Уже можно запросто называть фамилии. Не кто-то там, мол, неизвестно кто, не кое-где у нас, как раньше, а можно называть… Вслух, при начальстве! Чтоб у него мороз по коже! Чтоб оно всё треснуло! И не так, как раньше, может, я, конечно, не прав, пусть товарищи меня поправят… а прямо в лоб, прямо по фамилии. Прошу принять меры к артисту Бельмондо! Что он себе позволяет на нашем экране! Что пропагандирует?! Стыдно сказать, но их убогий секс… Нам, конечно, надо поднимать рождаемость, но давайте попробуем своими силами! У некоторых ведь иногда получается без подсказок оттуда…
Надо вот так – принципиально, вслух, чего нам теперь бояться? Потом читаем в газете: Бельмондо сняли! Дошёл сигнал трудящихся! Снимали таких и будут снимать! Есть сведения, что его вообще часто снимают, значит, есть за что!
Главное нам – громко, вслух и вовремя выявить! Треснуть, так сказать, крупную фигуру. Скажем, у какой-нибудь бабки кран потёк. Раньше как: приходит слесарь, долго ищет кран по описанию в специальной литературе, после чего сразу же уходит, сильно потрясённый тем, что представлял его несколько иначе. В доисторический период вышеуказанная бабка могла рассчитывать только на то, что замёрзнет в холодной воде чуть раньще, чем захлебнётся…
Теперь она спокойно выходит прямо на министра, который, наконец, добился разрешения тоже свободно встречаться с гражданами. Ежегодно каждую девятую среду второго квартала с двух часов дня до четырнадцати. Она вслух, громко, не опасаясь преследования, называет второму помощнику его третьего заместителя свой домашний адрес, где жила с детства до того, как потёк кран, и где сейчас уже второй год базируется плавучая рыболовецкая артель.
Группа водолазов жилкоммунхоза совместно с водолазами райпрокуратуры, рискуя жизнью, ныряла неделю и установила, что отпечатки пальцев на кране принадлежат слесарю Зайцеву Н.П. А ещё через год Зайцев Н.П. был найден, задержан и справедливо освобождён от занимаемой должности, несмотря на то, что работал уже не слесарем ЖЭКа, а главным инженером городского мясокомбината.
В свою очередь министр, тяжело переживая беспрецедентный случай невыполнения слесарем задания счёл невозможным дальнейшее пребывание на своём посту, подал заявление и уехал из столицы в совсем маленький городок… Пицунду, где и находится уже восемнадцатый день очередного трудового отпуска…
Могла бы ещё недавно простая бабка без образования скинуть главного инженера и загнать министра на черноморское побережье Кавказа вместо любимой им Прибалтики, причём на целых полмесяца до начала бархатного сезона?!
Следовательно, есть сдвиги, и уже как-то спокойнее, как-то увереннее. Уже чувствуется, что вскоре наши начальники будут отпрашиваться у нас покурить и на всякие совещания, знаем мы эти совещания, – только с разрешения уборщицы!
Пора ставить всё на свои места! Они это чувствуют, потому и притихли. Раньше они руководили самостоятельно – и вот что из этого вышло! Но уже лучше стало, уже свободнее! Недавно на одном заводе в котле клапан заклинило. Внутри кипит, наружу не выходит. Прибегает директор, бодрый такой, радостный.
– А ну, ребята, – кричит, – глуши топку, отрубай электроэнергию, охлаждай механизм, не то шарахнет сейчас!
Но времена-то не те, сильно не пободришься. Коллектив ему говорит. А с коллективом, говорит, кто будет советоваться?! Нас всех, мол, уже буквально мутит от такого волюнтаризма! Принеси, отнеси, врубай, отрубай! А, может, люди иначе думают?!
