Моя тюрчанка

Да то, что мы все в той же точке на графике жизни, что и вчера, что и неделю, что и месяц назад. В нулевой или даже в «минус первой», из которой мы, напрягая последние силы, пытаемся вырваться. Я намылил рыло и выбил пару-тройку зубов господину «медведю» – и что дальше?.. Вонючка-директор вставит себе дорогущие имплантаты. Месяц-другой походит пришибленный, переваривая понесенное от меня поражение. А там – заведет себе новую, понятливую и сговорчивую, девчонку-секретаршу, которая будет относиться к удовлетворению мужских потребностей Савелия Саныча как к важной части своей работы. А мы с Ширин?.. Возможно, к тому времени мы будем мертвы. Потому что решили: если ко дню истечения срока действия визы моя милая не трудоустроится – мы примем смертельную дозу снотворного.

Ну а при самом «лучшем» раскладе моя красавица будет за копейки пахать на какой-нибудь неблагодарной работе (кассиршей, официанткой, расклейщицей объявлений), а я жарить моей девочке на ужин овощи и порезанный пальчиками картофель. Или я тоже буду работать: не за копейку, а за копейку с четвертью – ибо я все-таки гр-р-ражданин и р-р-рус-ский. Из меня выйдет относительно годный курьер либо ночной сторож – а на большее я вряд ли способен.

Я снова, против воли, вернулся мыслями к сопоставлению нашей участи с будущим похотливого гендиректора, который получил от меня по рогам. Нас с моей милой ожидает либо скорая смерть от белых таблеток, либо многотрудная, полная мук и лишений перманентная борьба за существование. Поход в кафешку, вроде той, в которой мы сейчас сидим – с тараканами, дырявым диванчиком и залитым липким жиром столом – будет для нас праздником, как если бы мы смотались в тот знаменитый индийский «ведический» ресторан.

А что постигнет нас в старости, когда мы станем морщинистыми, беззубыми, скрюченными, и ходить будем, пошатываясь и кряхтя?.. Ширин потеряет работу. Потому что ни один бизнесмен не станет держать у себя битую жизнью бабушку с падающей интенсивностью труда, пока у ворот предприятия или у вращающихся дверей офисного центра толпятся десятки и сотни свежих, как спрыснутые росою цветы, девушек-мигранток с горящими глазами, готовых «на любую работу». У визы – которая продлевалась, пока моя милая работала – наконец истечет срок. На склоне лет,

растратив молодость и зрелость на отупляющий и неблагодарный труд, моя любимая вдруг превратится в нелегалку, в преступницу, которой нельзя попадаться на глаза жандармам.

Да уж – таково наше доброе, милостивое, социально-ориентированное, правовое расейское государство!.. Горбя на него спину в течение десятилетий, мигрант выдавит из себя все соки до последней капли, так что мясо на костях станет сухим, точно вяленое. А взамен не получит ничего – бедняге не позволят скоротать последние годы за чашкой желтоватого чаю перед телевизором, в какой-нибудь коморке. А, как железной метлой, выметут на родину – не заботясь о том, что ждет несчастного старика (или старушку), который, в вагоне для депортируемых, вернется домой таким же нищим, каким в молодости уезжал в Расею на заработки.

Меня на куски рвала мысль, что я ничем не могу помочь Ширин. Все, что я в силах дать любимой – это крыша над головой и теплая постель. А сверх того – ни прописки, ни законного брака. Когда моя девочка станет немощной безработной бабусей с просроченной визой, я буду жалким, беспомощным, сопливым дедом, которого эксперты от психиатрии давно признали биомусором. Глядя на мою милую, я смогу только плакать.

