Наст и сход лавины

– Что же ты такое? – спрашивает он тихо, обращаясь больше к самому себе, чем к Моране или птице, что держится вдалеке, садится на голую ветку дерева и каркает.

Не может же ей принадлежать каждый ворон в Нави. Ему хмель в голову слишком сильно бьет, еще и занозы в правую руку впиваются, раздражая и без того разошедшийся дурной характер. Но он не может оторвать взгляда от птицы, угадывая в гордом клюве профиль ее воинов.

Воинов, которых он при всех пообещал заполучить, поддавшись мгновенной слабости. Поддавшись самолюбию и желчи, что кипела где-то внутри ровно с того момента, как Морана выставила его вон из палат, даже не собираясь провожать или желать удачной дороги.

Она бы прокляла его, будь ее воля, – он уверен. Потому что в ее взгляде он читал настолько откровенное презрение, что теперь вытрясти из головы его не может.

Он видит херовых воронов каждый день с того вечера. Каждый. Ебаный. День.

Это становится болезнью, проклятием и одержимой внимательностью.

И тут уже не списать все на перебродившую брагу, не списать на разыгравшееся воображение. Птицы оказываются у него на пути, проносятся мимо, он слышит их вопли-крики по ночам, когда не может уснуть, и злится так сильно, что сама земля начинает ходить ходуном.

– Не стоило все же обещать при всех, что получишь армию Мораны, – замечает Ния, когда спустя несколько дней приносит ему жестяную кружку, полную какой-то мутной жижи, от которой пахнет серой и чем-то глинистым.

– Что это? – спрашивает Чернобог, полностью игнорируя ее слова.

– То, что поумерит твой пыл, темнейший. А то нам и никакие битвы с иноземцами не понадобятся, ты сам от нас всех избавишь.

Она оставляет кружку на небольшом столике и уходит, не простившись. Он трет виски и старается отогнать от себя въевшийся в сознание образ. За окнами предательски каркают вороны, и он бьет кулаком по столу, разламывая его напополам одним мощным ударом.

Птицы не смолкают, как и гнев внутри него. Чернобог подходит к небольшому столику, заглядывает в жестяную кружку и видит ил. Ил, болотную топь – и собственное отражение, которое неприветливо зыркает на него.

Как же сильно, должно быть, его озлобленность сказывается на землях на многие версты вокруг, что всегда держащаяся в стороне и безразличная Ния принесла ему полную кружку подземных гадких вод. Он касается влажной кромки кончиками пальцев, и горло неприятно сводит от одной мысли, чтобы выпить это.

Выпить то, что непременно поможет ему соединиться с природной сутью Нави.

Хренова птица за окном наконец затыкается, и головная боль кажется не такой явной. Интересно, она специально над ним издевается или это ее твари сами придумали? С чего бы вдруг ей вообще за ним следить? Почувствовала угрозу?

Отражение в кружке искажается, его лицо и борода словно стекают вниз, а лоб и черные волнистые волосы вытягиваются. Глазницы оказываются пустыми, и Чернобог решительно хватает кружку и опрокидывает ее содержимое, игнорируя спазмирующее от неприязни горло. Давится, но старается пропихнуть всю вязкую жижу дальше, делать как можно меньше глотков и не вдыхать через нос.

Содержимое кружки прилипает к стенкам рта и глотки. Всасывается внутрь и неприятно образует какой-то илистый слой, от которого его почти сразу же схватывает рвотным позывом. Он кашляет в кулак, сжимает челюсти покрепче и старается проглотить все обратно.

Если Ния права – а в таком она не ошибается, – это должно помочь. Должно хотя бы на время избавить его от навязчивых мыслей. Или хотя бы от всепоглощающей злости, которая накатывает всякий раз, как он думает о ледяной и неприступной суке с самого крайнего севера. А думает он о ней теперь часто.

Тошнота отступает не сразу. Он невольно вспоминает, как в прошлый раз Ния отпаивала его, едва получившего во владения Навь и отторгающего все здесь обитающее и живущее. Помнит, как едва не уничтожил множество тварей, а она, как лихорадочного, гладила его по вспотевшему лбу и раздраженно повторяла брату, что сделает все, что может, но если он так и будет отторгать саму природу Нави, то она ничем не поможет.

Маленькая, едва достающая Нию до плеча, богиня с дурным нравом спасла его тогда. Да и теперь вмешивается не случайно. И это злит еще больше – что какая-то ледяная сука способна так же сильно выбить его из колеи, как ссора с братом и отцом одновременно.

