Моя тюрчанка

Ширин не отвечала. Она только дышала в телефон, который, казалось, выскользнет из ее дрожащих пальцев.

– Молчишь?.. – издевательски спросила Юлия Владимировна. – Стыдно?.. Но сделанного никаким стыдом не исправишь. Вот я скажу тебе, что ты устроила. Ты заявилась на собеседование не одна, а со своим муженьком. Это, конечно, твое дело, что ты всюду таскаешь мужа с собой, как пуделька на поводке. Но на агрессивных собак ответственные и цивилизованные хозяева надевают намордники. А твой хахаль оказался дебоширом, неадекватом, вонючим косматым неандертальцем… Что, дальше расскажешь сама?.. – (Моя девочка не ответила. Только плечи и пальцы у нее затряслись сильнее). – Не хочешь?.. Ну так слушай…

Юлия Владимировна беспощадно глумилась над нами, пересказывая нам события, о которых мы и так знали, больше того – в которых участвовали. Но у хитрой бестии из «Бригантины» была своя версия произошедшего, подсказанная оскорбленным Савелием Санычем – очевидно, поговорившим с Юлией Владимировной.

– Ты думала, мы в кадровом агентстве не узнаем о выходке твоего муженька-питекантропа?.. – не скрывая ехидства, поинтересовалась Юлия Владимировна. – Нет!.. Мы в «Бригантине» дорожим клиентами и всегда получаем от них обратную связь. Так что, голубушка, слона в зарослях помидора не спрячешь. Мы еще вчера узнали: твой хахаль, науськиваемый тобой, до полусмерти избил почтенного Савелия Саныча – генерального директора «Сочной клубнички» – и еще одного сотрудника компании…

– Так уж и до полусмерти?.. – тихо произнесла моя милая.

Но Юлия Владимировна перла бульдозером – или носорогом, пробегающим целые километры, чтобы затоптать разведенный в саванне огонь.

– Ну что нам с вами делать, госпожа Ширин?.. Смею надеяться: ты понимаешь, что дальнейшее наше с тобой сотрудничество – невозможно?.. Нам легче попрощаться с тобой – тем паче, что на твое место разом слетятся, как мухи, другие ищущие работу мигранты – чем остаться с забрызганной грязью репутацией. Мы заплатили «Сочной клубничке» и персонально Савелию Санычу неслабую денежную компенсацию. Скажите еще спасибо, что наши юристы не затребовали с тебя возмещение за потраченные нами деньги. И что Савелий Саныч – добрая душа – не подал на вас с муженьком в суд и не заявил в полицию.

– Если я вас правильно поняла, вы больше не предложите мне вакансии?.. – так же тихо спросила моя девочка.

– Хи-хи-хи!.. – колюче рассмеялась Юлия Владимировна. – А ты как хотела, милочка?.. Может, ты думала, что после скандала в «Сочной клубничке» мы устроим тебя секретаршей президента или премьер-министра?.. Ну мечтай, мечтай!.. Воображай себя хоть стюардессой, хоть любимой наложницей османского султана, дурочка!.. Мы не только не пустим тебя на порог нашей славной «Бригантины», но и внесем тебя в черный список. Да что там говорить: ты уже в базе неадекватных соискателей. Вы с мужем можете друг друга поздравить: теперь ни одно уважающее себя кадровое агентство не станет иметь с тобой дело!..

Я слушал разговор Юлии Владимировны и Ширин, и меня бросало то в жар, то в холод. Я давно перестал барабанить пальцами по столу – и только скрежетал зубами, раздираемый яростью и болью. До чего поразительно!.. В «Бригантине» нас встречала приветливая и, по-своему, элегантная женщина, хоть и переборщившая с косметикой, краской для волос и силиконом. А сейчас из телефона лился почти что хрюкающий голос какой-то грубой свиньи, готовой перейти чуть ли не на уголовный жаргон. Мало того, что эта свинья сравнивала мигрантов с мухами. Она издевалась над Ширин, все дальше удаляясь от границ хотя бы минимального приличия. Все эти подколки насчет «секретарши президента» и «наложницы султана», хамский переход на «ты»… У меня в груди так и клокотал гнев. Если б Юлия Владимировна сейчас материализовалась передо мной, синим дымком выплыв из телефона моей девочки, я бы не посмотрел, что драться с женщиной не достойно мужчины. А сжал бы пальцы на горле твари из «Бригантины». И сжимал, сжимал бы до тех пор, пока не раздался бы сочный хруст. Тогда бы я с брезгливостью отпихнул Юлию Владимировну. И она – с глазами, выпученными, как у рыбы на витрине магазина морепродуктов – повалилась бы на пол.

