Мангуп

– Не надо разделять: христиане, мусульмане! Бог един. У Бога много имён. И Богу безразлично, как ему молятся: по мусульманскому обычаю или по христианскому. Значит, такая судьба у нас: стать рабами мусульман, чтобы исполнить повеление Господне,– возразила Мария Войкица.

– Я знаю, откуда идёт ваша ересь,– сказала София. – В прошлом году мне попалась книга Петра Хильчицкого «Сеть веры». Христианин, по толкованию Хильчицкого, не только не может быть начальником или солдатом, но не может принимать никакого участия в управлении, не может быть торговцем или даже землевладельцем, а может быть только или ремесленником, или земледельцем. Хильчицкий сказал: «Христос посредством учеников захватил в свою сеть веры весь мир, но большие рыбы, пробив сеть, выскочили из нее, и в проделанные этими большими рыбами дыры ушли и все остальные, так что сеть осталась почти пустая». В этих словах под большими рыбами подразумеваются властители, императоры, папы и короли. Итак, по Хильчицкому, большинство народа не верит в бога, а лишь притворяется, дабы не накликать на свою голову гнев могущественной Церкви.

– Да, мы с Еленой читали именно эту книгу. Я не нахожу здесь ничего предосудительного,– сказала Мария Войкица.

– Не в том дело, что вы читали еретическую книгу, а в том, что книга оказала на вас такое влияние. Нельзя верить всему тому, что написано в книгах,– сказала София.

– Интересно, а Библия не книга? Почему вы верите Библии, а не верите Хильчицкому?

– Сегодня вы прониклись идеями Хильчицкого, завтра вы проникнетесь идеями таборитов, гуситов, ариев, стригольников, жидовствующих.… Да мало ли ереси на свете? – сказала Мария.

– В Первом послании к Коринфянам святого апостола Павла есть такие слова: «ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные». И чем плохи идеи ариев? Я сама не понимаю, как это бог триедин. Ну, был бог, потом он родил Христа. Значит, раньше Христа не было, он лишь сын божий, его творение. А иначе, получается, что Бог родил сам себя. Кто такой Дух Святой? Почему он исходит лишь от Отца, но не от Сына, как считают католики? Из-за пресловутого «филиокве» и произошёл раскол Церкви. Арии абсолютно правы. Это наши попы совсем народ запутали,– сказала Мария Войкица.

– Мария, Штефан – весьма набожный человек, не говори ему всего того, что ты нам наговорила. Конечно, он не отправит тебя в монастырь, но будет очень огорчён. Да и на ребёнка ты можешь весьма сильно повлиять. Побереги Елену. Иначе, жизнь для неё закончится в монастыре,– сказала сестра Александра.

– Ладно, давайте лучше поиграем в прятки. Кто последний вскочит со стула, тот водит,– воскликнула Елена, и все тут же вскочили, повинуясь какому-то стадному чувству.

– Шандря, Шандря водит,– закричала Елена, и принялась бегать по анфиладе комнат, туша свечи.

Скоро почти все свечи, кроме одной, в средней комнате, были погашены. Шандря повернулся лицом к стене, и стал считать до ста. Все бросились врассыпную.

Александру показалось совсем неприличным играть в такую детскую игру, и он пошёл медленно в дальнюю комнату, присел за застеленной кроватью. Внезапно, он услышал тихий шёпот из-под кровати:

– Ползи сюда!

Чья-то рука потянула его за рукав.

Кровь бросилась Александру в лицо. Сердце застучало, он лёг на спину и протиснулся под кровать. Полный мрак, а во мраке рядом у его щеки тёплое дыхание.

– Обними меня,– прошептал голос чуть слышно.

Тонкие руки обвились вокруг его шеи, и лёгкое девичье тело легло на него сверху, а тёплые губы прижались к его губам. В то же мгновение он понял, что это вовсе не София, отпрянул, сбросил девчонку со своей груди. И тогда Елена сказала громким голосом:

– Я всем расскажу, что ты меня обнял и поцеловал.

