Дорогой скорби: «Долиною смертной тени»

– Вдруг, незнамо откуда появляется неизвестный никому культ Ильгамеша, в Рихаде и начинает совращать население. В аккурат к тому, как был прикончен Люций, они развернули свою деятельность.

– Не беспокойся, для культов даэдра это нормально – объявляться как громовой жук посреди эльсвейрской пустыни и травить население своими мерзкими идеями, – Гэ’эль положила свою ладонь на конечность Азариэля. – У тебя совсем холодная рука.

– Да всё нормально, – с трепетом в голосе ответил парень, ощущая, что с ним явно не всё в порядке и оттянул руку.

Чувства и мысли Гэ’эль для Азариэля были тайной. То она плохо относиться к людям, называя их глупыми и слабыми, то называя его наставника «мудрым», то она холодна и бесстрастна, то питает особую теплоту к Азариэлю, не знамо откуда родившейся. Но он не понимает, что тот, кто помог ей не упасть в бессознательную темень под Чейдинхолом, спас её в битве за Цитадель Ордена, а она кружилась над ним, когда он едва не погиб в страшной бойне, когда почти был отравлен, и помогла ему после битве в песках Эльсвейра во время похода, чего-то стоит для её души. Даже Азариэль, смотря на Гэ’эль находит в ней что-то знакомое, что-то родное, а в её очах, которые отливают оттенком бури, он находит покой и обваражённость. Они пару раз спасали друг друга, словно привязанные Чьей-то неведомой рукой, в отличии от Лиры. Возможно, душа нордки уже потеряна и все его действия бесполезны? Азариэль поймал себя на мысли, что со времён похода в Чейзгард и встречи с Гэ’эль он не помнит, что сражается для освобождения души Лиры из плена заклятья. Мысль его привела к тому, что его душа больше волнуется по тому, что рядом с ним эльфийка, а вчера он испытал панический страх от одной возможности, что Гэ’эль может погибнуть и ринулся на огра. Не знаю, что происходит в его сознании, он оставил это на попечение Единому, просто наслаждаясь крупицами времени спокойствия.

– Вчера мы нашли посох, – заговорил после недолгого молчания Азариэль. – Что это за палка? Я смутно помню, как мы возвращались.

– Хах, ты правильно выразился, что это палка, – подруга Азариэля съела доела лепёшку перед ответом. – Обычный кусок дерева. Интересно только то, что он имеет подобие большого несуразного ключа.

– То есть?

– Ты совсем ничего не помнишь? – удивилась Гэ’эль и бросилась к парню; Азариэль даже не понял, как на его острые уши легли пальцы девушки, как рот приоткрылся и туда полезла дама, ощупывая его зубы, потирая удлинившиеся клыки.

– Что вы делаете? – удивилась хозяйка дома.

– Дайте чеснок! – потребовала альтмерка.

– Держи.

Гэ’эль перехватила луковица и сунула её под нос парню и тот вдохнул его пары, но вместо обычного зловонного запаха он не смог и вздоха сделать – его тело запротестовало против самого присутствия у носа этого растения. Кашель и боль захватили его горло, а сам бедный схватился за шею, пытаясь втянуть хоть порцию воздуху.

– Азариэль, – Гэ’эль коснулась ладонью, окутанной магией, тела эльфа и ему полегчало, когда теплота отогнала удушье, проникая потоками энергии в плоть. – Ты заразился.

– Чем?

– Сангванаре Вампирис, – слова Гэ’эль отозвались в душе чугунными ударами; ещё одна зараза впилась в его тело, но он отгонит её, как это сделал с другими и слова подруги, он внял слабо. – Тебе нужно к лекарю, пока болезнь не прогрессировала.

– Ладно, давай. Только нужно узнать, как там сейчас в Рихаде. Лекаря оставим на потом.

– Осторожнее, у тебя всего три дня от заражения, – тревожно сказала Гэ’эль, аккуратно держа Азариэля за шею. – Я не желаю, чтобы ты стал нежитью. Ты мне дорог.

– Почему?

