Кружевные закаты

– Я все сказал.

– Нет, ты повторишь! Ты выскажешь мне все в глаза, а не будешь, как все эти слащавые лицемеры, прятаться за благовоспитанностью!

– Что на тебя нашло? – начала Светлана, но Алина, остановив ее жестом, продолжала, постепенно приближаясь к Андрею и неотрывно смотря ему в глаза с нескрываемым вызовом.

Неожиданно Алине вспомнились времена, когда она готова была слушать Львова, открыв рот. Оскорбленная женщина в ней была притушена и могла вытерпеть то, что ей предпочли другую. Но оскорбленная революционерка, избавившись от завесы влюбленности, не могла простить себе то, что когда-то спасовала перед мужчиной.

– Какого черта теперь ты являешься сюда и вновь начинаешь читать нам мораль? Мы все равно пойдем этим путем до конца, и нечего стоить из себя либерала!

– Да сколько можно твердить, как заведенной, одно и то же?!

– Это ты твердишь!

– Ты несносна! – бессильно выкрикнул Андрей, вытягивая и опуская руки. – Ну и умирай, иди на каторгу, мне нет больше дела до тебя, избалованная глупая девчонка! Ты ничуть не повзрослела… – натужно, но не забыв о насмешке отчеканил он. – Неужели ты думаешь, что у вас, кучки зазнавшихся подростков, что-то получится?

И, допустив непростительную вольность, которую Алина с недавних пор прощала лишь себе, – издевательский смешок, он, неопределенно махнув ладонью, зашагал от них, чувствуя смешанный напор ярости, бессилия, и, что самое склизкое, обиды.

– Я ненавижу тебя! – закричала Алина.

Тут же пожалев о своем порыве, она с обреченностью застыла, ожидая его реакции.

– Я навещу вас завтра, – спокойно отозвался Андрей, повернувшись. – Удостоверюсь, что с тобой не приключился припадок.

Мелодраматичности на этом госпоже Крисницкой показалось мало, и она порывисто двинулась за ним.

– Прости, Андрей, – почти закричала она, хватаясь за его рукав. – Ты же знаешь, я буйная.

Андрей, воззрившись на нее, готовую вот-вот разрыдаться, смягчился. Такая мольба сквозила в ее голосе, что ему стало неловко.

– Будет, – произнес он, обхватив ее за плечи левой рукой. – Я и сам погорячился. Если я сдерживаю эмоции, это не значит, что я ничего не чувствую. Если не преследую тебя, мне не обязательно все равно.

Алина оторопела – насколько точно эти слова, сказанные всуе, отвечали ее собственным представлениям о себе. Порой Андрей давил на нее, забивал своим мнением, она даже пасовала перед его непоколебимой уверенностью в своей правоте. Поняла Крисницкая это отнюдь не сразу, ведь не верила, что такое вообще возможно. Усмирение гордыни пошло ей на пользу. Львов забавлялся, когда в разговорах задавал ей парадоксальные вопросы, чем ставил в тупик. Она, не отрицая его иронические наблюдения и даже посмеиваясь над ними, принимала их за чистую монету, пугалась и наедине с собой долго обдумывала, пытаясь решить, правду он сказал или пошутил. В глубине души она понимала, что права, но неприятный осадок неудовлетворения оставался. Тогда она сдвигала свои аккуратные широкие брови и вздыхала, в очередной раз думая, что Андрей невыносим.

Алина ратовала за свободную любовь и самоопределение женщины, что было ново, модно и потому привлекательно в противовес старым скучным догмам. А на деле была чиста и застенчива, что прекрасно гармонировало с ее нежеланием выходить замуж вообще или заключить удобный для обоих партнеров союз, где исключались взаимные претензии. Правда, с самого начала она с каким-то недоверием относилась к этим мыслям, видя в них подвох. Впрочем, пока что она не собиралась связывать себя ни с мужем, ни с любовником, и мужчины отлично чувствовали это, так что у нее бы лишь один поклонник, не желающий понимать контрастных намеков. Любить же, сочетаться браком по взаимной склонности… тут все было спутанно – к этому особому чувству Алина не относилась так категорично.

34

Обида на брата была покорежена обстоятельством, произошедшем накануне покушения на высокопоставленного Рухлядева.

