Под ласковым солнцем: Ave commune!

Из «храма» к народу вышли три фигуры. Первая облачена в чёрные одежды, которые пятнают багровые прорези, украсившие ткань странными узорами, складывающиеся в звёзды и шестерни, скрывая лицо под плотным капюшоном. Человек довольно высокого роста и в его руках зажаты пергаменты, сшитые в единый свиток. Вторым идёт великан, укутанные покрывалом из алых тканей, опорой которого служит убийственная латунная палка. А между ними шагает босоногий худущий паренёк, руки которого скованны кандалами за спиной, а тело укрывает тонюсенькая бесцветная одежда, плотно прилегающая к коже.

Они подошли впритык к самим ступеням «храма», остановившись на фоне колонн под сводами крыши, внимательно созерцая в молчаливый народ, что сейчас стал похож на монолитную безмолвную серую плиту, которой уложили площадь. В этот момент подул холодный ветер и их полотнища ткани заколыхались под напорами воздушных масс, а вот паренька закололо холодными стремительными потоками погодного порыва.

Жалость и скорбь поразили в это мгновение Давиана. Лицо его друга стало бледным, практически утратило все краски жизни, а некоторые участки кожи теперь украшают припудренные гематомы и тонкие порезы. В его глазах нет больше оттенков жизни, нет больше того света, который горел ранее, теперь там мерцают отблески самой тьмы и безнадёги.

«Пауль, что же с тобой стало» – жалобно проговаривает Давиан, неспособный без уныния посмотреть на своего друга и с тенью ненависти приговаривающий – «Что же они с тобой сделали?».

Давиан вдруг узрел истинное лицо Партии. В тот момент, когда Форос без всякого сожаления и милосердия перебил бунтовщиков, соврав Давиану в том, что пожалеет их. Тогда юноша осознал, что это не просто обман, это не ложь одному человеку, а системное, выверенное поведение, практика которого сложилась десятилетиями применения.

– Что же с тобой сделали, друг? – на этот раз с губ срывается шёпот, но его никто не слышит.

Для Давиана Партия вчера предстала в полной красе – обманчивая и жестокая. Она готова муравья преследовать, если в больные головы её иерархов взбредёт, что он представляет опасность для существования Директории.

Но парню даже не понять, насколько Партия жестока и тем более, он сможет вообразить, даже если попытается использовать всё своё воображение, как пытали прошлой ночью его друга и какие показания из него выбивали, однако сегодня он сможет увидеть финальную часть представления под названием «Обращение в равенство».

Высокое существо вздело свою правую руку, передав посох в левую конечность, и металлическая плоть отразила картину облаков на своей поверхности.

– Народ Директории и Коммуны! – гремит воззвание, выдаваемое оглушительно работающими динамиками гортани и существо выдало нечто пафосное, но малопонятное. – Я приветствую вас от лица всего народа!

Люди тут же подхватили и ответили, взметнув конечности, ладони которых сжаты в кулак, к небу:

– И народ тебя приветствует, лицо народное!

«Как же всё поставлено» – подумал Давиан – «чем не пародия на религиозные шествия и собрания. Меня же окружают фанатики, творящие таинство, нежели суд». – Приговаривает Давиан, вынужденный повторят каждый аспект действий людей.

– Вы готовы свершить «Коммулиргию Суда»?!

«Коммулиргию?» – вскипело возмущение у Давиана. – «Он оговорился? Может он хотел сказать “литургию”?»

– Мы есть длань правосудия Коммуны! – кричит народ.

– Так давайте же вместе свершим справедливый и праведный суд! – указательный острый палец Фороса метнулся когтем сторону «преступика». – Покараем по справедливости отступника от великой мысли!

И в последний раз люди выкрикивают затёртый девиз, которым обозначили начало «судебной литургии»:

– Ave Commune!

«Будь ты проклят, Форос» – злоба с каждой секундой растёт в уме юноши, который не может спокойно смотреть за тем, как его друга сейчас будут обвинять в том, что он не делал или же искажать действительность, по прихоти главного кудесника этого дня – Фороса.

– Товарищ главный архивариус-протоколист, – низким металлическим перезвоном обратился иерарх к человеку в одеждах цвета угля. – Зачитайте, пожалуйста, полный список преступлений, которые мы вменяем отступнику!

– Да, товарищ, – чёрные одежды характерно шаркнули друг об друга, и свиток раскрылся в руках архивариуса, ознаменовав начало усиленной речи протоколиста, которая рванула из всех динамиков, расставленных по краям площади. – Пауль ППС-1288, вы обвиняетесь в убийстве, посягательстве на коммунальный порядок, отступлении от идей коммунизма, вооружённом мятеже, попирании и оскорблении народно-партийного курса, отклонении от Генеральной линии Партии и присвоении социального класса «Бунтовщик».

Как только слова легли на благодатную почву, произошёл самый настоящий взрыв, и топа взревела, как единый дикий организм, оскорбляя и понося юношу, который не в силах даже поднять голову, чтобы посмотреть на десять тысяч судей.

Но кто-то смог перекричать всех и злобные слова были уловлены Форосом:

– Обратить его в равенство! – раздался крик из толпы, который моментально разлетелся как чума и его подхватили тысячи человек, в один голос скандируя. – Обратить в равенство! Обратить в равенство! Обратить в равенство!