Самой девушке трудно сформулировать ответ на этот вопрос, но вот Варкут’нель-Гайн сказал бы коротко и прямо, ибо по направлению Единого он видит многое. И сейчас предвидение зовёт его в Рихад, в самое сердце тьмы, где планируется новый поход ильгаметян, где формируется новый кулак проповедников новой веры.

Ревнитель Единого тихо идёт посреди прохладных улиц города, преобразившегося с их последнего ухода. Суровый взгляд бородатого человека падает на женщин, которые носят полупрозрачные развязные белые наряды, одурманенные небольшим подпитием. Он видит, что на каждом углу стоит по проповеднику, которые отваляют город своими нечестивыми речами, дурманят народ, который стремительно деградирует. Часть магазинов закрыты, вместо их вывесок таблички с рисованными фонарями алого цвета и манящими названиями. «Вожделение», «Утоление жажды», «Манящие утехи» – такие и множество других названий виднеются на месте прошлых магазинов оружия или брони. Там, за дверями вместе с работницами индустрии удовлетворения древнего инстинкта, возведены и небольшие чёрные обелиски – символ новой религии, которым покланяются и проводят срамные ритуалы-оргии. Кучи мусора забиваются в дальних углах города и стелятся под ногами, пьяные мужчины ходят без дела и пытаются цепляться к женщинам, в поисках лёгкого удовольствия. Стены домов размалёваны красками и даэдрическими глифами – безумные изображения, картины жертвоприношений и нечестивые символы бьют по глазу. Уши испытываются молитвенными завываниями, которые словно звучат из ниоткуда и повсюду – множество людей и эльфов молятся пророку Ильгамешу, и поют страшные гимны и в тоже время от возведённых статуй объекта поклонений – высоких изваяний, изображающих рослого человека в мешковатой тунике, исходит гул и кажется, что они шепчутся. Местами раздаются вопли и крики отдельных людей, безумный хохот и нытье разлетаются по городу волной ужаса, а в нос залетают тошнотворные запахи алкоголя и мусора. Но Варкут’нель-Гайна это не остановит, и он продолжает мерно идти к своей цели, не на что не обращая внимания.

Но сильнее о себе напоминает адски палящее солнце в этих местах. Люди ходят покрытые тканью, накладывая целебные мази на ожоговые места, многие источники воды высушены и народ ходит, обезвоженный и терзаемый жаждой по обычной чистой воде, но не забывающий утолять похоть. Плодородные поля на юге иссушены и превращены в убитые жаром пустоши, что лишило население грядущей пищи. И жителям остаётся надеяться на поставки продуктов с юга и завозы воды. Варкут’нель-Гайн и Крог периодически переступают через людей, валяющихся без сознания, ударенные в голову солнцем.

Варкут’нель-Гайн знает, что всё это необходимо, знает, что Единый готов даровать населению ослабление солнца и дожди, но те, кто пребывает в опасном заблуждении, нуждаются в несении тяжкого бремени для исправления.

– Э-э-э, – протянул рядом с ним гоблин, об тянувшийся в камзол, с кинжалом и самострелом за спиной. – Становится жутковато.

– Не трепещи, Крог, – тяжёлый, но спокойный голос немного успокоил гоблина. – Всё будет в порядке. Враг силён только безнадобным мороком. Вера и воля опрокинут его.

– Зачем я тебе нужон? Ты один ведь смогёшь, – говорит Крог и опасливо вертит головой. – Нашёл себе спутника. И чейгой-то мы не утянули себе тех двух эльфов? Ведь с ними сдобнее было бы.

– Нет. Сейчас им нужно быть вместе.

– И чегой-то ты знаешь? Ой, откуда?

– Эльф и эльф… понятно же, что ему нужна сейчас душевная опора. Та, которая сможет исцелить раны, утраты прошлого и грядущего будущего. Мудро удумал сделать Единый, чтобы было два пола.

– А, ты о случках?

– Не так низко. Но примерно ты прав. Они нужны друг другу. У него ранее была возможная дева, но за исцеление души её, да пребудет она в служении будущем. Теперь же, готовься.