Единомышленники были ненавязчиво предупреждены, все детально распланировано (сколько бессонных ночей провели они втроем, выгадывая траектории движения Рухлядева, учитывая его деловые и семейные встречи). В ночь перед расправой Косте и Алине не сиделось дома. Несмотря на покореженное мнение о нем, Крисницкая по-прежнему нуждалась в братской поддержке, мужской поддержке, поскольку только начала понимать ее ценность. Так что она согласилась предпринять вылазку, свойственную нетерпеливой натуре Константина. Обычно подобные мероприятия заканчивались стычками с полицией, погонями, драками и расправами, но сейчас Алина именно этого и жаждала, чтобы хоть как-то унять ядовитое, точно от горчичников, жжение внутри. Ей нужно было выплеснуть гнев, а лучше преследование с угрозой разоблачения – вот где истинная стихия, страсть, вой ветра в ушах и бешеный стук сердца. Конечно, входя на улицу той беспросветной столичной ночью, Алина не могла знать наверняка, предпримут ли они что-нибудь противозаконное, но надеясь на это смутно и ярко.

– Смерть – это не освобождение, как тебе теперь кажется, а самая крайняя мера. Пока еще возможно, пока есть силы, надо бороться. Мать рожала и кормила тебя не для того, чтобы просто так отпустить.

– Так я же не просто так стремлюсь отдать свою жизнь… И не просто так она меня отпускает.

– Да она вообще и не подозревает, должно быть, кто ты.

– А твой отец подозревает?

– Наш отец, Костя.

– Забавно, – усмехнулся Костя. – Едя суда, я думал, что полажу с ним… А он с порога облил меня холодом.

– Он такой, – отозвалась Алина, представляя, что Костя уже должен был сам понять это.

Но брату, по всей видимости, было абсолютно наплевать на это. Он не высказал той живости, которая дала бы Крисницкой понять, что он заинтригован, и, не имея привычки навязываться, Алина умолкла. Она больше не поверяла ему сокровенное, поняв, что это задевает его много меньше той иллюзии востребованности, которое давало ему обманчивое мнение, что он нужен и интересен всем.

– Не знаешь человека, пока не познакомишься с ним поближе. Его внутреннего, да даже и внешнего мира словно не существует, разве что в виде сплетен. Мало что представляешь о нем. Он словно безмолвная кукла, совсем не интересная. Но стоит приподнять эту завесу… Сколько перспектив, возможностей, историй и чувств скрывает она, открывая перед тобой, неверующим, такие грани! И ты восхищаешься, радуешься и негодуешь при этом, что мыслил ограниченно… Тогда как бы приоткрывается дверь, и ты, переставая считать другого обычным порождением собственного воображения, приходишь к выводу, что это личность со своими идеями, специфичностью взглядов. И открытие это порой невероятно по своей мощи. Думаешь, обычный, рядовой человек, куда ему до моего внутреннего наполнения… Ан нет, окажется, что он толку знает больше тебя.

– Я не знаю отца, это так. Но сие обстоятельство не приносит мне ни малейшего дискомфорта. Это у тебя вечно одни гротески. Ты ищешь интерес в людях… Смешная.

– Образ мышления формирует оболочку. Поэтому я убеждена, что это познавательно – читать по лицам. Все интересно в этом мире. Сам этот мир интересен.

Ветер хлестал им в лицо, пока они быстро шагали по безлюдным улицам, вдыхая холодный запах неприветливой осени. Выйдя к небольшому дому с ободранными стенами, Костя неожиданно остановился. Алина замерла вместе с ним. Из темноты, скупо освещаемой уличным фонарем, прямо на них двинулась фигура. Грешным делом Крисницкая подумала, что брат привел ее на драку, но эта безумная догадка молниеносно растаяла, когда всплывший в вечернем сознании юноша приветливо поздоровался с Константином.