Голова Фороса склонилась в лёгком кивке, и рука обратилась ладонью к народу, чтобы успокоить его:

– Тише-тише! Я понимаю ваш гнев и негодование, а посему я приступаю к первой стадии «Обращения в равенство»!

После гортанного грохота из храма вышли два человека, в серо-красных одеяниях мешковатого типа, чьи руки обременил небольшой сияющий белым пластиком сундучок, грохнувшийся возле ног Фороса и сию секунду раскрывшийся.

– При обыске комнаты Пауля ППС-1288 было обнаружено несколько предметов из лично-дозволенного имущества, – стал говорить Форос о предметах, которые выделяются народом для личного пользования человеку и список которых строго закреплён, чтобы не дать ему больше, чем он заслуживает.

– Но это не всё! – добавляет протоколист.

– Да, вместе с этим мы нашли имущество лично-чувственного характера. Среди этого – серебряное кольцо, значок двуглавого орла, железный, перьевая ручка из дерева и деревянный кулон с оттиском двух неустановленных лиц. Что ж, теперь всё это принадлежит Директории Коммун и её народу! Пользуйтесь, партийцы!

Как только Форос это огласил, лицо Пауля попыталось обратиться к иерарху, чтобы выкрикнуть проклятье, но не хватило сил, ни моральных, ни физических, он еле как на ногах стоит, и оно так и осталось прикованным к груди. А массы народа придаются ликованию и радости, ведь теперь они будут пользоваться чужим имуществом, которое обобществили».

«У этих псов разве нет ничего святого?!» – яростью зажглась жарким пламенем в Давиане. – «Это кольцо подарено ему отцом… это же его семейная реликвия!» – говорит про себя юноша, вспоминая, что Пауль в своё время всю ночь потратил на поиски кольца, когда его потерял, а деревянный кулон – это подарок ему и сестре матерью. – «Они не могут так просто это забрать! Это же народное воровство!»

– Продолжаем! – горло Фороса выдало оглушительное слово, давая знать, что этому существу микрофон с динамиками не нужен. – У нас есть доказательства его мятежного поведения.

Шестипалая ладонь уставилась в народ и из сердцевины вывались лучи и пучки света, которые соткали из частиц освещения голографическую анимацию, которая показала момент свершения преступления.

Давиан смог разглядеть, что это уже не то, что ему показывал Форос вчера. На этот раз видео… монтировано. На нём Пауль без разговора, подходит к милиционеру, наносит удары не книгой, а мясницким топором, а в конце… отрывает голову. После жестокой расправы он сколачивает на быструю руку команду отменного зверья, которая начинает… убивать мирных партийцев и забирать их имущество себе.

В этот момент, когда глаза юноши с возмущением смотрят на безобразное враньё, в разуме всплывают слова, как-то сказанные Форосом на одной из проповедей: «Среди лжи есть благая, но это только такая ложь, которая творится, чтобы защитить коммунистические устои и народ коммунальный».

И по-видимому сейчас Форос откровенной ложью пытается «защитить» устои, нагнетая обстановку вокруг ситуации и желая продолжить процедуру народной экзекуции, да потешить людей, для которых подобные суды стали истинной отдушиной в сером безрадостном мире.

«Это же ложь!» – было хотел выкрикнуть Давиан, и понял, что если он сделает это, то его завернут как пособника мятежа.

– Вот видите! Видите! – разразился криком Форос. – Это проявление человечности древности, когда люди поклонялись чувственному мировосприятию. Они были злы и вероломны, предавали во имя собственности и чувств великие идеи коммунистического развития! Вы видели всё, так какой же вердикт вынесет народ!?

И снова поднятые к небесам руки с кулаками и истошный вопль толпы, средь которого можно различить только одну фразу:

– Обратить его в равенство!

– Хорошо, – скрежета горловой механикой согласился Форос и его посох ловко подсёк ноги Паулю, отчего тот рухнул на колени и едва не вышел из сознания.

– Так его! Так! – ревёт толпа.

– Начинаю вторую стадию обращения в равенство. За сим я назначаю тебе, приблуда антикоммунистическая службу народу плотью твоея, телом своим ты окажешь услуги людям простым, тем самым равняясь с ними. Я даю тебе три года искупительной службы в «Храме коммунистического полового учения имени товарища Калантай»!

«Его сделали общественной собственностью» – с горечью констатировал Давиан и его мысли едва не потерялись средь сумасшедшего народного улюлюканья, и юноша видит, что всеми силами из его друга пытаются выхолостить человечность, сравнять с ничтожеством.

Давиан видит, как поник лицом Пауль, как его глаза сделались мокрыми, и засияли на щеках слёзы, но это не успокаивает одурманенный люд, продолжающий истошно верещать.

– Да что же творится? – никому не слышимый шёпот доносится от Давиана и только один человек его уловил и ответил на него тихим женским голосом:

– Обращение в равенство. Вот что творится.

Дрожь и страх одномоментно пробрали тело и душу юноши, и он мгновенно забегал взглядом по все сторонам в поисках хозяина реплики, обнаружив, что рядом с ним стоит среднего роста черноволосая девушка, в непонятных облачениях цвета вычищенного бетона.