О, как страшно подумать о старости!.. Как ни слабы мы сейчас, тогда у нас будет в тысячи раз меньше энергии и воли к жизни. Мы будем не жить, а медленно умирать, тщетно гадая, сколько времени у нас осталось в запасе – как еще шевелящая жабрами рыбешка на раскаленной сковороде у повара-садиста. Эх, не прекраснее ли было бы ненадолго вспыхнуть огнем, как степные маки?.. Пронестись по темно-синему небу пылающей хвостатой звездой?.. А потом исчезнуть, сгинуть в черном омуте небытия – так, чтобы на грешной Земле не осталось от нас ни памяти, ни следов?.. Не хватит ли с избытком таким беднякам, как мы, тридцати или, с натяжкой, сорока лет жизни?..

Ну а что наш обидчик – гендиректор Савелий Саныч?..

Сегодня урод получил по роже, когда позволил себе лишнее по отношению к моей девочке. Это здорово отрезвило негодяя – на «сексуально раскрепощенного» господина будто бы вылили ушат холодной воды. На пару месяцев Савелий Саныч притихнет, как мышонок. Будет избегать глядеть в лица подчиненных. Догадается: болтуны клерки, за спиной у «медведя», острыми, как бритва, языками обсуждают позор своего грозного начальника.

Присмиревший босс станет отсиживаться в кабинете, чтобы одним своим видом не подкидывать дров в костер пересудов. Только Изольда Ивановна будет заходить к Савелию Санычу, чтобы подать кофе или чай. А после каждого визита Изольды Ивановны в директорский кабинет, офис-менеджера будут осаждать по-кошачьи любопытные кумушки из бухгалтерии: «Ну как там главный?.. Все в депрессии?.. Как бы пить не начал – да?». Программисты, пиарщики и менеджеры по продажам, дымя раковыми палочками в курилке, тоже будут перемывать косточки Савелию Санычу. Иной раз с лошадиным смехом: мол, нашелся герой, который вломил нашему «бугру». А порой с озабоченными физиономиями, цедя сквозь зубы: нет, вы только посмотрите, до какой наглости дошли эти люмпены!.. Средь бела дня, в центре города, на семнадцатом этаже бизнес-высотки, в офисе приличной компании – бьют директора в рог. Это ж уму не постижимо!.. Не знаю: носит ли каждый солдат в вещмешке маршальский жезл, но каждый клерк мечтает, что однажды погрузит зад в мягкость начальнического кресла. Поэтому, при всех смешках и улыбочках, офисный планктон «Сочной клубнички» будет и сочувствовать Савелию Санычу. В особенности – мужчины, которые хорошо понимают желание своего босса менять секеретуток, как перчатки.

Но пройдет два-три месяца. Савелий Саныч окончательно привыкнет к имплантатам вместо нескольких «живых» зубов. Вновь расправит достойные атлета плечи. Взгляд господина директора снова загорится уверенностью, а спина – распрямится. И, как бы невзначай, «медведь» бросит Изольде Ивановне: «А что-то пустует у нас место секретарши. Вы бы пригласили на собеседование подходящую девочку. Глядишь – и вам помощница будет».

Изольда Ивановна, как на крыльях, полетит обновлять вакансию секретарши на сайте «Работа и зарплата». Весь офис всколыхнется: Савелий Саныч из побитой скулящей гиены снова вырос в гривастого льва, альфа-самца. Эту потрясающую новость будут обсуждать целыми отделами. Когда девушка придет на интервью, на юную барышню изо всех углов будут таращить глаза любопытные клерки. Вместо того, чтобы строчить недельные отчеты и даже забросив любимые «тетрис» и «танчики», менеджеры будут чуть ли не делать ставки, гадая: понравится ли милая дамочка господину директору или нет?..

А Савелий Саныч проявит придирчивость. Глазом опытного избалованного бабника будет «считывать» размер груди девушки, рост, вес, ширину бедер. Тех барышень, которые вспыхнут, как спички, и не согласятся позировать в нижнем белье и без оного – сразу отсеет. Мол, недотрог нам не надо. Так же, «медведь» поставит условие: у секретарши не должно быть ревнивого бойфренда (мой тычок сапогом гендиректору в рожу научил Савелия Саныча минимальной осторожности). Перед глазами господина директора пройдет вереница утонченных красавиц: брюнеток, рыжих, шатенок и блондинок; славянок и тюрчанок; и накаченных силиконом, и покоряющих естественной красотой. На одной из девушек стареющий похотливый бык остановит свой выбор.