Но одновременно меня, как рой шершней, жалили совсем другие мысли. Я хочу задушить Юлию Владимировну?.. А не забыл ли я, что моя агрессивность барана, с разбегу бьющего рогами в ворота, уже сослужила нам с милой плохую службу?.. Ведь именно потому, что я затеял «рукопашный бой» с Савелием Санычем, мою девочку, по словам Юлии Владимировны, и добавили в черный список. О, я воображал, что защищаю Ширин!.. Я налетел на козла-гендиректора, как размахивающий сверкающей шпагой Зорро, стоящий на страже чести своей возлюбленной. Я забыл: повадки лихого кабальеро не к лицу психически больному бедняку. Я должен был поступить правильно, подумав о последствиях. Ледяным тоном заявить развратному директору, что работа в «Сочной клубничке» моей милой не подходит, и за руку увести мою девочку из офиса.

Ржавые ножницы кромсали мне сердце. Я виноват!.. Я во всем виноват!.. Я думал, что я мужчина и рыцарь, когда ударял ногою в челюсть урода Савелия Саныча. Но, сам того не понимая, столкнул любимую в темный омут. Как теперь Ширин найдет работу, если имя моей девочки и впрямь внесли в черный список?.. Почему я вовремя не подумал о том, что гребаный «медведь» – не просто подлец, а подлец богатый и властный, и непременно изыщет способ отомстить за свое унижение?..

Топтал мерзавца-гендиректора я, а тот отыгрался на Ширин. Пожалуй, более изощренной «ответки» он не мог бы и придумать. Подал бы в суд?.. Заявил бы в полицию?.. Но и судья в мантии и кудрявом парике, и бравые жандармы, затянутые в зеленые мундиры – установили бы, что негодяя избивал я. В самом деле, кто бы поверил (или даже сделал бы вид, что поверил), что габаритного, как комод, с кулачищами, как булыжники, Савелия Саныча отправила в нокаут такая хрупкая, точно цветок, миниатюрная девушка, как моя милая?.. Меня чиновники не смогли бы даже толком наказать: я ведь «недееспособный», «психически неполноценный», «ментально иной», почти «человек второго сорта», «унтерменш» – у меня синеет соответствующий штамп в паспорте. Это не только ограничивает меня в правах – запрещает мне водить авто, сдавать в аренду квартиру или жениться – но и освобождает от ответственности за многие безбашенные поступки. Полисменам или суду пришлось бы передать меня квалифицированной комиссии психиатров, которые просто добавили бы в мою схему лечения более сильный нейролептик. Конечно, меня могли бы и упечь в психушку строгого режима, с мягкими стенами в палатах, с решетками на окнах в коридорах. Но, вероятнее всего, с учетом моего, до сих пор, примерного поведения, меня бы простили.

Савелий Саныч не знал ничего о моем «особом положении» психически больного. Но, с сатанинской проницательностью, рассчитал, в какую точку нанести удар, чтобы сполна насладиться грязной местью. Моя Ахиллесова пята – любовь к Ширин. Что и унюхал чертов пес. Он понял, что, если хочет заставить меня страдать, должен бить не по мне, а по моей возлюбленной. А раз жаловаться на мою девочку в государственные инстанции бесполезно, да и позорно, то господин собака-директор придумал кое-что похуже. Он позвонил в «Бригантину» и высказал свое клиентское «фи-и»: мол, что за кандидатов на рабочее место вы мне подгоняете?.. Я к ним со всей душой (ну да – даже попросил раздеться) – а они мне сапогом в зубы. Не потребовать ли мне назад деньги, которые я заплатил агентству?.. Пока что я, получается, заплатил за то, что меня бьют в морду и пинают.

