Под ласковым солнцем: Ave commune!

– Юлия? – ошарашенно спросил Давиан. – Это вы?

– Ну, а кто же ещё? – ухмыльнулась дама и сию секунду выдала чувственное сожаление. – Эх, не повезло вашему другу. Это только начало тех мучений, которые с ним сотворят партийные изуверы.

– А ты не боишься, что тебя вздёрнут за такие слова?

– Ты оглянись вокруг и скажи, кому до нас есть дело?

Давиан снова решается посмотреть вперёд, чтобы увидеть, как всё сложится дальше, как поступят с его другом и ужас обнял его, стоило только увидеть, какая новая кара ждёт Пауля.

– Ну же, партийцы Директории! – гулко взывает Форос к дикой толпе, поигрывая своим посохом, звезда которого перевернулась и от напряжения накалилась до состояния красного свечения, превратившись в клеймо, рассыпаясь адскими бликами на корпусе тела иерарха. – Я могу приступить ещё одной стадии Обращения в равенство?

Народная мешанина тут же стала кричать:

– Приступай! Приступай! Приступай!

Кончиком остроконечного пальца Форос рассёк на спине покров одежды Пауля и его посох мелькнул в быстротечном взмахе и своим концом въелся в плоть, прожигая её раскалённым докрасна символом власти. Что было сил, юноша взвыл, прокричав во всё горло зов боли, но толпе и Форосу страдания и стенания безразличны. Он мятежник и должен быть наказан по всем правилам, которые только придумает Партия.

– Это безумие, – возмутился тихо юноша.

– Нет, это всего лишь показательная порка, – ответила девушка, – чтобы остальным не было повадно.

– Но почему именно так? Прилюдно и жестоко?

– Я же говорю: чтобы остальным было неповадно. Это рядовое мероприятие, проводимое из года в год. Партийцы смотрят, радуются, как бьют другого, видят какой он плохой и ещё больше радуются, что они живут так, как им велела Партия.

Спокойный тон, облачённый в форму полушёпота, принёс страх для Давиана. «Как она может говорить так спокойно о таких вещах? Почему это звучит как официальная процедура, как… как… постоянный фестиваль? Почему?» – вереница вопросов взбудоражили юношу, и всю их сущность он попытался изложить девушке:

– Юлия, а почему у такого события такая… регулярность?

Прежде чем ответить, края губ Юли чуть колыхнулись, обозначив секундную улыбку, рождённую то ли от усталости всего происходящего, то ли от видимости всего безумия, которое творится подле них, но не способности что-либо с этим сделать. Бессилие и тягость всем происходящим обременительным грузом давным-давно лежат на душе юной особы.

– А как вы думаете, Давиан? Так же Партии просто жизненно необходимо нужны мятежники, что бы под видом «бесконечной войны с врагами народа», помыкать этим самым народом как угодно и вытворять с ним, что хочешь.

От вспыхнувшей ярости Давиан чуть не задохнулся, в нём возникло желание, непреодолимый зов, призывающий его кинуться на Фороса и растерзать его. Голос неожиданно стал дёргаться и дрожать, только уже не от страха, а от бури гнева, приливной волной, захлестнувшей парня:

– Т-то-о есть Пауль… э-это пр-просто же-же…

– Возьмите себя в руки, Давиан.

– Хорошо, – тяжело выдохнул юноша и через пару мигов уже успокоил сердцебиение и состояние, нормально изложив мысль, стараясь её как можно сильнее укутать в шёпот. – То есть, Пауль это просто жертва «внутренней войны Партии?» Баран, положенный на алтарь стабильности и во имя поддержания Генерального Курса?

– Именно так, – преспокойно согласилась Юлия, не унимая взгляда с представления, как Форос колотит посохом Пауля, что, по мнению иерарха должно «привести отступника к покаянному равенству», тихо продолжив разговор. – Вы же понимаете, что если у Партии не будет врага, она его всегда выдумает? У неё должен быть враг, иначе все маховики репрессии и подавления окажутся бесполезными и ненужными… нисколько для самой Партии, сколько для народа.

– То есть всё это «обращение в равенство» только для поддержания покорности населения?

– Поверьте, в руках у Партии крайне широкий инструментарий подавления инакомыслия и ещё больший для поддержания идейного курса. Все должны верить, что всё вытворяемое Партии, это делается народом.

«Да кто ты такая, что столько знаешь о Партии, её целях и сущности?» – задался вопросом Давиан, не понимая, откуда Юлия столько набрала знаний о главной метрополии народной воли в Директории.

– Так же Партии всегда нужны «козлы отпущения», на которых можно повесить все грехи и просчёты.

– Это как?

– А смотрите. Сейчас будет четвёртая стадия.

Давиан послушался совета и вновь стал внимательно и сосредоточенно смотреть на «представление». В руках Фороса метнулся посох и латунное заострение на конце, одна из стрел звезды, рассекла плоть на плече Пауля, оставив хорошую царапину. Ещё одно издевательство, призванное вдолбить в головы партийцев, что грешить против Партии нельзя, что это карается муками.