Они недолго бродили дальше. Молодые люди увлеклись беседой, Алина старалась смотреть вдаль и улыбаться в такт их смеху, но чувствовала непреодолимую скуку. Раньше такого не бывало. Каждую их фразу она знала, понимала все их доводы, и уже не казалось ей, что они свежи, привлекательны и обособляют их ото всех, кто мыслит обыкновенно. Увлекшись собственными мыслями, она упустила момент, когда спутники переглянулись и свернули к одиноко торчащей среди тесно посаженных домов церквушки. Девушке не пришлось долго объяснять, что они намереваются сделать, да она и не сопротивлялась. Костя знал, что она не из тех, кто начнет вредничать.

Алина спокойно стояла и смотрела, как двое приятелей выбивают дверь церкви и, достав невесть откуда взявшуюся бутылку (кажется, она была припрятана в кустах), заходят в нее.

– Ну, а ты так и останешься стоять? – спросил сестру Костя.

– Вы собираетесь устроить оргию в церкви?

Конечно, Алина относилась к православному аппарату не лучше, чем ее брат, но такое было немного…

– Вот еще! – фыркнул Костя. – К чему осквернять, поджечь!

Костя лучезарно улыбнулся собственной шутке, и Алина успокоилась. Чистое преступление – совсем другое дело. Она вошла в помещение, приняла сосуд, оказавшийся заполненным керосином, и, последовав примеру мужчин, начала разливать его по полу. Их остановил стук копыт.

– Облава! – удерживая вопль, вскрикнул юноша в тот самый момент, когда Косте с третьей попытки удалось поджечь смесь. Неожиданно церковь осветилась тусклым волшебным мерцанием огня, и присутствующим на какой-то узкий миг показалось, что свет и праздник постучались в их жизнь. Старинные почерневшие иконы, освещаемые огнем, исходящим не от свечей, придавали месту тоскливый мистицизм, Алина, пока не расслышала вскрик, как зачарованная взирала на них и думала, что жаль разрушать такую красоту. Но смятенной душе ее было все равно.

Услышав сигнал, Алина и Костя испуганно переглянулись и, помешкав несколько мгновений, бесшумно бросились к противоположному выходу, который оказался заперт. Алина не помнила, сколько времени прошло, пока Косте с ее помощью удалось немного надломить тяжелую дверь. Окна церкви порядком уже были охвачены пожаром, но Алина оказалась в таком исступлении от происходящего, что только хищно оскалилась. Все чудилось ей, как в полусне, забвении, опьянении.

Расширенные от страха глаза Кости испугали ее больше, чем перспектива быть пойманной.

– Мы ведь… – начала она.

– Тише, – повелительно прошептал Костя. – Слышишь, они идут за нами?

За их спинами и впрямь раздались шаги. Слишком близко, чужие повелительные шаги. Костя вытолкнул Алину наружу и повернулся к полицейским.

Девушка побежала по клумбам, не видя, что топчет умирающие от холодной влаги ночи цветы, и скрылась во дворе-колодце. Прислонившись к влажной стене дома, она поняла, что осталась одна. Сердце Алины ушло в пятки. Это странное ощущение она помнила с детства, когда шалила и с опасением ждала наказания за свои грехи – щеки горели, а ноги были ледяными. Она дрожала. Сейчас ее схватят, Костя уже наверняка в клетке… Не помня себя, она проскользнула в узкую щель в заборе и побежала по задворкам к дому. Страх предал ей сил, она понеслась, задрав юбки до колен и думая лишь о спасении собственной жизни.

Утром газеты сообщили о происшествии, кляня вандалов. Светлана, проверив, все ли в порядке с Алиной, безмолвно уставившейся в одну точку, не спящей и не говорящей, прочитала ей свежие сводки.

В расстилающемся от дыма пространстве жандармы, следовавшие за нарушителями, смогли различить бездыханное тело мальчишки, навзничь валящегося у алтаря, и окровавленное – юноши постарше, но тоже щенка. Местной бедноте, уже вылезшей на промысел, заключающийся в распугивании более благополучных граждан, показалось, что кто-то настиг их и покарал ночью. Обыватели решили, что божья кара осыпалась на их недостойные головы.

Соратники Лиговского понимали, что персоной, которая поведет их вперед к светлой цели и возьмет на себя руководство самосудом, теперь станет его сестра. Самодельная бомба, стоившая им так дорого, поскольку пришлось прибегать к помощи на редкость замкнутого еврея, ободравшего их, как липку, уже была изготовлена. Пути назад не было, как любил говорить Костя.