Мангуп

Александр спустился по ступенькам вниз и вошёл в пещерный монастырь. Он был битком набит монахами и священнослужителями, которые молились, стоя на коленях. Князь подошёл к митрополиту и тронул его за плечо.

– Я хочу обратиться к монахам, если ты позволишь,– сказал князь.

Арсений поднялся с колен и призвал монахов послушать князя. Александр встал у алтаря и сказал.

– Вы молились вчера, позавчера, вы молились уже шесть месяцев. С вами вместе молился я, молился весь народ нашей страны. Но враг не сгинул, не ушёл, и теперь уже стоит в нашем городе, в нашем доме, а завтра рано утром он окончательно уничтожит нас, феодоритов. Может, Бог ждёт от нас чего-то более существенного, чем просьбы-молитвы? Может, стоит монахам вспомнить слова Иисуса: «Не мир пришёл я принесть на Землю, но меч!»? А для чего принёс нам меч Господь? Чтобы мы сами могли защитить свой дом от врагов наших. Сейчас, когда все мужчины с оружием в руках стоят насмерть, защищая свой город, негоже монахам, сильным и здоровым мужам уповать лишь на молитвы. Бог помнит ваши молитвы, и поможет нам, если сочтёт, что так надо, а теперь помогите себе сами. Я всё сказал. Когда вы решитесь, выходите из монастыря и получите оружие у Мораки Георгия.

– Нас страшат слова Божьи: «Не убий»! – сказал кто-то из монахов.

– Я не собираюсь затевать с вами религиозных дискуссий. Пусть вам ответит митрополит. Он знает Священное писание лучше меня. Но защищать веру, православие надобно не молитвами, а мечом. О том и сказал Иисус, как я понимаю.

Александр наклонился к митрополиту и прошептал ему на ухо:

– Уничтожь путь к Граалю, дабы не попала святыня в руки неверных!

Вечером по приказу князя были собраны все верёвки, измерена высота отвесной скалы и верёвки связаны прочными узлами так, чтобы доставать до пологого склона. Когда тьма сгустилась, было объявлено, что желающие могут попытаться спастись. В темноте сотни феодоритов бросились к верёвкам и заскользили вниз. Скоро из пропасти донеслись звуки боя. Всего спустилось свыше двухсот человек, мужчин и женщин. До самого утра снизу раздавались крики и стоны, а утром, заглянув за край пропасти, феодориты увидели лес вкопанных кольев с обнажёнными, залитыми кровью телами тех, кто пытался спастись бегством. Удалось ли кому-либо прорваться через турецкий заслон? Напрасно Александр с верхней площадки Цитадели всматривался в лесные дали. Среди голых деревьев, казавшихся издали тонкими прутиками, между которыми белел снег, не было видно ни малейшего движения.

– Князь, посмотри на турок,– сказал Феотокис Антон.

Александр взобрался на стену, посмотрел в сторону города и с ужасом увидел сплошную линию из чёрных жерл огромных орудий, возле которых суетились пушкари. От стрел их защищали щиты из досок и фашины. Орудия были установлены так близко друг от друга, что между ними едва мог пройти один человек.

Со стен Цитадели в сторону установленных орудий летели стрелы, но большинство из них только уплотняли собой фашины.

После утренней молитвы турецкие орудия открыли огонь. Первыми же ядрами величиной с лошадиную голову были в щепки разнесены дубовые, окованные железом ворота Цитадели. По призыву Мораки сотни мальчишек бросились к ним, заваливая арочный проём камнями и землёй. Но «шахи» и «белемезы» стреляли почти непрерывно, разметая вновь наваленные заграждения. Чугунные, гранитные, мраморные ядра били в стены, и те содрогались, осыпая защитников пылью и щебнем. Феодориты попрятались за стеной, но это не спасало их от каменных осколков, которые вспарывали животы, дробили носы и отрывали руки. Раненые кричали, но среди пальбы и ударов ядер, никто не мог прийти к ним на помощь.

– Скоро стены рухнут. Что будем делать, Александр? – спросил Мораки.

