Кружевные закаты

– Ей около шестидесяти, но выглядит она на сто лет…

– Какая досада, – пробурчал Крисницкий.

Федотов покосился на него.

– Вы, верно, не понимаете, что надо вытащить ее оттуда.

– Вытащить? Полоумную старуху, добровольно отказавшуюся от Тони ради убийцы своего мужа? Опомнитесь, милостивый государь.

– Речь идет об Алининой бабке. Неужто вы позволите ей гнить в казенном месте, там, где никто не любит и не уважает ее? Гнить среди пьяниц и клопов… Потомственную дворянку!

– Ох уж ваши отжившие представления о родовитости, – вздохнул Крисницкий, смягчаясь. Сословная гордость всегда была окутана для него уважаемой притягивающей вуалью.

– Пусть хоть навещает нас время от времени… Видит бог, я за весь век ничего не требовал от вас. Так уступите же первому моему желанию. Алина должна знать свои корни, пока может. Это всем помогает. Она же уже история! Какая незавидная участь… Мы ведь считали ее давно почившей. Есть в этом нечто… притягательное.

– Будь по-вашему.

30

– Это она? – с интересом спросила Алина, исследуя небольшой портрет Анны Литвиновой, выполненный неизвестным крепостным мастером.

– Она самая, – ответил Денис.

– Я не знаю, что ей говорить…

– Оставь, само пойдет. Ей сейчас главное хоть крупица участия. Какие мужчины ее любили… Удивительная женщина, – повинуясь ностальгии, Денис словно позабыл обо всем, что случилось на самом деле, поэтизируя прошлое.

Алина, словно парализованная, следила, как Денис Сергеевич обнял вошедшую женщину и задержал ее в объятиях, оперевшись подбородком о ее костлявое плечо.

– Не я словно это, дорогой… Оглядываюсь – я еще в своем шикарном поместье с крошкой дочерью, – прошептала Анна Александровна немного погодя, когда они уже уселись и успокоились. – И не было будто всех этих страшных лет, когда поминутно я возвращалась назад, не могла жить сегодняшним днем, словно накрытая грязной мешковиной от солнца. Другой человек с теми же воспоминаниями… А это муж моей маленькой Тони? Подумать только, ей бы сейчас было около сорока… Сама уже старуха, чего уж про меня говорить?

Крисницкий приподнял бровь и вскоре вышел под предлогом неотложного обстоятельства. Дочь, желая не ждать прислуги и сразу принести чай, последовала за ним.

– Что это за поведение, папа? Так ли сложно хоть раз за двадцать лет побыть учтивым?

– К чему? Я не желаю близко знать эту женщину. Учит прошлое твоей семейки по женской линии. Не хочу, чтобы это наследие дурно влияло на тебя.

«А кто дурно влиял на тебя? Сплошное лицемерие». Но любовь к отцу от таких небольших неприятный открытий не пострадала – Алина была прагматична и не позволяла какому-то чувству безраздельно властвовать в ее душе.

Крисницкий не пожелал тесно сходиться с Анной Александровной, поэтому внимать ее непростой повести остались лишь Алина, чужая девочка, к которой она должна что-то испытывать, потому что та с ее кровью перескочила через поколение, и Денис, друг далекой юности, стародавний знакомый, такой древний, что ни он, ни она уже и не вспомнили бы, где и когда познакомились.

Анна, старая, морщинистая, с ввалившимися щеками, измененными донельзя слезящимися глазами, начала свою повесть. Произнесенные вслух слова оживляли людей, которых нет. Сколько было прочувствовано, перевидано, пережито. И все это оживало в сухих словах для тех, кто не был лишен воображения. Но все равно не так ярко и броско, как было взаправду или отложилось в памяти у сосуда этих воспоминаний. Без подспорья, клана за спиной, их с сестрой вместе Анна не знала, как выплыть, и просто сникла. Она не знала, что можно уметь бороться.