Александр быстро вылез из-под кровати, а его щёки горели пламенем непогасшего возбуждения и гнева. Он пошёл в комнату, где горел свет, стал зажигать свечи.

Шандря обрадовался, и тут же «застучал» Александра. Но Александр почти крикнул ему:

– Я больше не играю в ваши дурацкие детские игры!

Шандря пожал плечами, сел рядом.

– Что случилось?

– Случилось!

Через некоторое время стали подходить остальные.

Все спрашивали, в чём дело, но Александр только молча смотрел на горящие свечи.

Тогда Мария обратилась к Елене.

– Признавайся, Елена, это ты что-то натворила?

– Признаюсь: Александр меня обнял и поцеловал. Теперь он должен на мне жениться.

Наступило тягостное, неловкое молчание, и никто не мог проронить ни слова. Наконец, оправившись от шока, заговорила София.

– Если бы я ещё несколько лет назад не была такой же паршивкой, как ты, то легко тебе поверила. А теперь лишь сочувствую Александру, и осознаю, что зря мы пригласили малолетку к себе в компанию. Сидела бы со своей нянькой, слушала её народные байки, тогда никому бы твоя дурь не навредила.

Елена насупилась, смотрела исподлобья, как загнанный в угол волчонок.

– Я всё папе расскажу! И про то, как меня Александр целовал, и про то, как все меня здесь оскорбляли.

Она повернулась и пошла в темноту по длинной анфиладе комнат.

Вечер был безнадёжно испорчен. Все что-то говорили, стремясь загладить неловкость, но Александр угрюмо молчал, и, подойдя к окну, смотрел в чёрную холодную ночь.

Потом все стали прощаться. Мария подошла к Александру, тронула его за руку и сказала:

– Не беспокойся, я всё со Штефаном улажу. Елена – хорошая девочка. Это на неё сегодня что-то нашло. Как мне кажется, она вдруг поняла, что никогда не сможет выйти замуж по любви, а будет лишь вещью, которой воспользуются в политических интересах. Ладно, пора спать, спокойной ночи!

– Спокойной ночи, Мария!

Потом к нему подошла София.

– Проводи меня, Александр!

Они вышли из комнат господаря, и подошли к двери, ведущей в комнату Софии.

– Ты только знай, что я ни на мгновение не поверила Елене. С нами, с девчонками, такое бывает. Елена просто влюбилась в тебя, и на миг вообразила что-то невероятное, во что сама и поверила.

Александр кивнул Софии и пошёл в свою комнату, запер за собой дверь, разделся и лёг в постель.

В комнате было тепло. Сон не шёл. Александру захотелось, чтобы всё это минуло, чтобы вскочить на коня и умчаться в дождь, в холод и ветер. Чтобы спать не раздеваясь в промёрзшем шатре из волчьих шкур, лишь бы не быть игрушкой, забавой в чьих-то руках, не чувствовать себя без вины виноватым, и не оправдываться в том, чего не совершал. Вдруг, дворец Штефана показался ему чужим, а София, ещё час назад такая желанная, стала частью чьих-то интриг, частью чего-то неприятного и постыдного.

Внезапно, в дверь осторожно постучали. Княжич встал, накинул на себя одеяло, взял в одну руку подсвечник с тремя свечами, в другую обнажённый меч и подошёл к двери.

– Кто?

– Это я,– раздался за дверьми тихий голос.

Дверь была толстой, дубовой, и голос еле слышен. Александр не узнал человека по голосу, лишь понял, что это женщина. Мария? Елена? Или София? Он поставил меч, прислонив его к стене, и отодвинул засов. На пороге с подсвечником в руке стояла София. Она, как и Александр, куталась в шерстяное одеяло.

– Ты позволишь своей невесте войти?– спросила девушка, и её голос пресёкся.

– Входи,– сказал он, почувствовав, как вдруг пересохло у него во рту, и сделал шаг назад. Она вошла, закрыла за собой дверь. Александр посмотрел на её ноги, и увидел, что на ней нет обуви, что на ней нет ничего. Только это одеяло, такое же, как и у него, из крашенной овечьей шерсти.