«Страх, вот, что рождает Партия. Все должны её бояться и страшиться даже слово сказать против её поведения. Но страх же рождает ненависть, так почему же люди её неистово любят? Гипноформирование? Пропаганда по телевизору? Тут нет плакатов и лозунгов на стенах, да нет в них нужды. Люди думают, что грешить против Партии, значит наносить вред народу, то есть себе в частности… они так размышляют. А кто этого хочет?»

Мысли Давиана сменяются грохотом несуществующего рта Фороса:

– Партийцы, вы видели, что этот человек – мятежник, но помимо этого, он ещё и вредитель. Он, – металлические пальцы указали в сторону поставленного на колени юношу, – вредил деятельности Партии.

– Обратить в равенство! Обратить в равенство! – безумно завывает народное сборище, которое опьянело от запаха и вида крови, теперь ему подавай ещё больше зрелища. – Да, убей его! Убей!

Ладонь из металла снова устремляется к народу, призывая его к спокойствию, и все умолкли в ожидании продолжения экзекуции, а главный ведущий истязаний продолжил:

– Праведный народ Директории Коммун, прошу вас, послушайте меня. Мы не сможем в этом месяце направить в распределители стандартное количество продуктов, потому что этот проклятый вредитель испортил документы!

Ответом естественно послужило народное осуждение и брань, которая усыпала истерзанного Пауля.

– Народ! Нам не удастся подготовить достаточно предметов лёгкой промышленности! И всё из-за этого вредителя, которые украл и уничтожил документацию с несколькими важными техническими регламентами!

Сию секунду люди, которые ещё вчера голосовали за то, чтобы принять Пауля в своё общество, разразились угрозами и оскорблениями, готовые собственноручно расправиться с ним.

– Но ведь это ложь… ложь… ложь, – бессильно шепчет Давиан. – Как они так могут? Как?

– Это никого не волнует, – говорит рядом стоящая Юлия, – люди получили козла отпущения. Они теперь знают, кого винить в своих бедах. А Партия получила того, на кого это можно свалить.

– Мерзко… неправильно.

– Главное, что «и овцы сыты, и волки целы». Никто не будет винить Партию в «неэффективности» распределения, если будут «вредители», в погоне за которыми можно и пару десятков «несогласных» с Генеральной линией завернуть. Да и никто не хватится «пропавшей» продукции.

Ещё одна лавина негодования оборвала первобытным рёвом перешёптывание Давиана и Юли, напомнив им о том, что творится у «храма». Тем временем Форос стал зачитывать ещё один приговор:

– Я, Форос Ди, главный Помощник Младшего Всепартийного Творца Слова, приговариваю этого диссидента, мятежника, бунтовщика и вредителя к четвёртой стадии «обращения в равенство», которая будет исполнена в Доме Правосудия и Воздаяния, за закрытыми дверями.

По скончанию речи, серебристый блеск механических пальцев охватил золотистое свечение латуни, и посох ударил по мраморной поверхности, раздав характерный звук стука металла о камень. Это напомнило Давиану то, как судьи в далёких эпохах прошлого били молотками по деревяшке на столе, чтобы завершить судебный процесс. Только этот кровавый концерт лживого правосудия имеет мало чего похожего с настоящим судом, который призван восстановить нарушенные права и воздать преступникам по закону. Тут же был самый настоящий фестиваль партийного самодурства, который устраивался только для чистой показухи, чтобы дать людям врага, который виновен во всех грехах, который подтверждает важность и необходимость партийного тоталитаризма, «оберегающего народ и выражающего его волю».

– Вот и конец всему, – приговаривает Юлия, смотря на то, как Пауля в кандалах вновь уводят за стены храма, где подготовят к финалу всех издевательств.

Люди стали постепенно разбредаться – кто куда. Все удовлетворили жажду крови и «весёлых» представлении. Серый, безликий мир, где есть тотальное подчинение и машинное мышление, достойное механическому повиновению человекоподобному роботу, взрастил в народе голод по ярким эмоциям и жажду их проявления. Несмотря на системы гипноформирования, на выхолащивание чувств, очень трудно выбить то, что заложено сотнями тысяч лет эволюции. Партия же умело подхватила эту нужду и перевела её в формат «народных судов», где партийные лидеры тешат народ, устраивая кровавое правосудие.

Давиан тоже поплёлся вместе со всеми, чтобы поскорее убраться с площади и уйти в общежитие, запереться в своей комнате. Но тут же припомнил, что нет никакой «его» комнаты, она общая, принадлежит народу и десятки очей, посматривающих на него через фокусы скрытых камер. Ему некуда бежать, некуда идти, ибо куда он не устремится, неутомимое око народа и Партии будет на него смотреть, а их рука достанет из-под земли и сдёрнет с небес, если пожелает.

– Ты как? – спросила Юля, нагнавшая Давиана, бесцельно бредущего средь расходящейся толпы.

– Нормально, – раздался каторжный выдох, – должно быть… устал от всего этого. Слишком это… необычно. Не каждый раз я вижу, как моего друга истязают… на потеху публики. Честно сказать… я первый раз за таким наблюдал.