Наст и сход лавины

– Значит, вернулся ни с чем, темнейший?

Чернобог тяжело выдыхает, откидывается спиной на стену и болтает остатки браги в кружке. Маленький, контролируемый им вихрь. Совсем не то, что вьюга, с которой пришлось сражаться и на обратном пути.

Совсем не то, что у него внутри.

– Это ты разболтал? – спрашивает он у Ния, но тот даже никак ответить не успевает. Рот едва приоткрывает, как тут же подхватывает Ния:

– Думаешь, никто не понял, что Морана тебе в помощи отказала? – И хмыкает себе под нос, многозначительно вскидывает брови. – Согласись она биться под твоими знаменами, уже бы вся Навь сотрясалась от копыт ее быстроногих коней, не знающих ни усталости, ни боли.

– А ты откуда так много про коней ее знаешь? – с толикой подозрения спрашивает Ний.

– Не у одного тебя, муж мой, была бойкая юность.

Улыбка на лице Ния появляется медленно, как и осознание. Чернобог переводит взгляд с одного на другую и обратно, пытаясь тоже включиться в разговор супругов.

– Вот же ты!.. – явно пораженно заявляет Ний. – Вот же ж!

– Так что явился наш темнейший без войска, без поддержки и оставленный нам одним на радость, – заключает она, но слова скорее сочатся горчащей иронией, которую Чернобог тут же запивает брагой.

Одно дело самому знать, что зря обнадежился и провалился. Но совсем другое – слышать это от тех, кто должен быть ниже, кто должен склонять головы и подобострастно заглядывать в рот.

Не то чтобы раньше ему это было нужно, но почему-то после едких речей Мораны о том, кто где и кому хозяин, он вспоминает о том, как близко подпустил к себе бывших князей Навьих земель. Как позволил говорить с собой почти как с равным, как усадил за один стол с собой и как даже болтливому дракону без стыда и совести позволил стать своим закадычным другом, сующим нос в то, что его совершенно касаться не должно.

– Ты глянь, наш князь не в духе, – подкидывает дров в костер Ния, наклонив голову набок, и буквально изучает его с каким-то гадливым и извращенным наслаждением.

– Оставь ты его, душа моя. Не видишь, нет у него настроения предаваться развлечениям и попойкам.

Ний посмеивается, приобнимает супругу за плечи, а сам косится хитрым взглядом за Чернобога. Настроения и правда нет, но дело точно не в отказе Мораны союзничать. Войско ему, конечно, не помешает, но мысли раз за разом возвращаются к пронзительному взгляду ее стеклянных – настолько они светлые – глаз, к непокорному тону, и он никак выкинуть это из головы не может.

– Я получу ее армию.

– Чего говоришь, князь? – насмешливо переспрашивает Ний.

– Я получу всех ее вороньих воинов, – повторяет Чернобог уже громче. Пересекается с колючим взглядом Нии, глядит на едва заметно захмелевшее выражение лица Ния. – Она сама их мне предложит, вот увидите.

– Тебе брага в голову ударила, темнейший, – хмыкает Ния мрачно. – Такая женщина никому не уступит, особенно если уже отказала. Не позорь себя бахвальскими обещаниями.

Он сводит брови, фыркает и поднимается из-за стола. Кто-то, заметив его движение, тоже вскакивает, но Ния и Ний остаются сидеть на месте. Чернобог громко прочищает горло, и разговоры стихают, собравшиеся оборачиваются, перестают толкаться, танцевать и хохотать. Он поднимает наполовину пустую кружку и произносит так, чтобы слышали все присутствующие, даже те, что перешептываются и с опаской косятся на него:

– Я не хотел собирать вас здесь, но мой старый товарищ, – и скашивает взгляд на Ния; тот ладонь прикладывает к груди и склоняет голову в знак признательности, – убедил меня, что нет лучшей идеи, чем позвать всех вас под своды моего терема. Уж и не знаю, хорошая ли это была идея.

Кто-то смеется, другие подхватывают, но Чернобог не разделяет их веселья. На его хмуром лице не появляется и тени улыбки, поэтому собравшиеся боги и духи довольно быстро смолкают.

– Как вы знаете, я вернулся из княжества на дальнем севере Нави. Вернулся без воинов, за которыми отправлялся, но это лишь первая моя выездка.