Клерки будут перемигиваться и многозначительно улыбаться, когда из кабинета гендиректора долетят протяжные стоны новой секретарши и кряхтенье босса. Савелий Саныч снова ощутит себя царем горы, перед которым лебезят подчиненные и под которого ложатся женщины.

А потом девушка забеременеет или выйдет замуж. В любом случае, для «медведя» она будет засохшим цветком. Беззаботной стрекозой Савелий Саныч перепорхнет на новую – только-только раскрывшую лепестки, омытую росой, согретую солнцем – розу. Каждые полтора-два года секретарша в «Сочной клубничке» будет сменяться на не менее юную и привлекательную кралю. Все со своей изюминкой, по-особому красивые, девушки будут проходить через кабинет Савелия Саныча, стреляя глазками из-под длинных ресниц и соблазнительно виляя бедрами. Клерки-старожилы, заедая на офисной кухне чай соленым печеньем, забавы ради, поворошат память: в таком-то году секретаршей (по совместительству любовницей) у шефа была рыжая Анюта с пунцовыми силиконовыми губами и стильной татуировкой на шее, а в таком-то году – жгучая брюнетка Элла, у которой взгляд был ярче молнии.

Судьба девушек будет складываться по-разному. Если забеременевшая барышня будет уходить без шума, Савелий Саныч заплатит смирной кобылке пять окладов, выдаст направление в ультрасовременную клинику (в случае согласия дамочки на аборт) и устроит в честь служившей верой и правдой, душой и телом секретутки банкет с игристым вином, тропическими фруктами, нарезками конской колбасы и салями, бутербродами с черной и красной икрой. Офисный планктон «Сочной клубнички» будет уплетать яства за обе щеки, заливать глаза алкоголем, выбегать в коридор (чтобы без свидетелей смачно рыгнуть) и беззастенчиво пялиться на главную героиню вечера, роскошными формами заработавшей всему коллективу на угощение.

Ну а если девушка окажется наглой и строптивой, не знающей своего места сучкой, если потребует от Савелия Саныча признать себя отцом ребенка, которым почему-то «брюхата», или попытается выколотить деньги за «сексуальные домогательства» – тогда… тогда профессиональная команда юристов «Сочной клубнички» будет знать, что делать. Один древнекитайский богдыхан говорил: «Я содержу армию триста шестьдесят пять дней в году – чтобы мои солдаты одолели северных или южных варваров в сражении, которое продлится два часа». Вот и юристы оправдают расходы на свое содержание – раскатают в суде несчастную девушку, как тесто для пиццы.

Так и будет Савелий Саныч процветать, «пробуя» разных красоток, как дегустатор – вино. Отдельный кабинет, кофе, доставка обеда из шикарного ресторана, послушная дамочка под боком, «командировки» на Средиземное море, отпуск на Сейшелах или в Гоа. Прямо не жизнь, а сказка про счастливого принца. Но пронесутся лет двенадцать или пятнадцать – и Савелий Саныч почувствует себя не юным царевичем, а старым королем, у которого в непогоду ломит в костях. Напомаженные раскрепощенные девицы перестанут вызывать в господине директоре тот, что раньше, фонтан возбуждения. «Медведь» вдруг обнаружит: для получения удовольствия достаточно пощупать девушку за грудь или ягодицы, поиграть волосами красавицы. А на большее – уже не хватает сил.

