Кружевные закаты

– Без самолюбия никто никогда успеха не добьется.

– У тебя оно возведено в культ, – с досадой сказала Алина несмотря на то, что в какой-то степени была согласна с братом.

– Алина! Мы тысячу раз обсуждали это, а ты опять долбишься своей упрямой головой о пороги! Что проку помогать неимущим? Нужно не косточку им бросать, а в корне менять жизнь, чтобы сам они могли помогать себе!

– Это все понятно! – взревела Алина. – И отец всегда говорил так же! Но то, что скрывается у тебя за этими словами, все равно мне не близко! Ты говоришь так, чтобы отвести от себя праведный гнев, чтобы замаскироваться…

– Но я действительно так думаю…

– Однако это не главное для тебя!

– И что с того?! Ты как нелогичный обличитель нравственности, сам не понимающий, для чего ему докапываться до правды, если она никому не сделает добра! Обычно такие потуги выглядят жалко. Извечный вред узколобых принципиалов…

Алина поняла, что Косте удалось поймать ее. Ведь она так же отзывалась об истовых поборниках морали.

– Среди вас мало истинных человеколюбцев, вам главное – потешить собственно е «я» и посмотреть, до какого рубежа сможешь добраться, – тем не менее не сдавалась она.

– Но это ведь нормально…

– Не в таких серьезных масштабах. И не когда дело касается благополучия, безопасности и жизни других. В мелких масштабах это то действительно никому не навредит, разве что ближним… А вот дай вам власть…

Понимание того, что он не считает ее избранной, самым близким другом, приходило к ней постепенно и не стало неожиданностью, бьющей под дых. Под угрозой разоблачения и окончания этой драматичной пьесы, приведшей каждого из ее окружения к краху их строптивого свободного мира, она уже не считала должным сдерживаться. В состоянии, близком к агонии, пробыла Алина Крисницкая несколько последующих дней. Все было чересчур маловажно по сравнению с драмами, тесно переплетенными в себе и реальности.

Беспечность Кости в отношении себя и даже других всегда привлекала к нему молодых людей, отчего этот юноша мог похвастаться небывалым количеством друзей, не имея при этом истинного поверенного. Таковым могла стать Алина, если бы он не забыл ее, наигравшись с новой интересной собеседницей. Им могла бы оказаться Алина, если бы он позволил ей ближе заглянуть в него, понять… Но он был занят другим, а сестра не настаивала.

Внизу, у входа в дом, где они снимали одну на всех квартиру, его ждали товарищи, с которыми можно было позлословить, посмеяться одновременно с уверениями, что без доброй половины соотечественников Русь – матушка поднимется с колен, покурить и подраться. И Крисницкий – Лиговской, не долго думая, надел плащ и спустился к ним, по пути возмущаясь женским кудахтаньем.

Притом, что Костя способен был на все вышеперечисленное даже несмотря на некие моральные правила, созданные самим собой, он не утруждал себя отчетами собственного поведения. Они отнюдь не мешали ему. Лиговской знал, что неповторим, знал, что его любят несмотря ни на что, и мог дурачиться, балагурить и злословить, показывая тем самым свою уникальность, всячески поощряя ее. В глубине души он не желал людям зла. Это была лишь увлекательная игра вперемешку с уверенностью, что ему все можно. Да, он считал себя центром мира. А как же иначе, если, умри он, все перестанет существовать, пусть и для него. Он не задумывался о страхе смерти, воспринимая ее как досадную, но почти неизбежную помеху перед славой и продвижением их дела. Все создавалось им как игра. Детство его по большому счету не было счастливым – равнодушие матери, настороженность отчима сделали свое дело. Ему не за что было цепляться. Он не умел быть нежным, потому что никогда не видел, как должны выглядеть настоящие отношения в крепкой семье.

33

Сквозь высокие бледные листья нечастых петербургских деревьев просачивался мягкий ласкающее – слепящий свет. В воздухе просачивалась уже влага, свойственная осени, от нее клонило в успокаивающее забытье. И понятно было, что скоро эта царица завоюет всю красоту кругом, в прощальном танце разжигая ее до поразительного, чтобы затем утопить в зимних снегах. Все дышало прохладой, свежестью и заливалось золотистым сиянием, читалось негой. Середина осени 1883 года была великолепна.

Пропитанные солнечным светом волосы Алины казались ярче обычного и отливали летним золотом, соперничая с неразумно каштановыми волосами Светланы, когда обе шли по набережной Невы и активно жестикулировали. Увлеченные этим эмоциональным взрывом, они меньше всего чаяли встретить кого-то из старых знакомых. Андрей Львов, как всегда, вырос перед ними неожиданно.

Из взгляда Алины, когда она увидела движущегося на них нежданного визитера, исчезла неопределенная задумчивость. Он знал, уже все знали, все знакомые судачили, что они связаны с политическими преступниками, их давно не звали в высший свет. Стражи порядка запомнили их в лицо и ждали только удобного случая, чтобы сцапать. Слишком много неудавшихся погонь, ссор и унижения от тех, кто считал их антихристами, выпало на их долю.

Не дав Андрею опомниться (его невозмутимый вид давно не вводил ее в заблуждение), Алина выступила вперед. Это уже вошло в привычку, слишком много ругани в свой адрес, отказов и переубеждений от сердобольных христиан довелось ей услышать с началом политической деятельности. Так много, что она поросла не шерстью даже, броней. Она догадывалась, что тотчас после первых приветствий постылый Львов начнет нагнетать и пытаться переубедить их. Ах нет, он слишком умен, чтобы делать это прямо… Но радости укорять ее и впредь, пусть и исподтишка, он не получит! Слишком ей надоела его глухота к ней. Месяц Крисницкая не видела его, скучала, и теперь ощетинилась, словно стоял перед ней враг, один из многих в этой стране.

