Гиблое место

Арман молчал.

– Следишь, значит? Для кого?

Он продолжал молчать, опустив голову.

– Все ему рассказал, где я бываю, с кем?

– Да, для него! – и без имени они оба понимали, что речь идет об Анатолии Герасимовиче. – Но я богом клянусь, про твои дела и то, с кем знакомства водишь, не рассказал.

– Нечем уже клясться. В карты ты своего бога проиграл, – Анна резко бросила ему эти фразы и, схватив пальто и надевая его уже на улице, вышла из дома.

Анна, продрогшая от мороза, пришла в дом, в котором искал ее Арман. За прошедшее время там ничего не успело измениться, скопление людей разного сорта, но в основном мало заслуживающего уважения, роилась на улице, в сенях и в самом доме. Алексей все еще не покинул своего места и сидел пьяный на полу. Анна, всматриваясь в лица, увидела знакомого мужчину, он разговаривал с другим и курил, он был во хмелю, но еще твердо стоял на ногах. Она подошла к нему и попросила увести Алексея отсюда, мужчина согласился и, что-то сказав ей на ухо, позвал своего собеседника помочь ему, и они вдвоем подошли к Алексею и, подняв его с пола под руки, вывели из дома. На том же месте, в том же окружении сидел хозяин дома. Анна приблизилась к ним и попросила того, который сидел справа, уступить ей место, он встал и пошел на улицу. Анна, сев вплотную к хозяину, начала ему что-то говорить на ухо, мужчина сперва смеялся, а потом его лицо приняло серьезный вид. Он достал из кармана золотой крестик на цепочке и отдал его ей. Она не стала там более задерживаться и, попрощавшись с ним, отправилась домой. Чтобы совсем не замерзнуть, она сменяла быстрый шаг на бег. Зайдя в дом, она застала Армана сидящим за столом. Она начала раздеваться и почувствовала, как от ее пальто пахнет сигаретным дымом. Она сняла его, фуфайка Армана висела на вешалке неподалеку, и от нее она тоже почувствовала этот запах, она сняла ее и вместе со своим пальто вынесла проветриваться в сени.

– Ну и мороз на улице. Ты чего не ешь, остывает же?

– Ты туда ходила? – спросил Арман, уже успокоившись.

– Ты за мной следишь, так ты мне и скажи, где я была.

– Меня поставили в безвыходное положение: или гнить в камере, или жить с тобой, но все про тебя докладывать, – он поднялся со стула. – Если бы ты знала, как мне это с трудом дается.

– Не ломай трагедию, – сказала Анна и, подойдя к нему очень близко, достала из кармана крестик и, взяв его за цепочку, подняла над головой Армана так, чтобы сам крест был перед его глазами, и добавила: – Теперь можешь богом клясться.

– Ты это сделала ради меня? – спросил он, не отводя от нее глаз.

– Ты можешь думать про меня все что угодно, но семья и память о ней – это самое святое, что может быть в жизни человека.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. Чур меня

Анна не успела заметить, как провела на острове полгода, время текло безудержно, конечно, для каторги полгода – это не срок, но для Анны это время было безвозвратно потеряно, ее план покинуть остров потерпел крах, а нового она еще не придумала. Конец года не сулил ничего хорошего, в Москву готовились списки каторжников, и имени Анны не будет в списке умерших на острове. У нее не было сомнений, что Хлыщин один из первых будет держать списки в руках, ища ее имя, и, не найдя его, он предпримет еще попытки довести свою месть до конца.

До празднования Нового года оставалось три дня, было принято решение отметить это событие и провести бал-маскарад в клубе. Анне с Арманом поручили организовать программу, чем они и были заняты последнюю неделю. Помещение украсили скромно, Анна с трудом нашла мишуру и игрушки для украшения ели, дерево выбрала сама Анна, ель была до самого потолка, и верхушка ее была привязана к гвоздю, вбитому в потолок. В городе была лавка японца, который торговал разными диковинами, которые не всегда найдешь на Большой земле, у него она смогла раздобыть фейерверки, деньги на них выделил сам Анатолий Герасимович. Найденные игрушки редкой чередой украшали ветви, ленты серпантина опоясывали дерево. Мишуру протянули от одной стены до другой. Вся эта суета смогла разнообразить серые будни и отвлечь от мрачных мыслей. Анна с Арманом разучили несколько новых песен, более радостных, чем их обычный репертуар.

Тридцатого декабря Анна отправилась в тюрьму к Анатолию Герасимовичу, пройдя по коридору и остановившись у его двери, она глубоко вдохнула и постучала в дверь, она знала, что у него никого нет, и, не дожидаясь приглашения, вошла в кабинет. Он сидел, как обычно, за своим столом и заполнял какие-то бумаги, увидев вошедшую Анну, он не скрыл свой радости, широко улыбнулся и встал со стула.

– Как я рад вас видеть, – начал разговор он. – Какие-нибудь проблемы с подготовкой праздника?

– Нет, все идет по плану, – ответила она и, пройдя в кабинет, села на самый ближний стул у его стола.

Анатолий Герасимович, не переставая улыбаться, снова занял свое место.