В «Бригантине», конечно, засуетились, как в курятнике. Кто отправлял кандидата в «Сочную клубничку»?.. А имя и фамилия у этого кандидата имеются?.. Скоро, разумеется, все выяснилось. Юлию Владимировну вызвали на ковер к высокому и строгому начальству, которое устроило ей разнос и головомойку: чего ты, Юленька, направила в такую солидную фирму, как «Сочная клубничка», к такому уважаемому человеку, как Савелий Саныч, истеричную азиатку-малолетку, прихватившую с собой забияку-муженька?.. Похоже, выговор Юлии Владимировне сделали жесткий, как шкура крокодила. Возможно, «бедную Юлю» еще и наказали червонцем – лишили премии или оштрафовали. И конечно, Юлия Владимировна стала притчей во языцех среди коллег. Потому что не у каждого менеджера агентства, даже за многолетнюю практику, случалось такое, что согласованное этим менеджером собеседование оборачивалось мордобоем.

Так что Юлия Владимировна была до чертиков зла на нас с Ширин. И сейчас, в разговоре с моей милой, вдоволь поплевалась желчью, как кобра ядом. Но хуже и шипения, и плевков, было то, что мою девочку внесли в базу «неадекватных» соискателей. Не приходилось сомневаться: это – не пустая угроза. Сто процентов, что в век интернета и прочих глобальных технологий кадровые агентства ведут такую базу «неугодных». По идее, туда добавляют фамилии тех, кто на собеседовании дышал перегаром, хамил или матерился. А по факту – список пополняют люди, которые на интервью просто очень-очень не понравились потенциальному работодателю.

Ширин пришлась Савелию Санычу не по нутру из-за того, что не захотела раздеться. И еще потому, что у нее нашелся защитник, который вмазал директору в свиное рыло. Казалось бы: какая уважающая себя девушка согласилась бы обнажиться перед пускающим слюни похотливым кобелем?.. И какой нормальный парень не врезал бы этому слюнявому кобелю за свою любимую?.. Но Юлии Владимировне, как и руководству «Бригантины», глубоко фиолетово на вопросы морали и чести. И в принципе неинтересно вникать в ситуацию. Кто больше платит – тот и прав. Кадровому агентству проще, по жалобе «оскорбленного» подлеца, бросить имя моей девочки в черный список, чем выслушать наши объяснения по поводу произошедшего. Кто вообще берет в расчет, что там думают и говорят бедняки?.. На место моей красавицы придут десять – или двадцать – девушек-мигранток. Две или три из них переступят через собственную скромность и попозируют перед Савелием Санычем нагишом. Так что у господина директора даже будет выбор.

И все останутся довольны. Савелий Саныч получит новую секретутку – и насытит свою страсть к восточной экзотике. А «Бригантина» погреет ручки денежками, которые «Сочная клубничка» перечислит за найм секретарши. Возможно, приободрится и тот рыжий клерк, которого я отлупил, оторвав от тарелки с вареной рыбой и гречневой кашей. У него появится шанс – пока директор не видит – облапать свежеиспеченной секретарше грудь и ягодицы.

У разбитого корыта остались только я и моя милая. Но, в отличие от сварливой старушки из сказки Пушкина, моя звездочка не хотела быть ни дворянкой, ни тем паче владычицей морской. И золотую рыбку мы не ловили ни неводом, ни на удочку. Все, о чем мы мечтаем: чтобы Ширин трудоустроилась на самую скромную должность, зарабатывала бы какую-никакую копеечку и не волновалась бы, что виза «сгорит».

Я сгорбился на своем стуле – опустошенный, разбитый, усталый и как бы постаревший на энное количество лет. Острой занозой в моем сердце застряло чувство вины перед Ширин. Если б я не распустил руки с Савелием Санычем, ничего бы и не было!.. Ишь ты, выискался самурай!.. На две минуты почувствовал себя героем – и закрыл перед милой двери не одного кадрового агентства. Кто знает, сколько агентств имеет доступ к тому черному списку, о котором говорила Юлия Владимировна?.. Два?.. Три?.. Дюжина?.. Или все агентства мегаполиса?..

Юлия Владимировна отключилась, не попрощавшись. Моя девочка положила телефон на стол и опустила голову. Губы моей милой были плотно сжаты, ресницы трепетали, плечи по-прежнему тряслись. Я даже не решался прямо взглянуть на Ширин – настолько меня изгрызла мысль, что я виноват перед любимой. Я посматривал на свою девочку украдкой, как вор, или как ребенок-сладкоежка на банку абрикосового варенья, которую бабушка ставит на верхнюю полку на кухне.