Конечно, сначала Савелий Саныч бросится пить виагру и консультироваться с сексопатологами. Но потом какой-нибудь сухонький умный доктор в круглых очках скажет господину директору в глаза: от старости, батенька, лекарства не существует. Это откровение перевернет жизнь Савелия Саныча. Впервые он задумается о смысле собственного бытия, о боге, загробном мире, карме и воздаянии за грехи. Все реже Савелий Саныч будет показываться в офисе (благо, что начальничку можно появляться на работе, когда хочется, а не по графику), предпочитая посещать всевозможных толкающих проповеди самозваных святых и пророков, харизматических священников, имамов и лам. Станет частым гостем на спиритических сеансах, в надежде вызвать дух своего дедушки и из первых уст узнать, что ждет человека по ту сторону смерти.

В конце концов, Савелия Саныча приберет к рукам какой-нибудь буддийский, индусский или джайнистский гуру, который посоветует господину директору перейти на растительную пищу и не держать зла на врагов, попросить у высших сил прощения за обиды, которые сам кому-то нанес. Савелий Саныч уволится с работы и купит себе дом где-нибудь у подножия Гималаев. Отставной бюрократ сможет жить безбедно, за счет капающих процентов с банковских вкладов и сдачи в аренду нескольких шикарных студий в расейской столице.

Два раза в день в бунгало Савелия Саныча будет забегать пожилая – но бойкая и шустрая – немного понимающая русский язык служанка из местных. Вымоет и отдраит полы, смахнет пыль; пожарит бывшему директору на обед овощи и коренья, заварит в маленьком фарфоровом чайничке целительный красный или зеленый чай. А сам Савелий Саныч будет только молиться и медитировать, уставив глаза на изображение слоноголового бога Ганеши, или на собственный пупок. Савелий Саныч от души раскается перед небесами в том, что стольких девушек заставил сделать аборт и что еще энному количеству барышень не платил алименты. И отставному директору покажется, что на просьбу о прощении боги ответили: «Да» – а значит, можно больше не беспокоиться о судьбе дамочек с «заниженной социальной ответственностью», как и о не родившихся или подросших «спиногрызах».

А еще… нет, это до коликов смешно, но все-таки – Савелий Саныч с легким сердцем «простит» нас с Ширин. Он решит, что выбитые зубы, замененные, тем более, имплантатами – это не такая уж большая потеря. Поэтому в свой список прощенных врагов, куда входят нечестный партнер по бизнесу, изворотливые (как мылом смазанные) конкуренты и ненадежные помощники – Савелий Саныч добавит и наши имена.

Как тут не захлебнуться ледяным смехом?.. Савелию Санычу даже в голову не придет, и во сне не приснится, что в разыгравшейся в заставленном порнографическими статуэтками директорском кабинете античной драме жертвами, пострадавшими были как раз моя девочка и я. И я вломил похотливому скоту только потому, что защищал честь возлюбленной. Но «медведь», как бы ни «просветлили» его медитации, не способен понять: «маленькие люди», бедняки, босяки тоже могут руководствоваться представлениями о человеческом достоинстве (которого сам директор, по-видимому, начисто лишен, как улитка – ног).

Я колюче ухмыльнулся, так что горький чай едва не брызнул струей изо рта, а содержимое качнувшегося в руке бумажного стаканчика чуть не пролилось через край. Ширин подняла на меня тревожные глаза. Я посмотрел в усталое – то ли посеревшее, то ли побледневшее – личико моей милой. И сердце мое насквозь прошла тонкая игла. Если мне сейчас так плохо и тоскливо, то каково должно быть моей девочке?.. Ведь это второе, после стычки в гипермаркете с Анфисой Васильевной, интервью, закончившееся скандалом.

Меня грызло, как голодная крыса, чувство вины перед Ширин. Как бы там ни было – в Расее, да и в целом мире – я единственная опора моей милой. Моя звездочка порвала связь с семьей, бежала из дому, покинула родину – а нашла меня. Нашла – и одарила своей любовью. Точно пролила на изнывающий от пыли и солнечного жара куст спасительную воду. А я?.. Я не смог китайской стеной отгородить доверившуюся мне девушку от всех напастей. Я не обеспечил Ширин ни пропиской, ни гражданством, ни просто безбедным существованием – когда не приходится считать каждую копейку и не надо делать тяжкий выбор, купить ли новые трусы или пару палок вареной колбасы. Да что там!.. Я не имею даже права жениться на моей милой!..