Варкут’нель-Гайн и Крог подошли к высокому строению, которое красуется двумя башнями, внутренним двором, который сильно изменился с момента прошлого пришествия проповедника. Вместо прекрасного сада и небольшого фонтана там высятся чёрные шипастые кустарники, в центре которых сидят израненные оголённые редгарды.

Ревнитель Единого прошёл за большой свод – единственный громадный вход и перед ним простёрлась короткая аллея из мраморных колонн, стоящих на плиточно-гранитном полу. Два широких окна стали тем, что пропускает потоки света сюда и развеивает тень, освещает чернобалахонных и в гражданской одежде молящихся. Запах уличных помоев оставлен за порогом, вместо него аромат благовоний, которые положены в чаши, расставленные по всем углам. В самом конце большого помещения взгляд упирается в статую пророка – мужчина в тунике, протянувший книгу в стороны паствы. А под его ногами разбросаны куски хлеба, цветы, золото и серебро – всё это подношения для культа.

Гнев и негодование созрели в душе Варкут’нель-Гайна, когда он увидел город, а то, как люди поклоняются безумцу, за которым диэдрический ложный бог, дух заплеменел. Народ, честно трудившийся и мирно живущий стал жертвенной паствой для лорда интриг, превратился в скот и опустился до животного состояния.

– Давай! – Варкут’нель-Гайна указал на лицо статуи. – Крог!

Гоблин направил самострел на объект поклонения и отпустил болт, который был улучшен Крогом ещё вчера. Наконечник столкнулся о статую и детонировал, голова из мрамора превратилась в салют осколков и пыли, что накрыли находящихся тут людей. Опешенный народ как один обернул головы, резко посмотрев на пришедшего, вцепившись в него взором, полным ненависти и ярости.

– Что ты творишь?!

– Мы тебя порвём на куски!

– Ах ты тварь! – стали вопить люди и собираться вокруг него с обнажёнными кривыми кинжалами, медленно обирая его в кольцо.

– Так, народец, кто подойдёт ближе, – заявил Крог, вздев перезаряженный арбалет. – Получит болт в лобешник!

Люди не посмели далее сделать и шага, ибо хоть они и наполнены фанатичностью веры в пророка, но инстинкт самосохранения оказался сильнее тяги исполнения наказания за отступления.

– И зачем ты тут?! – раздался вопль из толпы.

Варкут’нель-Гайн поднял руки и его голос, грузный и осудительный, разнёсся по всей зале.

– Народ Рихада, все собравшиеся, я пришёл к вам, чтобы показать бессилие ваших жрецов, чтобы вы увидели, что божество ваше лживо. А если оно не лживо, то призываю я вас, жрецы, на гору Каримиль, на испытание!

– И что же ты от нас хочешь? Что ты несёшь? – недовольно спросил один из жрецов.

Всё больше людей стали стекаться в главный храм культа и все, все смотрели на то, как Варкут’нель-Гайн отвечает жрецам:

– Вы, преступники и лжецы, приходите завтра в часов двенадцать на гору Каримиль и там мы принесём жертвы. Вы – своему Ильгамешу, а я Единому. И на чью жертву снизойдёт огонь, тот Бог и истинный.

Народ пребывает в полном молчании, не понимая, что ещё можно сказать или ответить. Жрецы не знают, что делать. Вся вера сошла на нет, когда им предложили реальное испытание, а Варкут’нель-Гайн не успокаивается:

– А если тот, чей Бог истинный, выигрывает, то вершит суд над проигравшим!

– Я же говорила тебе больше! – гнев и негодование донеслись со входа и обернувшись, народ увидел, как в храм медленно заходит девушка среднего роста в тёмном плаще, длинными густыми волосами и карими глазами. – Ты – преступник, который не чтит наши традиции и силу!

– Царица, павшая жертвой слабости мужа и лживой силы даэдрического ложного бога, ты не понимаешь. Твой народ стонет под солнцем и только Единый может разрешить небеса и дать долгожданное освобождение от тирании светила, – посох Варкут’нель-Гайна указал на монаршую особу. – Так давай, приходи со своими жрецами на Каримиль завтра в часов двенадцать, и мы посмотрим, чей Бог истинен.