Я хотел бы подарить моей красавице луну. Вырвать из груди сердце и бросить к ногам возлюбленной. О, я готов был умереть за мою Ширин!.. Но моя жертвенность мотылька, опаляющего тонкие белые крылышки в огне свечи, была так же бессмысленна, как самоубийство выбросившегося на берег кита. Моей милой не нужны ни сорванная с неба луна, ни яблоко из райского сада. А работа, работа, работа – и продление визы. Но именно в этом я не мог моей девочке помочь. Хуже того: я только навредил.

Я думал, что Ширин сейчас расплачется. Это, возможно, было бы даже к лучшему: моя красавица хоть немного облегчила бы слезами боль, которую причинил моей милой разговор с Юлией Владимировной. Я бы, повинуясь порыву, прижал бы свою нежную тюрчанку к груди… Когда мы друг у друга в объятиях, обступающие нас со всех сторон проблемы не кажутся такими страшными.

Но Ширин не плакала. Ее лицо было, как у восковой куклы, если не считать трепещущих ресниц и чуть подергивающегося левого века. Потихоньку, боковым зрением, я наблюдал за как бы окаменевшей возлюбленной – и заноза все глубже вонзалась мне в сердце.

Моя милая не издавала и вздоха. На кухне воцарилась рвущая мне нервы тишина, которую нарушало только мерное тиканье часов. Мне чудилось: оно похоже на звук тихо капающей воды. Есть такая старинная китайская пытка – «Тысяча капель». Когда тебя крепко связывают, чтобы ты не мог ни дернуться, ни повернуть головы; а сверху тебе на макушку медленно, по капле в минуту, стекает обыкновенная вода. Сначала ты держишься бодрячком. Какой тебе вред от того, что волосы чуток намокнут?.. Но после тридцатой, пятидесятой или сотой капли тебе захочется волком выть или царапать стены, пока ногти не сломаются; ты будешь вопить и морщить лицо, постепенно сходя с ума.

Сейчас я как будто переживал эту китайскую пытку. Или вот есть люди, для которых невыносим шелест пенопласта. Так я был сейчас в положении такого человека – изловленного садистами и засунутого в комнату, где потолок, стены и пол сплошь обиты пенопластом. И по комнате снуют безобразные крысы, с удовольствием скребущиеся о пенопласт. Бедный, испуганный узник хоронится на единственной табуретке, поставленной в самой середине комнаты. И не знает, от чего больше приходить в ужас: от треклятых тварей с лысыми хвостами или от режущего слух шороха, раздающегося из-под крысиных коготков.

Молчание нарушила моя девочка, с удивительной рассудительностью сказавшая:

– Выпьем еще по чашке кофе и займемся делом. Поищем по интернету кадровое агентство взамен «Бригантины». Эта лисица Юлия может говорить что угодно, но я не верю, что передо мной закрыли двери все агентства. Должны быть агентства, которые не в курсе «черного списка», которым Владимировна меня пугала… По крайней мере, – приглушив голос, добавила моя милая, – на это остается надеяться.

Вроде бы, это я должен был утешать Ширин. Но выходило так, что не я любимую, а любимая меня приободрила. Как утопающий за соломинку, я ухватился за план моей девочки: искать в интернете кадровые агентства. А не слишком оптимистическую фразу «По крайней мере, на это остается надеяться» – я точно не услышал.

Не зря еще царь Соломон говорил, что двоим всегда проще, чем одному. Двое если и упадут – поднимут друг друга. Мне представилось, что мы с моей звездочкой карабкаемся по склону заснеженной, местами обледенелой, горки. Наверху – награда: спокойная, более или менее сытая жизнь без проблем с миграционной полицией. Наши руки и ноги скользят по присыпанному снегом льду – то один из нас, то мы оба съезжаем на несколько метров вниз. Но не сдаемся: сплетя пальцы – подтягиваем друг друга; на четвереньках – как животные – штурмуем неровный склон.