О, боги!.. Вы-то прекрасно знаете: я люблю мою девочку больше жизни. Если б надо было ввести себе в вену яд черной мамбы, чтобы у Ширин все было хорошо – я бы сделал это, не раздумывая. Но чего стоит твоя пламенная любовь, когда у тебя нет ни денег на карточке, ни положения в обществе, ни влиятельных друзей, а сам ты никчемный инвалид?..

Мне захотелось повалиться на пол, обнять мою милую за ноги и дать волю рыданиям – так, чтобы захлебнуться соленой влагой, обильно текущей из глаз. Я думал: моя девочка – прекрасный, хрупкий, нежный цветок, которому цвести бы за стеклом теплой оранжереи или вовсе под щедрым солнцем, в полном красок и птичьих трелей райской саду. А я сорвал этот цветок, не думая о последствиях. И, спрятав свою добычу за пазуху, пустился на санях в путешествие по заснеженной холодной степи. Пока я еду – что там станется с цветком, который согревает только мое тело?.. Не проберется ли стужа мне под одежду?.. Не свернутся ли, не осыплются ли лепестки моего цветка?.. Самое худшее: моя непроторенная дорога не имеет ни конца, ни цели. Только как на чудо можно надеяться, что издалека нам заблещет огонек, обещая отдых, ужин и ночлег. Но куда вероятнее, что еще раньше нас, как могучий злой дух, настигнет буран. Меня занесет снегом вместе с санями – посреди чистой белой степной равнины вырастет такой же белый сугроб. Когда весной снег и лед растают, случайный бродяга-кочевник обнаружит на месте сугроба до смерти закоченевшего путника с увядшим цветком на груди…

…Пончики были съедены, а зеленый чай выпит. Как ни неохота нам было покидать грязноватый уют бистро и снова оказаться под порошком снега, летящего с неулыбчивых мутно-серых небес, а надо было двигаться в сторону дома. Почти синхронно вздохнув, я и Ширин поднялись из-за столика.

Через час с хвостиком мы входили в квартиру. Дневные дела были закончены: мы съездили в кадровое агентство, где встретились с Юлией Владимировной, и побывали на двух собеседованиях. Только вот все эти телодвижения завершились не в нашу пользу. Я не знал, что и сказать, куда смотреть. Все-таки хорошо, что мы дома. Сейчас на скорую руку поужинаем и пойдем спать. Мы, конечно, не сразу уснем после перипетий дня. Но, лежа в темноте, не надо мучительно подыскивать слова для разговора. Достаточно ощущать тепло тел друг друга. Обнявшись, закроем глаза и будем ждать, когда на нас сойдет благословенный сон.

– Нам нужно проверить кое-что!.. – воскликнула вдруг моя девочка. Глаза ее озарились лихорадочным огнем.

Едва повесив куртку на крючок и сбросив сапожки, любимая прошла в спальню. Еще ничего не поняв, я тоже вылез из уличной одежды и последовал за милой. А Ширин уже включила ноутбук. Когда я сел рядом, она как раз открыла свою электронную почту.

На почте было два новых входящих письма. У одного в отправителях значился «Центральный городской суд», а у второго – прокуратура по округу такому-то. У нас сильнее застучали сердца. Сейчас мы узнаем итог рассмотрения высокими инстанциями наших жалоб на плута Бахрома.