– Отводи людей от стены. Пусть рыцари выстраиваются в линию – железную стену позади каменной. Ополченцы пусть стоят за линией рыцарей и метают камни и стрелы. Когда рухнет стена, наши живые тела станут преградой на пути врага.

И стена стала рушиться. Сначала рухнула её южная часть, примыкающая к пропасти. Потом обрушилась часть стены возле башни Цитадели, обнажив широкий проём. А пушки всё били и били, пока не обрушилась часть здания Цитадели вместе с верхней площадкой, где были установлены несколько малых орудий феодоритов и располагались аркебузиры. В сплошном грохоте и дыму почти ничего не было видно.

Наконец, орудийная пальба стихла. Чёрный дым медленно рассеялся, но когда северный ветер окончательно прогнал его к морю, и в проломах показались первые янычары, то за обрушенной каменной стеной на их пути уже стояла стена из закованных в железо феодоритов.

Александр выступил вперёд и прокричал:

– Друзья, братья, враг вторгся в наш дом и уже нет у нас возможности сдержать его. Пусть так! Пусть наше сопротивление бессмысленно, безрассудно. Но мы не сдадимся! И пока мы живы, враг не пройдёт! А вот им хрен!!!

– А вот им хрен!!!– Заорали рыцари, и плотной цепью двинулись навстречу врагу. Они шли вперёд, и янычары, несколько растерялись, попятились, но потом им удалось организоваться, и они кинулись навстречу. Позади орты янычар шли музыканты военного оркестра-мехтерхане, подбадривавшие солдат своей игрой.

С крыш домов на янычар обрушилась туча стрел. И началась сеча. Янычары кидались с мечами, саблями на феодоритов, а те, прикрывшись щитами, разили нападавших пиками, алебардами и мечами.

Бой длился нескончаемо долго. Александр в миланском доспехе, с отрядом вестиаритов, закованных в железо с ног до головы, стоял возле колодца. Когда линия обороны прогибалась, грозя разорваться, князь во главе вестеаритов шёл на врага. Тогда линия выпрямлялась, а отряд Александра опять отходил, чтобы контролировать сражение.

Янычары устали и отошли, унося с собой тела убитых. Но стены Цитадели уже были усеяли турецкими лучниками из янычар и азапов, которые засыпали стрелами всю территорию Цитадели, а из проломов выбежали азапы, набранные из анатолийцев. Они бросились в безрассудную атаку, но напоролись сначала на удар свинца из аркебуз, шумящего железа дротиков и стрел, а потом на острия копий из-за сплошной линии сердцевидных щитов. Горы павших и тяжелораненых азапов устлали пространство между стеной Цитадели и живой стеной феодоритов. Азапы отхлынули, но громкие крики командиров опять погнали их вперёд. И они опять кинулись на разящее железо с криками «Аллах акбар!», чтобы залить кровью последнюю пядь земли гибнущего города.

Вновь отхлынули азапы. Они ушли совсем, и только трупы остались на земле Цитадели. Горы изувеченных трупов перед живой стеной из железа.

Но потом турки втянули в пролом пушки. Раздался первый выстрел, второй, третий.… Выстрелив, очередная пушка оттаскивалась турками за стену, а на её место османы втаскивали другую уже заряженную пушку, которая, выстрелив, уступала место следующей. Картечь секла доспехи, разрывала тела людей, и, наконец, разметала цепь феодоритов, которая была непреодолимой для людей. Рубленый металл, несущий смерть, оказался сильнее.

Когда линия обороны распалась, рассыпалась на груды трупов, в проломы опять пошли янычары. Теперь, не встречая отпора, они двинулись вперёд, срубая тех, кто пытался их остановить. Тысячи женщин и детей, сгрудившихся на мысе, оказались беззащитными перед этой отлаженной машиной для убийств. Янычары шли и убивали. Им не надо было захватывать пленных, добывать себе сокровища. Янычар потому непобедим, что ему запрещено чем-либо владеть. Он воспитан для убийства. И янычар шёл, чтобы убивать.