Алина просто не могла поверить, что это происходит наяву, что эта свидетельница, участница и зачинщица тех невероятных, преступных и порочных событий, семейная легенда и назидание непослушным отрокам, ссутулившись, сидит напротив нее на диване. Алина видела в бабке чуть ли не борца с гнетом общества и не могла не волноваться, не одобрять в душе, не хихикать перед ней и не пожирающе смотреть с каким-то отстраненным блеском в очах.

– Сколько лет мне было тогда? Теперь уже не припомнить. Тогда время почему-то шло не то чтобы медленнее… Но насыщеннее. Казалось бы, жизнь девушек до, а особенно после замужества не блещет разнообразием. Однообразные развлечения, рукоделия, разговоры… Моя жизнь покажется исключением, ведь она и началась, и потекла в связи с этим по-иному. Что было во мне… Или мне только казалось, что было… Этот всепоглощающий огонь, рвение к большему… Почитание себя избранницей судьбы… К чему все это привело, – старушка вздохнула, кряхтя.

Алина изумленно молчала. «Не так-то ей много лет, – размышляла она с жалостью. – Отчего же она выглядит столетней?»

– Как вышло, что ты оказалась в этой клоаке? – спросил Денис Сергеевич.

Оба они, конечно, были разочарованы тем, во что превратились. Ибо в последний раз им довелось видеться в момент, когда тело еще цветет и с легкостью выполняет все возложенные на него функции. На самом-то деле не смерть Янины его подкосила. Просто стало значительно и привычно прикрываться ей.

– Нелегко нам с Виктором пришлось по первой… Сибирь, разъедающий холод. Знала бы, во что ввязалась, сама себе надавала бы по щекам. Тогда-то, во время того порыва, мне казалось, я искуплю все грехи, оказав ему помощь. Но он не оценил. Я думала, он так одержим мной, как и Николай, так будет хорошим благородным мужем. И как ошиблась! Как он обращался со мной… Я терпела, хоть и не привыкла мыть полы руками, вытаскивая из-под грязных ногтей занозы от пола. У нас родился ребенок, мальчик… Он слегка унял мою тоску по Тонечке, но скоро умер, не выдержав тех условий. Может, я была плохая мать. Никто не помогал мне.

Денис видел, как в приличествующих праву рождения условиях Анна выправляется, никуда не девшиеся замашки и воспитание пробиваются сквозь долгие годы мытарств, гордый блеск расправляет затравленные веки.

– Какой же я была дурой, Денис… Мне казалось, это романтический подвиг… А попала я в ад на земле. И вообще все, все, что я свершила… С лета годов я могу посмотреть на себя как на героиню со страниц, здраво оценить себя ту. Тогда-то я как в тумане жила, это только с лета времени может открыться. Разум расчищается… А прямо во время этих треволнений бредешь ты вслепую и тычешься головой в каменную стену. И подсказать тебе некому, а если и подскажут, не веришь… Счастливцы те, кто может распознать себя еще тогда, когда не совсем поздно все залатать.

– Понимаю…

– Так вот. Он начал давить на меня, гнуть к земле. А уж после Николеньки, да благословит его господь, я к такому обращению не привыкла. Не жена я ему больше, так и сказала. А уехать-то не могла… Не пускали! Мол, жена при муже, так и быть должно. И вот, только после его смерти смогла я вернуться на родину.

Тем же вечером Крисницкий дал понять Федотову, что тот может сколько угодно навещать Анну в богадельне и даже приглашать ее на пасху домой, но жить с ними она не будет. Денис надулся, но промолчал.

31

Вопреки недавним заверениям самой себе Алина Крисницкая чувствовала, что по-прежнему мается от страсти. Поделившись со Светланой тем, что грызло ее столько месяцев, она ощутила временное облегчение, пожалев, что не сделала этого раньше. Но исповеди оказалось недостаточно.

– Андрей ревнует меня к Косте, Костя – к Андрею… – тихо, по обыкновению, если не старалась зазывным тоном расположить к себе кавалера для пары в вист, произнесла Светлана.