И всё! И он спёкся! Куда ему деваться? Назначили собрание, дали высказаться каждому. И не зря: столько у трудящихся, оказывается, интересных мыслей, такой живой интерес к проблеме, такой, знаете, творческий поиск! Одни говорят: надо срочно на заводском дворе разбить клумбу и всем коллективом три раза в день ходить нюхать для повышения производительности! Другие с ними спорят: вам бы только всё разбить да ломать, а надо строить. На заводском дворе аэровокзал. Потому что многие трудящиеся часто летают в отпуск…
Сошлись на аэровокзале, и директор, куда ему деваться, согласие дал, тем более, что после того, как котёл рвануло, столько места освободилось – не только аэровокзал – взлётную полосу можно построить, а по бокам – клумбы!..
То есть на лицо очевидное преимущество коллективного решения перед директивным. Разумнее как-то и без волокиты… Если бы не собрание – неизвестно, сколько бы ещё пришлось бы заводской аэровокзал пробивать…
В общем, что хорошо – все наконец поняли, как не надо жить. Ещё немного, и кто-нибудь обязательно сообразит, как надо, и мы тоже узнаем, как он это собирается делать. И поможем ему, какой разговор?.. Выступим, оценим и одобрим. Пусть все слышат: мы – «за»!
Полная анестезия
Вчера из моей квартиры нашего участкового врача «скорая» увезла. Перелом руки с вывихом всех пальцев. Хорошая такая женщина, спокойная, слова от неё не услышишь… Придёт по вызову, сядет тихо в уголочек и всё пишет, пишет… Бывает, оторвётся на секундочку, спросит: «Фамилия ваша, больной, прежняя? А квартиру регулярно проветриваете?» и давай дальше писать.
А вчера, понимаете, руку сломала. То ли авторучка ей попалась тяжёлая, то ли так торопилась на очередной, сорок девятый вызов… Да я ещё с дурацким вопросом из-под одеяла высунулся: дыхательные пути, мол, прослушивать будете, или, как всегда, чёрт с ними?
Тут она как вздрогнет: ах, мол, кто здесь?! Ну, и сломала руку-то об бумагу.
Мне её так жалко стало! Нет, думаю, не умеем мы ещё с врачами обращаться и вообще сильно отстали от уровня нашей медицины, которая долго шла к своим высотам и уже почти дошла. До ручки, без которой врача уже трудно представить. Я вот недавно третий раз попал на стационар с аппендицитом, так у нас один хирург эти аппендициты на спор шариковой ручкой вырезал. Скальпелем у него сроду так здорово не получалось. Да он этот скальпель и видит-то редко, а возьмёт в руку – всё равно как авторучку его держит и всё норовит в чернильницу макнуть.
Врачам сейчас самая неприятность – когда в разгаре дня в стержне паста кончается. Тогда всё! Общая и полная анестезия! Раньше-то лечили по старинке – не больных, а болезни и добились-таки, что болезней стало значительно меньше, чем больных… А тут поспела мысль, что теперь, мол, как раз наоборот надо делать. То есть, болезнь – тьфу на неё, а главное – что за человек к ней прилепился и достоин ли он, как личность, ею болеть. Конечно, сразу выяснилось, что ничего о нас доктора не знают, кроме того, что все мы без исключения хорошо едим аспирин, особенно когда медицина уже ничем помочь не может.
Это был жутко тревожный сигнал, но, слава богу, его всё-таки услышали и повернулись лицом к нашей нездоровой личности и стали нас письменно исследовать. Теперь, если какой-нибудь достойный гражданин, звезда торговли или председатель садоводческого товарищества, из вредности к достижениям медицины вздумает дать дуба, то останется о нём готовый материал для толстой книги из серии ЖЗЛ.
Да что там звезду торговли, меня вон, и то недавно по-современному лечили. После третьего аппендицита вышло мне осложнение на голову: в ней стали появляться мысли. А у меня такая работа, что этого допускать никак нельзя! Да к тому же гудеть начала голова как небольшой трансформатор и коллегам моим спокойно сидеть мешала.
