Кружевные закаты

– Какой же ты еще упертый ребенок… Не всегда мнилось, что категоричность – признак узости мышления. Но ты не узка, ты просто упряма, что лучше, но все же не так хорошо. Вы с братом отлично спелись, я рад этому… И снова не стоит мыслить идеями, стереотипами и лозунгами, целостной картины бытия это все равно не отобразит. Как только ты начнешь испытывать на деле то, о чем имеешь лишь поверхностное, пусть и не лишенное здравого смысла представление, ты поймешь, что нет предела для развития и мудрости. Лучший способ узнать истинную цену жизни – проверить ее, прочувствовать, окунуться с головой. Опыт не менее важен, поверь.

Алина не нашла в себе сил прибавить что-то. В отупении, испытывая жжение неудовлетворенности и отвращения в глубине тела, она просто вышла из комнаты с отчаянием утопающего, не притворив за собой дверь, не дав отцу закончить и не ответив ему. Развенчание образа матери как сильной и волевой, которому втайне поклонялась Алина, грозило ей потерей всего, что было свято.

26

– Алина, – тихо обратилась к подруге Светлана, нежно прикоснувшись к ее плечу.

Алина не вздрогнула, но беспристрастное ее лицо исказила гримаса скорби, как у музыканта, услышавшего фальшивую ноту. Она вошла в ее жизнь, чтобы отнимать любимых людей, а теперь еще хочет, чтобы все считали, будто они друзья. Коварная!

– Что ты хочешь?

– Я только хотела сказать, что о помолвке будет объявлено не раньше, чем он уладит свои дела.

– К чему это, помолвка еще не свадьба, – безынициативно отозвалась Алина, невидящими глазами наблюдая за загадочно мерцающими звездами. – К чему отодвигать и ее?

Алина воздала должное сама себе – держалась она прекрасно и даже почти не испытывала боли, заставив себя забыть о том, что может ее ощущать.

– Так или иначе…

– Так или иначе, я уеду, а вы делайте, что заблагорассудится.

– Отчего ты такая хмурая сегодня?

Алина не шевельнулась.

– Я – то думала, слепы только мужчины. Но и ты, по всей видимости, занята лишь тем, чтобы нравиться всем подряд, отчего не видишь ничего дальше своего носа.

– О чем ты, милая?

– О чем я? – Алина рассмеялась саркастично, громко, надрывно.

Светлана доверчиво посмотрела на Алину, будто ожидая прозрения. Темный голос Алины раскалялся в гортани и горячим шоколадом тек вверх. Виригиной она показалась восхитительной в момент, когда обычная насупленность Крисницкой сменилась буйством отчужденности и обиды.

«Еще немного, и она погладит мои волосы!» – от этой мысли Алину едва не передернуло.

– Я же люблю его, – обессиленная, она уже не находила в себе сил облекать мысли в пристойную форму.

Светлана глубоко вздохнула у нее за плечом. Она была немного ниже.

– Андрея?

– Кого еще?!

– О боже…

– Только не вздумай кудахтать здесь!

Обе женщины замолчали, одна смущенно, другая оскорбленно.

– Ты создана для того, чтобы вызывать желание. Это так, тут тебе нет равных, ни одна девушка не осмелится соперничать с тобой. Но что стоит за этой иллюзией востребованности? Похоть, но не любовь. Говорят, они связаны, да я так не думаю. Мужчины, способные испытывать это высокое чувство, которое зиждется не на одном только теле, просто не воспримут тебя! Поэтому для меня загадка, почему Андрей клюнул… Неужто впрямь влюбился? Сомнительно для его ветреной натуры, – последнее Алина не знала наверняка, но сделала выводы, исходя из его рассказов и своего собственного отношения к нему. – Или просто хочет защищенности в семье, а ты с твоей хрупкостью кажешься ему идеальной женой? Кто может ответить на это, иногда люди сами себе не отдают отчет в том, что хотят и почему так поступают… У меня голова начинает болеть, если думаю об этом.

В Алине кричали унижение и неудобство соперничества, желание справедливости, впрочем, как всегда, но Светлана съеживалась по мере того, как она говорила, принимая истинность прозвучавшего.

Через некоторое время Светлана постучала в дверь спальни Алины. Дождавшись удивленного разрешения, она приоткрыла ее. Перед ней предстала небольшая чистая комнатка со спущенными гардинами и светлыми стенами. Никакого излишества, не так, как в поместье тетушки, где каждый угол поражал вычурной гротескной красотой, а ведь Крисницкие были богаче Виригиных. На столике возле кровати горела одна единственная свеча, а Светлана знала, что Алина читает, не щадя глаз. На невысоких шкафчиках покоились резные шкатулки с безделушками – украшениями, флакончиками духов (Алина не настолько погруженной в работу, чтобы совсем забыть и привлекательности), принадлежностями для рукоделия, фотокарточками семьи в серебряной оправе. Отовсюду на посетительницу смотрели истрепанные, новые, блестящие, а порой ничем не примечательные корешки книг, неуклюжая курительная трубка, детские игрушки, вырезанные из дерева крепостными умельцами.

– Вы с Андреем не были бы счастливы.

– Почему? – не веря, негодуя, что речь вновь зашла о растоптанном священном чувстве, но жадно внимая, выпалила Алина, приподнимаясь на постели.

