Кружевные закаты

Светлана с ироничной полуулыбкой закрыла свои вытянутые глаза.

– Оттого, что для любви важнее, много важнее не безумная страсть на уровне подсознания, а элементарная добропорядочность, как бы скучно это не звучало.

– По-твоему, любовь – обыкновенная привязанность, привычка? – с удивленным несогласием произнесла Алина.

«Какой же она еще ребенок», – с нежностью подумала Светлана.

– Любовь – это схожесть интересов, соприкосновение душ, когда лик другого не отталкивает, он почти равен твоему, но все же не совсем таков.

– Тогда что у вас с Костей? – решила идти напролом Алина.

– Страсть, – коротко ответила та. – Чувство, которое изматывает, сжигает, как несчастливая влюбленность, только сжигает всегда, даже если объект твоего вожделения находится рядом.

– И все равно ты идешь за ней, хоть и понимаешь, – тихо озвучила Алина самые сокровенные мысли.

– Кто мы в этой безумной гонке, называемой жизнью? Мы лишь можем брать, пока она отпускает нам что-то, будь то время или любовь. Это лучше, чем всю жизнь отсиживаться на берегу.

– Надо же, ты все понимаешь… – удивленно протянула Алина.

Сочетание нежности и непокорности сейчас, как никогда, окрашивало лицо Виригиной. Очаровательна, хоть и не классическая красавица, а, может быть, именно поэтому. Лукавые, как будто даже суженные глаза, словно наводили на мысль, что обладательница их знает о том, на кого обращала свой взор, всю подноготную, все нелицеприятные подробности. И, подумать только, эта самая девушка, крутившая кавалерами как ей заблагорассудится, добровольно стала любовницей их начальника, рискуя лишь своей судьбой. В их среде люди попадались рисковее, чем за ее пределами в начищенном высшем свете, поэтому смотрели на прелюбодеяние сквозь пальцы, никто не кудахтал и не сплетничал. У них были дела важнее, чем обсуждать тех, кто оказался смелее их; у них была своя жизнь. Но все равно подобная смелость или, скорее, безрассудность, вызывала ответные чувства, по крайней мере, у сестры соблазнителя. Потому что ей не было все равно. Алина всегда считала, что они свободнее и честнее, раз признаются в грехах и тайных желаниях, а не замалчивают их, но такое… Пробовать отвлеченные идеалистические понятия на себе не так уж полезно. Прежде Светлана отказывала кавалерам и чувствовала себя победительницей, вершительницей судеб, желанной и прекрасной. Сила Кости подавляла, обезоруживала, подкупала ее.

Для самой Крисницкой неожиданностью стала ее реакция на адюльтер брата и подруги, ставшей ей теперь столь близкой. Поразмыслив обо всем, что произошло в ее отношениях с другими людьми, молодая барышня решила, что любовь – это все приходящее, мужчины предают. А вот Светлане ей нет поводов не доверять. Но она теперь на краю пропасти играет с огнем, да еще в ханжеских условиях, где им не посчастливилось родиться… Это сейчас она в блаженстве, а потом…

32

Когда Светлана открыла Константину изводящую ее последние недели тайну, которая перевернула ее мир и заставила сурово жалеть о содеянном (разумеется, она надеялась, что ничего подобного не случится), он не отреагировал так, как она рассчитывала. Нет, она понимала, что они не поженятся сейчас, но хотя бы потом… Ради будущности ребенка.

– Но как, о чем ты говоришь? – воскликнул пораженный Костя после того, как в довершение к сбивающей с ног новости услышал: «Что, если отойти от дел?»

Он знал, что так будет! Нельзя связываться с женщиной – сначала она завлекает, потом садится на шею… Он должен противостоять! С самого начала она знала, как все будет, так почему теперь надеется на то, что он станет отступником?