Я с утра – бегом к терапевту. Быстренько рассчитываю, приму сейчас их любимый противостолбнячный, да обязательный – против бешенства, ну там, может, язык покажу, если времени хватит, потом пью таблеточку цитрамона и – на законный бюллетень.
– Ну, нет, – говорит терапевт. – Голова у человека – самое слабое место. Было бы у вас их три, как у дракона, я бы вам, может, и позволил одну цитрамоном травить. А в данном случае, говорит, раздевайтесь, будем лечиться по-настоящему.
Я – за ширму. Он – хвать авторучку и к столу. Ну, спрашивает, раздеваетесь? А как же, говорю. Что, интересуется, сейчас снимаете? Рубаху, сообщаю я. Прекрасно. С длинным рукавом? А как же, говорю. Сейчас начну брюки скидывать… Вот когда начнёте, тогда и скажете. Я же не успеваю записывать! Брюки чьи? Мои! – смеюсь. Прекратите, нервничает терапевт, хихикать тут! Чьё производство? Венгерские, вроде, – говорю, – а, может, каскеленские. Всё, оскорбился он, одевайтесь. Когда выясните точно, чьи брюки, тогда приходите. Наугад мы лечить теперь не будем, довольно!
Кое-как нашёл я с перепугу этикетку: каскеленские, оказывается.
– Значит, вас надо бы их в районную поликлинику, – почесал терапевт затылок авторучкой. – Ну, да ладно, не бюрократы мы…
До обеда он записал обо мне всё. Что вместилось в промежуток от устройства меня бабушкой по знакомству в ясли с литературным уклоном до институтского распределения и приказал зайти завтра с чистой общей тетрадью. За следующий день мы проанализировали и занесли в тетрадь мою несчастную жизнь от свадьбы до развода, причём трижды его душили рыдания и он выбегал на чистый воздух.
На четвёртые сутки терапевт дописал потрясающе дикую историю о том, как Колбасевич подсидел меня на службе, а также отразил начало моей битвы с кульбытсектором за льготную путёвку в Боржоми. После этого он сложил все девять тетрадей в стопку и сказал грустно:
– Интересная у вас была жизнь… Жаль, что мы больше не встретимся.
И знаете, как в воду глядел. У меня с тех пор голову как рукой сняло, я её вообще перестал чувствовать, как, впрочем, и всего себя в целом. Причём без единой таблетки. А если и зашуршит чего-нибудь в организме – вызываю участкового. Она у нас женщина тихая, спокойная, слова от неё не услышишь. Сядет молча в уголочек и всё пишет, пишет. А вчера вот руку об бумагу из-за меня сломала и бюллетень выписать не успела. Вот уж чего, действительно, жаль….
Чтоб я так жил!
Ездил недавно в этот..как его..Ну, там ещё эти живут..такие..у меня где – то записано.
От завода посылали. Езжай, говорят, посмотри там у них это самое…Больше, чем у нас, или меньше. А заодно, говорят, глянь – откуда у них столько этих самых, таких вот, которые, если нажмешь – они сразу туда-сюда, туда – сюда, и свистят..У нас тут таких нет, не спутаешь. И ещё, говорят, посоветуйся там с ними – не желают ли они иногда с нашим заводом обмениваться. Мы бы им посылали наше изделие №7, а они нам хоть чего –нибудь…Или эти самые , которые туда –сюда, туда – сюда..
А там, куда меня послали, всё, чего у нас нет, называется, конечно, по-другому. Чтобы назвать правильно- надо языком достать до лба, и звук при этом выходит такой – ну, короче он у нас тоже получается, но обозначает не это… Походил, посмотрел. Ничего особенного, кстати, не нашел. Всё точно такое же, как наше, если бы оно у нас, конечно, было. Поэтому взял всего понемногу.
Одна вот такая фиговина, сантиметров двадцать от земли, на колесах. Спереди какое-то вот такое, вроде хобота. Сзади дырка. И, самое главное – шнур есть с вилкой. В сеть воткнешь, кнопочку – тюк, и вся фиговина как загудит! Страшное дело. Пробовал потом её в хозяйстве приспособить – не подошла. Ставить некуда. Всё уже заставлено своим. Отдал пацану.