Моя милая взяла чашки, чтобы сделать кофе. Достала из холодильника пакет молока. Поставила кипятиться воду в электрическом чайнике. Потом зачерпнула маленькой ложкой коричневый кофейный порошок и медленно, с сосредоточенным видом, пересыпала в чашку; не забыла и про сахар. У Ширин были свои представления о том, какой должна быть идеальная чашка кофе. Комбинируя порошок, горячую воду и молоко, моя девочка старалась добиться особого цвета напитка.

Нельзя переборщить с молоком – тогда кофе получится слишком светлым, бежевым. Порошка тоже не годится добавлять лишку – иначе в чашках будет не кофе, а какое-то мутное почти черное варево. Надо поймать баланс кипятка, порошка и молока – чтобы добиться нежного, и одновременно насыщенного, темно-кремового цвета. И конечно, чтобы вся эта красота не пропала зря, надо утопить в кофе сахар – два кубика на чашку. Если сахар не положить – будет отвратительно горько. А если положить много – сладость будет приторная.

С легкой улыбкой я наблюдал за моей девочкой. И мне казалось: если моя милая так усердно возится с чашками, чайником и молоком – значит не все у нас так плохо. Мы пьем, едим – а потому способны продолжать бороться за жизнь. Мы настолько долго играем в кости со злой кривой старухой-судьбой, что нам не может, наконец, не выпасть две шестерки – счастливое число. Ведь выпутываются как-то, я верил, труженики-мигранты из проблем похлеще, чем наши. Хорошо уже, что моей тюрчанке не приходится волноваться о жилье – в то время, как другим «не гражданам» стоит больших трат времени и сил подыскать себе койко-место в пропыленной, полной запаха пота комнате, где уже ютятся полтора десятка таких же бедолаг; и за это удовольствие – за тараканов, вылезающих из-под плинтуса, за разбросанные по полу чужие носки и портки – ты еще и платишь аренду.

Кофе удался: цвет напитка был именно тот, какого и добивалась Ширин. Никуда не торопясь, мы делали из согревавших руки чашек глоток за глоточком. Мы молчали. Но на лице моей девочки уже не было печати страдания. Моя милая выглядела сейчас, как амазонка перед сражением – решительной, непроницаемо-серьезной, немножко суровой. Такой Ширин была, когда мы ехали в гипермаркет. Конечно, видеть любимую «амазонкой» было для меня тысячекратно легче, чем плачущей и заламывающей руки. «А на самом деле мне хотелось бы, чтобы ты сияла нежной улыбкой. Беззаботно порхала бы, как легкокрылая стрекоза», – подумал я.

Кофе был допит. Моя девочка отставила чашку – и тихим, но твердым, голосом сказала:

– Пойдем.

Мое сердце застучало сильнее и громче.

Мы переместились в спальню, устроились с ноутбуком на кровати и подключились к интернету. Телефоны тоже были у нас под рукой. В унисон вдохнув и выдохнув, я и моя милая «нырнули» в засасывающий омут виртуального пространства. Или лучше сказать: мы погружались в «онлайн» в поисках сайта подходящего кадрового агентства, как археологи все глубже вгрызаются кирками и лопатами в толщу каменистой земли, надеясь получить в качестве приза сакский короткий меч акинак, череп неандертальца или шейный позвонок бронтозавра.

Мы вбивали в поисковой строке наш запрос в разных формулировках: «кадровое агентство для мигрантов», «кадровое агентство для иностранцев», «помощь мигрантам в трудоустройстве». Но интернет, как будто, «не понимал» нас – выдавая негодные ответы. Это выглядело так, как если бы ты закинул сети в море – но, вместо вожделенной рыбы с серебрящейся на солнце чешуей, вытянул бы на берег только пучок ядовито-зеленых водорослей, несколько мятых консервных банок и потерянную кем-то ласту.