Немая нетерпеливая тоска окрашивала щеки Светланы, бывшие в последние дни слишком бледными, пока она медленно понимала, что все ожидания ее беспочвенны, что стоит готовиться к худшему.

– Вот женская сущность! – воскликнул он не мягко, но и не жестоко, чтобы хоть как-то утешить павшую духом девушку, но дать ей понять, что ожидаемое ей – нелепость. – Рассуждаете о морали, государстве, а, чуть что, вылезают вперед все ваши семейные заморочки! Женскую сущность не искоренишь! Это каменный век просто, сейчас настали другие времена, пойми. Брак – пережиток старого строя…

– Женская сущность – единственное, что сохраняет этот безумный мир, когда вы разрываете его на куски! – кричала в ответ Алина, краем уха услышавшая разговор и не стерпевшая.

Кровь в ней вскипела от такой несправедливости. Приблизившись к Виригиной, от слез не знающей, куда девать глаза, она села на пол и склонила ее голову себе на колени, пока та пыталась сжать ее руки.

– Все будет хорошо, – только и шептала она, злясь на собственную глупость, на то, что не в силах придумать что-то еще.

Константин раздраженно вышел из комнаты. Последовавшая затем дикая ссора с Костей надломила и так ставшие хрупкими отношения с братом окончательно. Они не разъехались, не перестали разговаривать, но недовольство друг другом укоренилось в их существе. То, что оба давненько смутно чуяли, облеклось в слова и благополучно нашло повод. Легонько выскользнув из-под головы подруги и оставив ее свыкаться со своей участью, Алина решила подать ей надежду. Выйдя из комнаты и затворив дверь, она вцепилась в брата.

– Что это было сейчас? – угрожающе спросила Крисницкая, сужая глаза, словно перед броском.

– Аля, прошу, только твоих истерик мне теперь не хватало! – в свою очередь взбеленился Костя.

– Как ты можешь после того, что я услышала, называть себя мужчиной, борцом, чем ты, я знаю, очень гордишься и делаешь все, чтобы тебя уважали остальные?! Ты так любишь быть вожаком стаи, а о своей самке, раз уж на то пошло, позаботиться не хочешь!

– Это не важно, пойми ты, глупая!!! Я, ты, она, этот ребенок внутри нее, это все уже не важно! Мы всегда твердили друг другу, что семья – это фарс, как ты сейчас перешла на ее сторону?! Вот эти женские штучки, надо было мне знать, кого набирать в команду. Надо было догадаться, что вы, даже ссорясь, все равно сойдетесь и оборотитесь против мужчин.

– Да что ты мелешь?! – в бешенстве закричала Алина, не заботясь уже даже о слухе Светланы. – Ты так ничего и не понял, и не поймешь, ограниченный кретин! Тебе уже двадцать два года, а ты так и не наигрался, не научился отличать то, чем можно жертвовать, от настоящего?!

– А чего вы ждете? Что вместо убийства этого ублюдка мы отыграем веселую свадебку и заживем мирно и дружно?!

– Да… А что, если так и будет? Нормальная, отнюдь не лишенная смысла и пользы жизнь разумного помещика? Ты ведь будешь глубоко несчастен, если отнять у тебя любимую роль неповинующегося никому, плывущего против бури на дырявой лодке? Как же, Костенька ведь такой особенный, со своей яркой жизнью и сотней друзей, которые, если ты заболеешь и сляжешь, и не вспомнят о тебе. Чем больше у человека приятелей, тем каждый из них меньше значит для него. А тех, кто истинно предан тебе, ты отталкиваешь.

– Так вот как… Чуть что, можем отречься от идеи? Я ошибался в тебе, дорогая моя сестрица.

– А я жестоко напоролась на тебя, как же я не поняла все сразу!

Что Алина не поняла сразу, она не знала сама, но прозвучало это весьма эффектно.