Сначала мы посмотрели письмо от суда. Это был объемистый «кирпич» текста. Но вчитываться в который не было особого смысла. Значение имела единственная фраза, выделенная жирным шрифтом: «К сожалению, ваш иск в работу не принят». Вся остальная «простыня», пестреющая ссылками на статьи законов и подзаконные акты и подробно, хотя и бестолково анализирующая наши претензии к «Мансурову и партнерам», была накатана только в оправдание этого «к сожалению». Честно сказать: судейские чиновнички могли бы так и не стараться. Что мы, маленькие люди, можем противопоставить нежеланию государственных мужей и жен в черных мантиях заниматься нашей проблемой?.. Бедный проситель, снявший шапку перед закрытыми дверьми «высокого» учреждения бессилен перед усатым моржом-привратником, не пустившим несчастного на порог.

Уже ни на что не надеясь, мы открыли письмо от прокуратуры. В прокуратуре предпочли не лить елей и адресовали нам сухой вердикт в несколько слов: «Для возбуждения уголовного дела нет оснований. За защитой своих законных интересов вы можете обратиться в суд». Наверное, это и называется «посылать от Понтия к Пилату»: важные господа из прокуратуры советуют нам идти со своими жалобами в суд, который уже наплевал на нас с высоты церковной колокольни. Тут в пору было рассмеяться нерадостным, глухим, кашляющим, обрывистым смехом. Нет, нечего даже и соваться в прокуратуру, суды и в самый жалкий полицейский участок, если тебе не по средствам нанять вертлявого ушлого адвоката. В государственных инстанциях действует негласный имущественный ценз: если ты вынужден сам выступать на слушаниях, писать заявления и ходатайства, а не доверяешь все это наемному юристу, о тебя только вытрут ноги, а бумажки твои спустят в унитаз. Да уж, и в самом деле – и смех, и грех.

Но я не смеялся. Я с тревогой смотрел на Ширин. Она столько энергии, времени и нервов убила, пока писала иск в суд и обращение в прокуратуру. Отказывалась идти спать, не закончив оба текста. С красными воспаленными глазами, с растрепавшимися косами, с бледным лицом, взбадривая и разогревая себя горячим кофе, моя девочка стучала и стучала тоненькими пальчиками по клавиатуре; так, будто от этого зависели наши жизни. Как же теперь почувствует себя моя звездочка, когда весь труд оказался напрасным?..

Я ожидал взрыва. Что милую сломает истерика. Что моя девочка упадет на колени и будет бить руками по полу, плача так же громко и безутешно, как у запертой на подвесной замок двери барака на Лиственной улице. Но любимая меня, в который раз, удивила. Она не потеряла над собой контроль. Только губы у нее плотнее сжались, глаза потухли, а лицо точно окаменело. Надо было бы обнять Ширин, поцеловать. Прошептать ей на ухо какие-нибудь слова поддержки. Мол, все у нас будет хорошо: сначала ты устроишься на работу, тебе продлят визу, а там, глядишь, и я добьюсь восстановления дееспособности и тоже пойду работать. Поднакопим денег – и в совместный отпуск съездим на море.

Но я не смел шевельнуться. Я видел: моей милой не нужны никакие сладенькие лживые уверения в том, что мир прекрасен. Они бы прозвучали для нее оскорблением. Мне следовало просто помолчать. Дать моей девочке перетерпеть удар, не первый за сегодня, не первый за все время, прошедшее с нашей первой встречи. Ширин ведь давно в поисках работы, на которой согласились бы помочь с продлением визы, и получила уже сотни отказов. Работодатели сразу говорили «нет» или без слов вешали трубку, когда понимали, что имеют дело с «нерусской», иностранкой без прописки. Что ж. Сегодня мы столкнулись с другого рода работодателями – согласными зачислить мою девочку в штат, но наняться к которым моя милая не захотела по моральным соображениям. Быть может, это какой-то сдвиг?.. Невозможно, чтобы только явные мошенники, предлагающие клиентам вызвать дух покойной бабушки или погадать на кофейной гуще, да продавцы резиновых женщин и вибраторов на батарейках готовы были не зацикливаться на гражданстве и прописке соискательницы.