Виригина с Крисницкой сидели в съемной петербургской квартире. Уже полостью погрязнув в революционном движении, дыша им и испытывая удовлетворения от единения со сподвижниками, они смутно помнили прошлую жизнь, три месяца в имении Крисницкого.

– Значит, существует два человека, которым ты не безразлична. Это ли не счастье?

– Счастье – это когда кто-то небезразличен тебе…

– Только если это чувство взаимно. Да и потом, уж тебе ли говорить о невзаимности… Ты любого приберешь к рукам. Или очаруешь, лишь вопрос формулировки. Получается, счастье – это взаимность, причем не только в любви, но и вообще во взаимоотношениях между людьми, в отдаче тебе самой жизнью, взаимности даже с собой. Если ты ее любишь, она полюбит тебя. Окрасится сочными цветными тонами… Но я так не умею. По заслугам нам воздается, и не стоит кричать, что кто-то предал тебя. Значит, плохо ты разбираешься в людях, если допустил в своем окружении непроверенного человека. Или сам ты с червоточиной, так что порядочные существа не привлекаются тобой. Не просто так ведь люди сходятся, совсем не зря! Поэтому мне странны все эти жалобы на друзей, которые предали и бросили… Не те, видно, были друзья, или ты не тот, что не разгадал. Как мы любим нестись по своему пути с накрепко завязанными глазами, при этом рассуждая на высокие темы. Не зная даже себя… Смешно. Все ценят верность, но мало кто понимает, что сам отталкивает людей, способных на нее. Отталкивает извечной злобой, которую даже не ощущает. Требуя от других того, чего сам не делает…

Почувствовав, что докопалась до сути, Алина с довольством собой тихо улыбнулась, раздвинув кончики рта и лишь слегка обнажив зубы.

– Но, – пыталась возразить ей подруга, – люди меняются. Бывает, что они ссорятся и расходятся из-за того, что стали другими, их не связывает больше то, что прежде доставляло радость. А не потому, что они изначально мерзавцы.

– Нет. Я имела ввиду не охлаждение, когда по-прежнему двое остаются чистыми, хоть и настроены друг против друга, хоть и не отдают себе отчета, что словами причиняют боль, а, может, и хотят причинить ее. Я подразумевала чистое предательство.

Как Светлана восхищалась этой прямой девушкой! С самого начала их знаменательного знакомства и по сей день Виригина ощущала, насколько далека от этого идеала. Детские страхи и обиды, когда ей доставалось от более бойких сестер, дали о себе знать. Светлана хотела стать более свободной и боевой, но главную роль здесь играла уверенность, что она сможет обрести самоутверждение, если соприкоснется с теми, кто так влек и восхищал ее в незапамятные времена. Как кричала ее тетка, когда узнала, что племянница укрылась от ее всевидящего ока, скрылась с какими-то проходимцами, занимающимися политической пропагандой! Но это было уже неважно… Самое важное было обрести себя, что она и делала здесь.

– Как вообще возможно существовать, заниматься чем-то обыденным, абсолютно неинтересным, если не можешь получить то, что больше всего хочешь? Это не жизнь в таком случае, – продолжала Алина, обретя благодарного слушателя.

Как необходимы они оказались друг другу! И к чему здесь вообще мужчины? Лучше женского мира нет. Чистого, лишенного стремления все разрушить обособленного общества существ, самой природой понимающих друг друга. Если отбросить, конечно, предубеждение и соперничество из-за самца. А они сумели отбросить. Со Светланой Алина забывала, что сама хотела разрушать и неугомонно действовать, чтобы самоутвердиться в сговоре приоритетного пола.

– А ты думаешь, все люди получают, что хотят? Думаешь, каждый брак заключается по любви, и нет несчастливых жен и обманутых мужей? – Виригина сама не подозревала, откуда взяла это утверждение, но, взяв, почуяла, что оно верно, в крайнем случае, для нее.

– Конечно, есть…

– Так отчего это возникает?

– Оттого, что люди не созданы друг для друга.