– Помнится мне, когда вы прибыли сюда в первый день, то выбрали самый дальний стул от меня.

– Все меняется, хотим мы этого или нет, но ничего не остается прежним.

Анна увидела на столе две стопки листов, исписанных фамилиями, и невольно потянулась к ним и взяла одну стопку, которая была тоньше другой, в руки, она поняла, что это списки умерших каторжников, и поместился этот список на три листа. Он мог бы поместиться и на меньшее количество листов, но они были исписаны размашистым почерком, в котором она узнала почерк самого Анатолия Герасимовича, и содержали совсем немного фамилий. Анна за несколько секунд просмотрела списки и не поверила своим глазам: в них числилась ее фамилия. Ее лицо замерло в удивлении, она подняла глаза на Анатолия Герасимовича, и их взгляды встретились, он смотрел на нее в ожидании ее реакции. Анна положила листы обратно на стол, поднялась со стула, подошла к нему и опустилась на колени, она взяла его руку и начала целовать ее.

– Я никогда этого не забуду, – шептала она, убирая губы от его руки.

– Полно вам, прекратите.

– Вы опять спасаете мою жизнь.

Мужчина освободил свою руку и за плечи начал поднимать Анну с колен.

– Вы, как ангел милосердия, всегда протягиваете мне руку, чтобы вытащить меня из трясины, – продолжила она, уже стоя лицом к лицу с ним.

– Я хочу вас только попросить, не говорить ни единой душе об этом.

– Это я могу вам обещать.

Она развернулась и собралась уже выйти из кабинета, но, передумав, повернулась обратно к нему и сделала короткий шаг, их тела соприкоснулись, она наигранно задрожала и потянулась лицом к его лицу, их губы слились в поцелуе, сперва робко, потом более уверенно они целовали друг друга. Анатолий Герасимович крепко обнял ее, прижимая ее все ближе к себе. Их уединение прервалось появлением Алексея, он без стука распахнул дверь и ворвался в кабинет.

– Я тут вот что выяснил, Анатолий Герасимович! – проговорил Алексей, заходя в кабинет и оказавшись посреди него в нескольких шагах от Анны и Анатолия Герасимовича.

Анна немедленно отскочила от мужчины, но было поздно, она поняла, что Алексей успел их застать в объятьях друг друга.

– Ты как посмел без стука в мой кабинет войти? – сердитым голосом спросил Анатолий Герасимович.

– Прошу меня извинить! – почти прокричал Алексей, встав по стойке смирно. – Я выяснил неприятное обстоятельство и сразу в спешке отправился к вам, прошу разрешения доложить.

– Ну я пойду, Анатолий Герасимович, – сказала Анна, собираясь покинуть кабинет.

– Анатолий Герасимович, я бы попросил Анну Александровну остаться, потому что данное обстоятельство касается и ее.

– Вот как? Докладывайте, – сказал Анатолий Герасимович, и все остались на своих местах.

– При подомовом обходе оставшихся заключенных на поселении я выяснил, что еще летом у гражданки Петрухиной Н.Н. пропал малолетний сын Сергей Петрухин семи лет, – Алексей говорил быстро, почти скороговоркой.

– Так, погодите! Ребенка как полгода нет, и гражданка не заявляла о пропаже. И какое отношение к этому имеет Анна Александровна?

– У гражданки Петрухиной помимо пропавшего сына еще четверо детей, и, когда он не вернулся домой, она вздохнула с облегчением, что на одного меньше кормить, живут они бедно. Я решил выяснить, куда ребенок, такой маленький, мог пропасть, и при опросе местных жителей работница кухни вспомнила, что видела, как гражданка Киперман Анна Александровна давала еду этому мальчику и о чем-то недолго беседовала.

– Вы думаете, Анна Александровна причастна к исчезновению ребенка?

– Нет, вы что, я только надеюсь, что Анна Александровна может вспомнить этого мальчика, и не говорил ли он ей что-нибудь, что может прояснить его пропажу.

– У Анны Александровны доброе сердце, – начал Анатолий Герасимович, но Анна его прервала.

– Анатолий Герасимович, я могу сама за себя ответить, – она взяла его руку и продолжила: – Как хорошо иметь такого защитника, как вы. Да, Алексей Николаевич, не помню, в каком месяце, в июне или в июле, возле здания кухни я накормила ребенка, это был мальчик, возможно, лет семи, имени я его не знаю, так как не спрашивала. Разговор наш был не больше минуты, и за это время он меня в свои планы не посвятил. Помню, я ему сказала, что он может приходить к обеденному времени к кухне и я всегда смогу его накормить, но больше я его не видела.

– Я же вам говорю, у Анны Александровны доброе сердце, – продолжил Анатолий Герасимович.

– Если ко мне вопросов нет, то я бы хотела пойти, еще много подготовки к празднику.

– Да, конечно, вы можете идти, – ответил начальник тюрьмы.

– Алексей Николаевич, вы мне, помнится, обещали помочь с расстановкой стульев, обещание еще в силе? – обратилась Анна к Алексею, который стоял покрасневший, то ли оттого, что застал их вместе, то ли от ожидания выговора от начальника за сложившуюся ситуацию.