Не выдержав давящей гнетущей тишины, в которой слышно было, как гудит ноутбук с горящим экраном, я все же заговорил:

– Мы потеряли день. Но это не так страшно. Завтра с утра позвоним в «Бригантину». Юлия Владимировна подберет для тебя еще дюжину вакансий. Нельзя даже вообразить, что все потенциальные работодатели – нечистые на руку уроды, как в «Нострадамусе» или «Сочной клубничке». Завтра или послезавтра у тебя будет приличная работа… Тогда этого заеденного блохами козла Савелия Саныча можно будет забыть, как забываешь сидящего на сундуке с серебром и золотом Кощея, когда сказка дочитана. Скоро, скоро мы увидим свет в конце тоннеля. Ты только не сдавайся, не кисни.

– Да. Ты прав, – не поднимая глаз, еле слышно отозвалась Ширин.

Еще пару растянутых в часы минут мы просидели в тягостном молчании. Наконец моя милая сказала:

– Пойду, приготовлю ужин.

Слова моей девочки прозвучали буднично и бесстрастно. Как будто она не теряла сегодня ни силу, ни нервы на оказавшихся бесплодными – и это мягко сказано! – собеседованиях. Да что там говорить!.. Даже заполнение анкеты у Юлии Владимировны было для нас, для зацикленных друг на друге социофобов, тяжким испытанием. Тем паче обидно, что все наши сегодняшние старания ни к чему не привели. Разве что к нескольким выбитым зубам Савелия Саныча, вместе с кровью выплюнутым им на пол. Шестым чувством я улавливал, как на самом деле мучается Ширин; как сердце моей любимой рвется на части. Я и сам страдал, точно поджаривался на медленном огне. Больнее всего мне было от того, что я ничего, ничего не мог для моей милой сделать.

Моя девочка прошла на кухню. Через полминуты я услышал шум бегущей из-под крана воды и как моя милая с каким-то ожесточением гремит посудой. Еще немного посидев в спальне, я тоже переместился на кухню. С опущенной головою, устроился за столом. И только время от времени взглядывал на Ширин. Она, стоя у раковины, чистила картошку с таким усердием и сосредоточением, как будто решала нашу судьбу.

Да, я ничего не мог для моей девочки сделать. Но я мог просто быть рядом – не роняя лишних слов, ждать ужина. Глаза мои задержались на нескольких пачках снотворного, так и лежащих на кухонном столе. Я подумал с горечью: вот способ сбежать от враждебного мира, от всех нерешенных и неразрешимых проблем. Жизнь несет нас, как бурливый пенный ручей несет две жалких хвоинки. Не мы управляем событиями – события управляют нами. И только смертью своей – мы способны распорядиться сами. Эта мысль дарила какое-то нерадостное облегчение. Ну а пока мы живы – будем жаться друг к другу, как слепые котята.

Ширин, наконец, закончила со стряпней. Поставила на стол две тарелки с золотистым жареным картофелем, посыпанным мелко порезанным темно-зеленым укропом, и добавила еще по ложке оранжевой кабачковой икры. Мы застучали ложками, принимаясь за свой «вегетарианский» ужин. Когда трапеза была завершена, моя милая, с прежней рыбьей немотой, принялась за мытье посуды.

– Было очень вкусно. Спасибо!.. – от души поблагодарил я.

Хоть тут-то я мог не молчать и не лукавить. Моя девочка и правда готовила божественно вкусно. С моей-то микроскопической пенсией и с нашим пристрастием тратиться на кофе «три в одном» и пирожки в бистро и забегаловках, мы только изредка могли позволить себе курятину, а свинину или говядину и того реже. Нашим домашним рационом были картофель, огурцы и какие-нибудь нехитрые консервы. Но и при столь ограниченном наборе ингредиентов, моя милая готовила такие кушанья, что пальчики оближешь. Каждое блюдо, состряпанное Ширин казалось произведением кулинарного искусства.

Моя девочка только кивнула в ответ на «спасибо». (А я втайне надеялся: хоть краешками губ – улыбнется).