– Андрюша, отчего ты здесь? Разве не нужно тебе торговать совестью, чтобы выжить, и при этом клевать других за то, что они не позволяют себе и сподвижникам твоим лицемерить по старинке, всем ведь удобно, кроме тех, чьего мнения не спрашивают? – озвучила Крисницкая свою обиду с едкой горечью в каждом вздохе.

Вот так прием, подумала Светлана. Встреча с женихом, которого она так бесцеремонно, как ей казалось, оставила, доставила ей много страха, угрызений совести и боли. Андрей слишком любил контроль, на службе слыл перфекционистом, за что его и уважали. Это явилось главной причиной, по которой она передумала становиться его спутницей. Светлана вдруг представила, какая жизнь ее ждет. Кроме внешнего благополучия и престижа она не получила бы ничего. Он нравился ей в начале, она даже фантазировала об их совместном будущем, но ему удалось быстро потушить в ней даже легкую предрасположенность.

Осторожная нежность отношения Андрея к Алине, которую, впрочем, она не ощущала, мгновенно сменялась раздражением, если она позволяла себе вольности. Сейчас же он был просто взбешен.

– Ты слишком много позволяешь себе, – сухо бросил он, не давая гневу захватить себя.

– Оставь…

– Не могу, вы мне как родные.

Алина покачала головой, иронично приподняв уголки рта и едва не насмехаясь над его озадаченным видом. Похоже, сказал он истинную правду, но Крисницкой это не понравилось еще больше.

– С каких пор тебя вообще волнует наше благосостояние, я думала, твоя хата с краю, ваше превосходительство… А здесь сторонних быть не может!

– Не столько ваше благо, сколько благо невинных людей.

– Раньше тебя не волновали невиновные!

– Если я не кричал об этом на каждом…

– Ну вот, снова ты за старое! Так ненавязчиво, с чувством собственного достоинства показать всем, как ты хорош и честен! Знаю я все твои приемы, меня воротит от них!

– А ты все так же желаешь пожертвовать своей жизнью, чтобы отнять жизнь других? – принял вызов Андрей.

И, не дав учащенно дышащей Алине вставить ни слова, он продолжил:

– Давать тебе указ я не вправе, – именно потому, что минуту назад думал, что неплохо бы озвучить совет. За этим он, собственно, и явился, ведь она оказалась упрямее его! – Но ты идешь не по тому пути.

– Снова… – взвыла Крисницкая. – Я так и знала, что ты для этого и отыскал нас, чтобы читать лекции о благопристойности! У тебя был шанс изменить что-то, но ты был занят своим романчиком.

У Львова ведь не было шанса заставить ее мыслить, как положено, и говорить так не совсем честно, подумала Крисницкая, но решила, что это не смертельно. Пусть хоть немного помучается! Алина с интересом вгляделась в тоненькие русые волосы на своих руках и с неожиданным благоговением ощутила, как ему, должно быть, неловко от ее слов, больно. Наконец-то больно не только ей оттого, как все они обращаются с ней! Лишь Светлана, этот солнечный человечек, опора, поверенный, а ведь раньше Алина не испытывала положительных эмоций к особам одного с ней пола, считая их слишком мелкими в сравнении с собой. Как забавно – она так ревновала Виригину к Андрею, а теперь подруга важнее. Потому что она не предавала, не делала вид, что ничего нет, помогала в трудные минуты, а не читала нотации. Она сразу все поняла верно, в отличие от мужчин, которые метались в своей закрытой коморке и грезили черти о чем.

– Милая, не говори так… – с видом страдалицы протянула Светлана, и Андрей подумал о том, была ли Алина так неправа, назвав ее однажды в порыве отрицания актрисой? Актриса и перед собой тоже…

В ответ Алина засмеялась громко, заливисто, страстно, совсем не опасаясь выглядеть вульгарно. Огненный румянец лета уступил уже место безымянной осенней меланхолии, поэтому Крисницкая не опасалась покраснеть от едкого смеха.

Зачем он, собственно, прибыл к ним? Хотел встретить невесту, которая отказалась от него из-за невыясненных обстоятельств, или действительно предостеречь старых друзей? Какая благородная цель, но как в итоге он глупо смотрится!

– Почему вы с ними? Зачем перебежали в их банду? – взволнованно, безнадежно спросил Андрей, врываясь в глаза любимой женщины, когда удалось, наконец, поймать ее взгляд.

–Я нужна им… – проронила та, отстраняясь чуть-чуть, как будто, будь она ближе, он прочтет ее мысли.

Не подумала Светлана о том, что не обязана оправдываться.

– Отчего же вы уехали так скоро? – натужно спросил Андрей.

«Как он может так унижаться, все решено давно!» – распаляясь все больше, подумала Алина. В последнее время размышлять о нем, о мотивах его поведения становилось для нее не только тягуче – сложно, как прежде, но и почти неприятно оттого, что она вспоминала, как он вел себя с этой девушкой.

– Так будет лучше для всех. Простите.

К чести Андрея и мрачному удовлетворению Алины, как страж стоящей за своей подругой и готовой вцепиться в любого ради ее защиты, Андрей не произнес больше ни слова, не смешался и не насупился. Он лишь задрал подбородок и посмотрел на свою возлюбленную, ставшую, по всей видимости, бывшей.

– Что же, Аля, и ее тебе удалось оборотить в свою веру? – спросил он, наконец.

Алина, не веря ушам, вскинула на него свой непримиримый профиль.

– Повтори.