Нет – само собой: мировая паутина щедро высыпала нам ссылки на сайты кадровых агентств. Но со всеми этими агентствами что-то было не так. У одних прямо на заглавной странице сайта крупными, чуть ли не кричащими, буквами значилось: «Мигрантам: тюркам, кавказцам, таджикам, уральцам, сибирякам – услуги не оказываем!.. Строго для расеян, славян». (Вот так издевался над нами интернет – подкидывая нам нечто прямо противоположное тому, что мы искали. Эти позорные агентства могли бы написать на дверях своих офисов: «Собакам и унтерменшам вход запрещен»). Другие агентства были нам известны с прошлых поисков, закончившихся тем, что мы остановили выбор на «Бригантине». Эти мастодонты рынка кадров всем были хороши, кроме одного: платить такому агентству нужно было наперед, как только заполнишь анкету. К тому же, агентство не обещает тебе стопроцентной гарантии трудоустройства. (А ведь если нет стопроцентной гарантии – значит, гарантии нет вообще). Месяц – пока ты, безработный и отдавший последние копейки агентству, перебиваешься на черном хлебе и заварной корейской лапше – тебя промурыжат, а потом, разводя руками, скажут: «Извините, но брать вас на работу никто не хочет. Мы очень старались вам помочь. Но не можем же мы насильно толкать вас в объятия работодателя. Се ля ви. Если появятся новые вакансии – мы вам позвоним». Вот так. И денежки агентство – ну конечно!.. – не вернет.

Но мы получили горький урок от ловкого жулика Бахрома Мансурова: пока услугу, за которой ты пришел, тебе не оказали – рано выворачивать кошелек. Еще можно со скрипом согласиться на выплату агентству вознаграждения с первой зарплаты – но и это весьма сомнительная сделка.

Мы с Ширин прочесывали интернет, как вооруженный металлоискателем старатель пятачок за пяточком обшаривает местность, надеясь наткнуться на золото. Нет, интернет не был морем, а скорее болотом с черной стоячей водой, в которую приходилось окунаться, мирясь с тем, что с макушки до ступней вымажешься грязью и тиной. Мы пытались найти сайты кадровых агентств – а мировая паутина подсовывала нам порно-баннеры в половину экрана и ссылки на видео с японскими лесбиянками. Либо назойливую, как пчела, рекламу всего на свете: от супер-прокладок, впитывающих «на тридцать процентов больше» крови, чем обыкновенные, до горящих путевок в круизы по Нилу или по Средиземному морю. Энергосберегающие лампочки, надувные кровати с подогревом, шашлычницы на батарейках, крем «алоэ» для втирания в кожу – все это было только в верхних строчках перечня товаров, которые интернет «предлагал» нам купить.

Я подумал с горькой ухмылкой: знали бы рекламщики, столь усердно втюхивающие пользователям сети свой продукт, что такие бедняки, как мы с милой – не клюнем ни на какие маркетинговые хитрости. Даже если у нас заблестели бы глаза при виде фото мультиварки или паровой швабры – мы все равно не нашли бы денег на покупку агрегата. Самые крутые продажники пасуют перед пустым или, тем паче, дырявым карманом. Я и моя девочка частично свободны от общества потребления, полноправные члены которого должны покупать и жрать, покупать и жрать. Заглатывать товар – и через минуту разевать пасть на следующий. Они – эти жрачи – подобны страдающим от ожирения носорогам, которые не перестают «подстригать» ртами траву на лужайке, отмечая свои перемещения кучками экскрементов.

Ширин и я – не такие. Не как эти люди-носороги – пресловутый «средний класс», клерки и невысокого полета бизнесмены, главные покупатели на рынке. Мы не приверженцы культа безостановочного пожирания – т.е., мы и впрямь в каком-то смысле свободны. Только вкус у нашей свободы – как у касторки. Эта свобода похожа на свободу бомжа, на которого не давят бетонные стены квартиры. Что тут сказать?.. В обществе, где важнейшей целью провозглашено набивание брюха – человек с хорошими манерами обречен остаться голодным. Стая толстых рыгающих обжор, готовых съесть даже друг друга, не даст «интеллигенту» протиснуться, хотя бы бочком, к уставленному яствами столу.

Невеселая мысль крутилась у меня в мозгу: все беды у нас с любимой – из-за наших открытости, простодушия и честности. Когда нас обидят, мы плачем или бросаемся в драку (как я соколом налетел на Савелия Саныча, а моя милая – еще раньше – метнула скомканный листок в рыбью физиономию Анфисы Васильевны). Мы легко верим людям – поверили аферисту Бахрому, даже после треклятой поездки на Лиственную улицу. Мы не умеем лгать, притворяться, идти по головам.