Наконец Чернобог облизывает губы, привыкнув к неприятному вкусу, оставшемуся во рту. Скашивает взгляд на расколовшийся от удара стол и направляется вон из палат. Ни одна птица на улице не показывается: мрачные тучи, висящие над Навью, не сулят ничего хорошего, но не ему, хозяину, обращать на них внимание.

Нет ни воронов, ни других летающих тварей. За последние несколько дней и ночей он, кажется, начал ненавидеть их всех с одинаковой силой. Но ни одну из них – так сильно, как Морану, сидящую в своем Хладном тереме и насмехающуюся над ним, решившим, что может просить ее принять участие в войне.

Земля под его ногами ссыхается, обращается в подобие камня, но хотя бы не начинает трястись, раскалываясь и оставляя разломы, поглощающие и растения, и мелкое зверье, и его гнев. Дорога до Калинового моста оказывается короче, чем во все немногие предыдущие разы. Чернобог списывает все на ту илистую воду, что дала ему Ния, потому что другой причины, почему его не распирает от злости, когда он доходит до моста, не находится.

– Поднимайся, змеиный выродок! – басит он, ладонью стучит по периллам, и земля под его ногами становится выжжено-черной. – Показывай свою морду бессовестную!

Иссиня-темные воды Смородины начинают бурлить, Чернобог шаг назад делает, чтобы его не задело брызгами. И когда из-под воды показывается туша Ящера, он складывает руки на груди, разве что глаз не дергается от напряжения.

– Можно было бы и поприветливее, – фыркает Ящер и зевает, демонстрируя острые сколотые зубы в пасти. – Я все-таки сплю, князь.

– А должен не спать, а следить за мостом, – гаркает Чернобог.

Ящер скалится, опускает часть морды в воду и пускает носом пузыри. Выжженная земля расползается от ног Чернобога по кругу, ее становится все больше и больше, а внимательный змей точно не упускает эту маленькую деталь.

– Это ты надоумил меня пойти к Моране.

– Я, князь, – без обиняков соглашается Ящер, приподнимаясь над водой.

– Тебе и придумывать, как мне заполучить ее армию. А если не сможешь… – он не договаривает, многозначительно зыркая на Ящера.

Того это нисколько не пугает, он укладывается на спину и медленно покачивается на воде, подобно огромному плоту.

– К чему угрозы, разве я тебе не старинный друг?

Зубы скрипят, выжженная земля начинает наползать на темнеющий от его гнева мост, но Чернобог старается взять себя в руки и подавить нарастающий гнев.

– Из-за тебя я рискую стать посмешищем.

– Из-за меня или из-за той чудной бражки, которую ты мне пожалел?

Прав ведь, тварина.

Самое противное, что прав.

Его ведь за язык никто не тянул. Даже остановить пытались, но нет, ему нужно было показать всем, что никто не может им командовать. Показать всем тем, кто даже не присутствовал при его встрече с этой сукой.

Показал, молодец. И теперь выход лишь один – испробовать все возможные методы, но добиться от нее помощи в грядущей войне.

– Что ты еще знаешь? – спрашивает Чернобог немного спокойнее. – Помоги мне, и у тебя будет столько бочек этой проклятущей браги, что сможешь хоть всю Смородину ей залить.

Такой разговор Ящеру нравится явно больше: он щелкает пастью, его глаза ярко светятся на фоне темной чешуи и чернеющих вод реки.

– Подчинить Морану у тебя не получится, князь.

– Это я и без твоей наглой рожи уже понял, – все же не сдерживается Чернобог и фыркает. – Мне нужен способ заполучить ее воинов. Любой.

– Так попробуй перехитрить нашу жестокую княгиню, – предлагает Ящер, складывая когтистые лапы на пузе. Выглядит так, будто отдыхает и наслаждается той отвратительной погодой, что в последнее время висит в небесах Нави. – Где сила бесполезна, там поможет острый ум. Польсти, очаруй, заставь себя слушать. А там и уболтай ее помочь. Не за просто так, конечно же. Или обхитри, пообещай нечто ей нужное, но вперед пусть даст тебе как можно больше своих услужливых тварей в распоряжение. Наконец, поймай ее в ловушку.

Чернобог хмурится. Касается подбородка и задумчиво оглаживает бороду.

– Ты говорил, она умна.

– Значит, постарайся быть умнее, – загадочно произносит Ящер и медленно уходит в воду.

К тому моменту, как Чернобог возвращается из захвативших его мыслей, река Смородина перестает трепыхаться от движения под водой и становится похожа на темное и манящее в свои глубины зеркало с идеально ровной гладью.

Глава 5. Перья и ожидание