Александр уцелел под градом картечи, и теперь отступал, сражаясь. Один за другим гибли рядом его вестиариты. Отбросив щит, тяжёлый от унизавших его стрел, князь сражался двумя мечами. Он бился уже почти целый день. Пот застилал глаза, жажда мучила его, несмотря на то, что кое-где под ногами лежал снег. Хотелось снять шлем, скинуть тяжёлую кирасу, вздохнуть полной грудью и разить налево и направо двумя мечами наступающих османов. Без тяжёлых лат можно сражаться бесконечно долго. В латах каждый взмах руки требовал массу сил.

Взобравшись на обрушенные остатки стены, турки пускали стрелы, и те хлестали по стальным латам, словно били маленькие колокола. Миланский доспех каждый раз спасал Александру жизнь, и он, стиснув зубы, вновь и вновь поднимал отяжелевшие мечи, чтобы обрушить на врага свой гнев.

Болт из тяжёлого арбалета пробил горло сражавшегося рядом с князем мандария. Аталарих выдернул его из шеи, но хлынула кровь, и Ботман упал под ноги князю. Александр пытался поднять Аталариха, и в это время турецкий алебардист замахнулся на него алебардой. Феотокис Антон подставил щит, но тот лопнул, и алебарда разрубила Антону запястье. Кровь залила руку. Антон от боли опустил щит, и в ту же секунду янычар воткнул ему саблю в щель салада.

Распрямившись, Александр в ярости обрушился на османов. Два разящих меча ударили почти одновременно, и оба турка, поражённые князем, упали рядом со своими жертвами.

А он плакал. Слёзы заливали ему лицо, и сквозь их пелену он разил врагов, мстя за друзей, и за себя, потому что жить ему, наверно, осталось уже совсем немного.

Они встретились у круглой башни: Александр и Теодорик. Почувствовали спинами друг друга, не переставая сражаться.

– Это ты? – спросил Александр.

– Это я! – ответил Теодорик.

– Ты не ранен?

– Меня трудно ранить. Для стрел я неуязвим. Они огибают меня. Единственное, что иногда попадает – пули. Ну и, наверно, шрапнель.

– Хорошо так считать. Пока не убьют.

– Это точно. Но вера в неуязвимость придаёт смелости, которая спасает жизнь. Твои в башне?

– Да. И я погибну на пороге их комнаты.

– Пока живой, всегда есть надежда. Погибнешь – и её уже не будет.

Янычары наседали, тесня Александра и Теодорика с несколькими оставшимися в живых вестиаритами к дверям башни, где у входа стояли в доспехах Николай и Павел со своими людьми.

– Отдохни немного, Александр, я тут за тебя повоюю! – сказал Николай, принимая на свой меч очередной выпад наседающих османов.

Александр и Теодорик, тяжело дыша, отступили на несколько шагов, оперлись на обледеневшие камни башни. Князь поднял глаза и посмотрел в серое небо.

– Где же твой Бог? Столько православных молили его о победе, столько свечей спалено, молитв прочитано, ночей бессонных у икон на коленях народом православным проведено, и нет никаких результатов. Где митрополит? Если он не может заступиться за нас перед Богом, то зачем он вообще нужен? Тогда пусть возьмёт меч и бьётся рядом с нами. Видать, Аллах сильнее Иисуса Христа, раз приходит нам, православным, конец.

– Не богохульствуй, Александр! Я сам не слишком набожный, но богохульствовать перед лицом смерти мне как-то не слишком хочется. Уж лучше покаяться в грехах своих. Грешен я. Людей убил много.

– Так ведь то враги.

– Какие валахи мне были враги? А сколько я их убил? Несчётно! Я вот что подумал: мы тут продержимся немного, а ты иди, попрощайся с женой. Может, больше не даст Бог вам свидеться.

– Жестокий у вас, верующих, бог! Ладно, меня, безбожника, он карает за неверие, но за что он карает этих невинных,– сказал князь, указывая мечом на горы трупов женщин и детей, посеченных янычарами.

– Иди, сын!

– Спасибо Тео, что был мне вторым отцом, воспитал, дал всё лучшее, что только смог. Спасибо тебе, отец!