– Он опозорит себя, – тихим шепотом обращается к супругу Ния.

– Пускай, это уже его дело, – уверяет Ний и чуть сжимает ее плечо, прижимая ее к себе ближе.

– Могу заверить вас, что воины Мораны присоединятся к нашему войску, – продолжает Чернобог, то ли не расслышав их разговор, то ли намеренно игнорируя. – Все вороны хозяйки зимы выступят под моим личным командованием.

Кружки начинают стучать о стол, духи одобрительно свистят и галдят.

– Что он делает, – осуждающе качает головой Ния, отворачиваясь, будто увидела что-то мерзопакостное. Ее муж поднимает свою кружку – ту, что у них одна на двоих, – и она цокает недовольно.

– За темнейшего! – зычно предлагает Ний. Ния касается его ладони, сжимающей ее плечо, а он переплетает их пальцы и делает несколько крупных глотков.

– За темнейшего! – подхватывают другие боги.

– За темнейшего! – галдят все собравшиеся.

И честолюбие Чернобога разве что не урчит довольно, пока кружки бьются стенками друг о друга, брага разливается на столы, на пол, снова наполняя помещение густым хмельным запахом, звучит громкий свист, и все пьют-пьют-чествуют его будущую победу, на которую он буквально обрек себя самоуверенными речами.

Он делает глоток браги сам. Допивает до самого дна и ставит с громким ударом кружку на стол.

Все возвращаются к разговорам, снова слышен то смех, то визг, даже хрюканье. Речь Чернобога лишь распалила и без того знатно захмелевшую Навью компанию.

– Не останешься с нами, князь? – елейно уточняет Ний, хотя сам уже отвлекся на темно-каштановые пряди волос Нии, наматывает их на пальцы и щерится по-кошачьи. – Веселье только начинается.

Его янтарные глаза точь-в-точь как ее, и Чернобог подмечает между ними явное сходство, из-за которого многие по ошибке считают их близнецами. Но нет; Ний на несколько сотен лет точно старше. Чего, правда, нельзя сказать из-за легкой или почти легкомысленной манеры речи. Ния же на него не смотрит, полностью сосредоточив свое внимание на муже, будто никого вокруг и нет.

Их одинаковые черты разнятся лишь выражением лица, звучанием голоса и характером.

– Развлекайтесь без меня, – бурчит Чернобог в ответ и выходит из-за стола.

Его трогают за плечи, что-то говорят, пока он идет мимо, хлопают по спине, но он все равно пробирается через толпу собравшихся и явно непомещающихся в тереме гостей и оставляет устроенный Нием пир ему самому.

Он все это затеял, он знает, что делать дальше и как спроваживать гостей после. Когда Ний был князем, в его обители часто собирались всевозможные мелкие божества и различные мерзопакостные твари, чтобы попировать без повода, упиться каким-нибудь пойлом и захрапеть прямо на полу.

Устраивать подобные сборища Чернобог так и не научился. Как и чувствовать себя частью них.

В толпе подданных находиться не хочется. В толпе подданных, ликующих и прославляющих его имя, он снова вспоминает тонкие и острые углы женщины, отказавшейся склонить перед ним голову.

Пускай бы и не помогла.

Пускай бы сказала, что это не ее война.

Но она впервые заставила его почувствовать себя юнцом. Глупым мальчишкой на побегушках, что смеет говорить о какой-то мнимой власти, полученной в наказание от отца. Полученной просто так, без какого-либо права и достоинства.

Это злит так сильно, что он бьет кулаком деревянный резной столб, украшающий крыльцо. Легче не становится. Чернобог бьет другим кулаком. Бьет снова и снова, но злости становится все больше. Он буквально слышит звук ее голоса, подначивающий и насмехающийся, пока дерево трещит под ударами кулаков.

Видит ее льдистые глаза перед собой.

И когда сносит столб и прижимается лбом к другому, соседнему, готов поклясться, что в ушах звенит ее смех. Он закрывает глаза, зажмуривает до черных пятен. Ее смех становится все тише, тише и сменяется звуком хлопающих крыльев.

Ровно как те – под сводами ледяного зала.

Распахнув глаза, он замечает вдалеке парящего черного ворона, и ее образ перестает казаться иллюзией, что преследует его с самой Вечной Мерзлоты.