А у них там вообще такой прикол: делают, лишь бы сделать. Что дальше – их не колышет. У них сам человек на последнем плане. Главное – деньги с него состричь. Хорошо, что меня на заводе об этом предупредили. Поэтому я не шибко выбирал, а брал всё подряд. Вот, например, прикиньте: Есть у них такая штуковина. Сантиметров сорок от земли. Слева дырка, справа тоже дырка и всё блестит. Но, что опять же характерно – тоже со шнуром. Воткнешь в электричество – внутри вода – брызг – брызг..! С левой дырки тепло прет как из парилки , а от правой дырки к левой – маленький такой эскалатор все время бежит. И всё! Маразм, короче, полный. Но металла на штуковину ушло – я бы из него три лома сделал для ковыряния асфальта Короче – не сгодился. Отдал пацану..
Ещё одна пакость попалась. Выглядит так: сантиметров пятнадцать от земли, шнур с вилкой, а вилка, вы не поверите – зеленого цвета. Сунешь в электричество – и ничего. Тишина. Только, конечно, дышать легче становится, розовеешь целиком весь, глаза горят и к жене тянет срочно. Это они не слабо придумали, но какой дурак у нас будет на это дело переводить электричество, когда всего полпузыря – и тот же эффект. Шнур оторвал, штуковину отдал пацану.
Потом вот еще что..Очень много у них этих самых, тоненькие такие, бело – желтые…Снаружи бумага такая, ну как вам сказать…А внутри этот.. Такой , желтовато – серый. Они эти бело – желтые втискивают в такую блестящую эту самую, сверху заворачивают тоже в блестящую обертку и на каждом углу продают… Я съел пару штук – гадость натуральная. А на обертке мужик держит эту штуковину в зубах, рожа довольная, и даже как бы дым из мужика идет.
Короче, и своих граждан они там тоже дурят..Обертку снял. Остальное отдал пацану.
А эта, ну, как её…тоже на каждом углу. Да вы её все сто раз в кино видели..Такая…вспомнили? Я уже не говорю про такие вот, которые надевают кто на что натянет..Лежат. Никто не берет. Я взял, хоть мне не надо. Отдал пацану.
Нашел и эти, про которые ребята с завода спрашивали. Нажмешь, а они туда – сюда, и свистят. Взял сто штук. Привез. Правда, на таможне то, что свистит, выкрутили. Вроде чего – то не то насвистывают. А без свистка наши на заводе эту дрянь не взяли. Отдал пацану.
Короче, я это всё к чему… Я бы туда, в этот долбанный как его там… сроду бы не поехал даже под давлением коллектива завода. Я из- за него три футбола по ящику пропустил и два фигурных катания. И явно стал маленько духовно беднее. Но бог бы с ним! Я – то согласился на эту дурацкую командировку ради собственного ребенка. У меня пацан растет – вот такой! Уже десятый год придурку. Так я ему хотел на день рождения чисто импортный лом подарить!
Чтобы к совершеннолетию долбил профессионально, элегантно, не хуже меня чтоб! Я, к слову, на нашем асфальтовом заводе долбильщик номер один! Все знают. Ребята асфальт сделают, в кучу потом свалят, он застывает, а я высококвалифицированно долблю.
Можно, конечно, было проще всего со своего же завода лом этот и вынести. Кто меня поругает? Но своему – то пацану имею я право импортный, чисто зарубежный инструмент подарить!
Вы не поверите: поперся, черт знает, даже точно не знаю куда, чуть всю родную речь там не позабыл, все деньги просадил на эти всякие, как их…чтоб они!
– Как иностранцу, – кричу, – найдите мне в вашей хвалёной, как там её..один единственный лом! Не себе ведь прошу, пацану на день рождения подарить.
Не нашли. Хотя, вроде не хуже нашей страна. Но и не лучше.
Не лечи учёного