– Я думала, ты ценил во мне человека, сестру, – произнесла она, отдышавшись настолько, что низкий голос ее звучал безжизненно и шатко, – а твоей внутренней идеей было сделать меня одной из своих. Раньше я гордилась, – повысила она голос, и он начал звучать очень гордо, торжественно и надрывно, – что только такие, необычные люди, выбивающиеся из толпы, способны привлечь меня и войти в мою жизнь. Теперь я бы бежала от вас, как от проклятья. Несмотря на то, что сама такая. Вы на пустом месте можете сотворить драму, цирк или убожество своей особостью.

– Но только с нами и бывает по-настоящему интересно, – пытался свести на нет пожарище столкновения двух точек зрения Костя, перестав мило улыбаться, как он делал это почти всегда, кружа голову девушкам, видящем в нем непримиримого Робин Гуда.

– Да, и вы во имя идеи не желаете даже нести ответственность за собственные грехи. Какая первоклассная отговорка! Ты опасен своей убежденностью, друг мой! Когда ты озвучивал все это, это была весьма ново и привлекательно, так непохоже ни на что остальное, на глупые правила пуритан… И я клюнула. А чем ты отплатил мне? На проверку же, я думала, я надеялась, верх над идеями возьмут здравый смысл и совесть. Но ты не хочешь думать своей головой. Размышлять и поступать так, как надо, а не так, как прописано в тетради твоих идей. А твои ли они вовсе? Или тебя кто-то заразил ими, так же, как и меня ты?!

– Это не так, – протянул он, не дождавшись ее следующей фразы. – В тебе сидело это, я лишь поджег фитиль. Просто так нельзя взять человека с идеями и вылепить то, что хочешь. Если он, конечно, не воск, но к чему мне люди без духа?

– Тебе ведь плевать на них, на них всех, – тихо сказала она, подавшись вперед, чтобы он четко видел блики света на ее щеках. – Главное знать, какой ты особенный. Главное самоутвердится и выпустить на волю дьявола в себе. Ты и о России-то не думаешь! Боже, боже, как я могла быть такой дурой и не замечать этого прежде!

Константина полоснула молния ее дикой улыбки. Ему не хотелось спорить. Он давно подозревал, что так и есть. Но убежденность в собственной непогрешимости, хоть и с признанием безумия самого себя, обычно сводила споры к тому, что Костенька с милой улыбкой озвучивал свои доводы и мало заботился о том, что отвечает ему несогласный. Ничто не было способно изменить его настрой. Сестра, пожалуй, поняла правду, но не с той стороны. Выходило, что он все это затеял ради одного себя. Нет.

– И что с того? – выдал он, ничуть не смутившись и не испугавшись (такого за ним никогда не водилось).

– Да ничего, – отрезала Алина.

Не объяснять же ему, как разочарование за разочарованием разбивается ее мнение о людях. Пусть спокойно дойдет до конца.

– Ты не ради обездоленных это делаешь…

– А ты ради них? А не для того, чтобы показать, что и ты чего-то стоишь в мире, которым извечно правили и будут править мужчины? И ты забываешь, тем не менее, что в таком мире настоящей женщине может быть очень неплохо. Если она умеет себя держать. А ты вместо того чтобы овладеть этим искусством, ринулась в бой.

– Мне претит взгляд на женщин как на…

– Да перестань! – со смехом прервал ее Константин. – В любое время можно выгодно устроиться, если у тебя есть голова на плечах.

– Странно, что это говоришь именно ты, идущий против всего!

– В этом и прелесть.

– Неужели ты действительно веришь в то, что сказал?

– Жизнь доказывает правоту моих слов. Но то, что я в них верю, не значит, что хочу следовать этим истертым заповедям. Мы должны создавать новую мораль… Вопреки!

– Если бы ты хотел помочь, – повернула разговор его сестра не тему, более ее пугающую и колющую, – ты бы больше времени отводил неимущим, тем, кто истинно нуждается в твоем переустройстве, и меньше – слушанию себя.