Если б не рамки и препоны, которые ставит нам совесть, и если бы не боязнь морально запачкаться – мы давно вписались бы в общество. Больше того, превратились бы в уважаемых людей. Моя девочка устроилась бы работать в тот же «Нострадамус». Со своим-то прилежанием, она быстро переняла бы у опытных коллег лучшие приемы оболванивания звонящих клиентов; не краснея, вдохновенно врала бы, какие опытные экстрасенсы, гадатели и белые маги работают на фирму. И при этом, ночью после рабочего дня спала бы сладко, как не повинный ни в каких гадостях ребенок. Старая Галина Игоревна скоро заметила бы усердие и впечатляющие результаты труда Ширин, у которой клиенты перли бы валом, как северные олени по тундре во время перекочевки. И стала бы доверять моей милой надзор за другими операторами колл-центра, обучение новичков. Новые непыльные обязанности приносили бы дополнительную звонкую монетку, перечисляемую моей девочке на карту.

Со временем «Нострадамус» расширился бы. Компания, зарабатывающая на человеческой глупости, приносит доход даже в самый жесточайший экономический кризис. Средневековые страхи и предрассудки, первобытная боязнь порчи и сглаза, детское желание узнать судьбу по заговоренным бобам, притянуть богатство и удачу – это плодородное, обильно унавоженное поле, с которого толковый предприниматель соберет сказочный урожай. Итак, процветающий «Нострадамус» расширился бы, открыл бы новый колл-центр. И, глядишь, Ширин стала бы там начальницей.

Я бы не отстал от моей девочки. Менеджер из меня – психически нездорового увальня – никакой, но я бы вспомнил, что я урожденный расеянин, коренной житель столицы, гражданин своей страны, владелец квартиры (пусть и ограниченный в праве распоряжаться квадратными метрами). Я поступил бы так, как и надлежит поступить отпрыску зажиточной семьи, который не способен или не желает работать, но имеет претензию называться приличным и успешным человеком. Я бы сдал комнату в аренду. И не беда, что ученая комиссия это запретила: не буду же я, когда в очередной раз приеду в психдиспансер за таблетками, любому встретившемуся человеку в белом халате рассказывать, что я теперь арендодатель. Впрочем, мне кажется, мой участковый психиатр с лошадиными зубами даже похвалил бы меня: «Ишь ты, смышленый малый. Не только ныть умеешь, но и понимаешь что-то в жизни».

А я бы взялся за ремесло арендодателя профессионально. Самое сложное – с корнем вырвать из сердца «сорняк» своей же совести (совесть – наверное, атавизм, унаследованный нами от первобытного хомо), а дальше все покатится, как сырный колобок по жирному маслу. Мы с Ширин перетащили бы все свои вещи в спальню, а маленькую комнату подготовили бы для съемщика.

Я начал бы с того, что подал объявление: «Сдам комнату воспитанной порядочной девушке без вредных привычек и домашних животных». Девушке – потому что парня тяжелее будет заткнуть в случае какого-нибудь конфликта. Я обозначил бы цену в энное количество червонцев – на пару тысяч больше, чем в среднем по рынку. Ничего, что арендатора придется дольше ждать. Опытный рыбак тоже долго сидит на берегу, а потом вытаскивает из реки не какую-нибудь мелкую плотву, а огромного усатого сома. Найдется дурочка, которая клюнет и на нашу наживку. А может и не дурочка – а просто неудачница, которой некуда деться. Трудовые мигранты, как правило, не имеют денег снимать комнаты поодиночке. А ютятся по койко-местам – тридцать человек на квартиру. И все-таки, хорошо бы, чтобы наша съемщица оказалась тюрчанкой, сибирячкой, таджичкой, кавказкой. Желательно, плохо знающей русский язык. «Басурманская» девица будет тихоней, боящейся миграционной полиции, просрочки визы, потерять работу и, конечно, остаться без крыши над головой. «Не нравится – убирайся!..» – этой коронной фразой работодатель и квартирохозяин всегда способны осадить посмевшего хотя бы пикнуть «бунтаря». Так что наша нерусская съемщица будет очень покладистой. Я, кстати сказать, буду ходить гордый, как индюк, оттого, что пустил за свой порог иностранку. Мол, какой я либеральный демократ по сравнению с теми не-толерантными арендодателями, которые пишут в объявлениях: «Сдаем только расеянам – славянам».