Волосы ее были заплетены в легкую косу, а слишком открытая рубашка повисла на плечике – Алина не любила рамки ни в чем. Светлана невольно засмотрелась на свежую красоту ее матовой кожи.

– Он не тиран, но приблизится к этому со временем.

– Если мужчина силен духом, это ничего не доказывает…

– Не просто силен – категоричен и жесток порой. Он подавлял бы тебя, сам того не желая, а ты не выносишь власти.

– Мы говорим о двух разных людях, – с досадой отозвалась Алина. – Если уж он так плох, почему ты согласилась стать его женой?

– А ты действительно не понимаешь? Не понимаешь, какой у меня выбор с моей семьей?

– Я понимаю только то, что ты продаешь себя.

– Если бы ты не любила его, тебе было бы все равно, продаю я себя или нет.

– Ты несправедлива.

– Разве?

Две молодые женщины тоскливо и непримиримо посмотрели друг на друга. Как ни старалась Алина не испытывать к ней симпатии, это плохо получалось даже в свете последних событий. Было в Виригиной что-то внутренне светлое, и Алина со своей интуицией не могла не признать этого обстоятельства. Спокойные льняные пряди падали Светлане на глаза, а те не казались, как обычно, лукавыми и удовлетворенными.

Претензии Алины показались Светлане настолько нечестными и несправедливыми, что она посчитала необходимым оправдаться. Она знала, что окажется в отчаянии, если девушка, которую так уважала, не проникнется ее исповедью.

– А какой выбор у кокетки?! – повысила она голос, учащенно дыша и жалостливо – выжидательно вшиваясь глазами в собеседницу, отчего Алина вздрогнула. – Все равно мне себя продавать, так лучше продать дороже! Так лучше хоть сделать вид, что я играю мужчинами, хоть в начале жизни знать, что я ведущая. Так или иначе, это всего лишь фикция. Я взываю к твоему чувству справедливости. Если мы сошлись, то не просто так! Значит, есть глубоко во мне что-то, что импонирует тебе. Значит, мы схожи своим пониманием женской сути и негодованием на то, что она так подавляема. Кто знает, ты ли научила меня так думать, или это просто тлело во мне и нашло выражение только теперь, хоть и влияло на мое поведение. Кто знает… Человек – бездна. Особенно мыслящий человек. Все равно все прахом, а они, эти дураки, преклоняющиеся теперь передо мной и совершающие всевозможные безумства, потом будут руководить мной!

Алина расширила глаза, насколько только это было возможно, и с жадным одобрением внимала. Как она любила исповеди, перемешанные с анализом себя и порицанием того, что стесняло! Убедившись, что собеседница ее высказала все, что столько времени копила, она решилась открыться в ответ.

– Все зависит лишь от твоего ощущения себя. Если ты думаешь, что окажешься ведомой, так и будет. Обычно девицы, подобные тебе, не грешат этим. Они и в браке главенствуют. А ты права, права в каждом слове… Ты не представляешь, насколько мучительно стоять рядом с человеком и понимать, что удерживаешься оттого, чтобы не привлечь к себе его голову и не поцеловать! А он в этот момент рассуждает о каких-то отвлеченных материях, даже не подозревая о том, что творится у тебя в душе, – исповедь Алины била Светлану по ушам, заставляя раскаиваться во всем, даже в том, к чему она была непричастна. – Если человек страдает от неразделенной любви, значит, его это устраивает, – при этих словах Алина едва не вздрогнула, но вместе с тем и улыбнулась, поскольку была слишком честна, чтобы не подтрунивать над собой в том числе. – Сердце – лишь насос для крови. Но почему тогда оно так сладко замирает порой? И почему ждет чего-то светлого и хорошего, будоража?

– Потому что мы наделены чувствами… Уж не знаю, от бога это или от естественно процесса социализации, но это неопровержимо. Не все умеют глубоко чувствовать, но те, кто наделен этим бесценным даром, и счастливы и прокляты им. Что же мы будем делать теперь? – задумчиво поводя глазами, спросила Светлана, грустно улыбнувшись последней реплике, и эти незатейливые слова заставили и Алину улыбнуться.

– Я вернусь в столицу, чтобы с Костей, у которого, кстати, из-за тебя тоже не все ладно на душе (видно, судьба такая у нашего рода), доделать начатое. И не нужно вновь этих слез и уверений, что мы губим свою жизнь. Вас, кто не делает этого, мне жаль больше. Не понимаю, для чего вы живете. Чтобы раствориться в единственной вещи, на которую пригодны все – продолжении рода? Глупость какая.

– Я поеду с вами, – решительно произнесла Светлана. – Плевать на то, что будет потом. Вы моя семья.

Изломанная ее лирика восставала против подобной несправедливости – отречься ото всего, что представляло ценность, отчего Светлана становилась ближе к людям, которыми за их силу духа так восхищалась. Последовав их примеру, она решилась на отчаянный шаг и чувствовала теперь небывалый подъем и отсутствие страха.

– Ты сошла с ума? – не поверила Алина, посчитав это капризной слабостью взбалмошной невесты. – Андрей – твой единственный шанс выбиться в люди. Иначе ты так и останешься родственницей, которую из милости одевают в шелк, но могут лишить привилегий. Андрей ведь нравится им?