Рыжая Кошка. Роман

* * *

Утром чувствовал себя хуже некуда: давило сердце, кружилась голова, во рту словно вчера съел что-то не совсем свежее. Из зеркала смотрела физиономия с синяками под глазами, с примятыми с правой стороны кудряшками, в которых застряли не-то пушинки, не-то объедки. Не оставалось ничего другого, как плюнуть в отражённую физиономию и отправиться искать что-нибудь из выпивки, чтобы поправить здоровье. Облазил чуть не весь зал, но не нашёл ни глотка. Ругнул себя за то, что не догадался с вечера спрятать бутылку пива.

Злой, как сатана, пошёл на кухню, обшарил холодильник, но и там выпивки не было. Неумытый, всклокоченный, шатался по дому, отыскивая объект на котором можно было отыграться. Под горячую руку попала Наташка. Выражение девичьего лица говорило, что мой вид ей, мягко говоря, неприятен. Эта гримаса вынудила съязвить:

– Подумаешь, принцесса?! Что вчера выпендривалась? Посчитала общение с нами недостойным твоей светлости?

Наташка, сверкнув глазами, ответила с вызовом:

– Я не обязана развлекать ваших пьяных друзей!

Эти слова больно задели, моё, исходящее слюной, самолюбие, и я выдал по-полной:

– Ну, и тебе, азизим (дорогая), никто ничем не обязан!

Девчонка посмотрела на меня сверху вниз с плохо скрываемой жалостью и даже, как мне показалось, брезгливостью и ушла в комнату.

Я рвал и метал. Мотался из своей комнаты в зал, и обратно. В порыве злости хотел что-нибудь разбить, но передумал, справедливо полагая, что это расстроит сестрёнку.

– Хорошо, что её сейчас нет, – шептали мои губы, – что она не видит брата в таком состоянии, а то были бы слёзы, упрёки… Ох, уж мне эти женщины! Вечно чем-то недовольны. Никогда их не угодишь.

И тут в мою тяжёлую голову заползла беспокойная мысль:

– Как бы Наташка не наболтала сестрёнке лишнего, тогда мне несдобровать… Тут ещё, совсем некстати, Сабир должен появиться… А я гостье нагрубил. Совсем расходился, ахмак (дурак) всклокоченный! Ох, Карим-ака, придётся зажать гордость в кулак и загладить своё хамство! А иначе мне удачи не видать…

Решился пригласить Наташку позавтракать, да и прощение, заодно попросить. Попробую свалить всё на чрезмерное употребление спиртного, больше оправдаться было нечем. Два раза подходил к двери в её комнату с приглашением, но от завтрака она категорически отказалась.

– Обиделась! – вертелось в моей тяжёлой голове. – Значит всё расскажет Сабиру. Дело плохо. Нужно смываться из дома… Пока не поздно.

Намыл свою физиономию, прилизал непослушные кудри, переоделся в чистое и мышкой юркнул за порог, моля Аллаха, чтобы не столкнуться с Сабиром. Кляня себя почти нецензурными словами, и, проклиная вчерашний загул, направился в пивнушку, обещая лишь поправить здоровье – и всё. Но, как только влил в рот первую кружку, всё покатилось по накатанной дорожке: откуда-то появились знакомые, сами-собой возникли пустые разговоры, водка к пиву, и так до тех пор, пока карманы не стали пустыми. И вокруг сразу образовалась пустота, но зато в сердце поселилась храбрость: я уже не боялся ни Сабира, Ни Наташи, ни Дильбархон.

Расхрабрившись так до безобразия, с трудом добрался домой, надеясь на то, что Сабир уже был, и они с Наташкой успели убраться до моего появления. Чуда не произошло: не успел собрать все пустые бутылки, как заявился Сабир. Начал прямо с порога:

– Опять веселишься, Карим-ака?

– Ты же знаешь, друг: я весёлый человек.

– Дорвался до свободы, дружище? Не слишком ли её много для тебя?

– Какая там свобода? – в ответ буркнул я, жестом приглашая друга в зал, напрочь забыв, какой там беспорядок.

Лишь в зале понимаю свою оплошность, потому что это ничто иное, как поле после «куликовской битвы»: кругом пустые бутылки, объедки, осколки, окурки. Пришлось оправдываться:

– Вчера немного посидели с ребятами… Обмывали новорождённого. У Толика Абдукадырова вчера сын родился. Ну вот и погудели. Немного…

– Да, вижу, что немного, – покачал головой Сабир.

– Ты меня осуждаешь? – предположил я, всматриваясь в лицо друга. – Ты не прав, Сабир! Что я не имею права отдохнуть после работы?

– Имеешь, имеешь, – успокоил меня тот. – Но не имеешь права хамить.

– А что я такого сделал? – протест напрашивался сам-собой.

– Ты Наташу обидел.

– Ну да, её обидишь! Она сама кого угодно обидит… Утром даже разговаривать не стала, завтракать отказалась… И чем это её, интересно, обидели, тем что попросили немного посидеть с нами, составит компанию?!

– И как это ты себе представляешь? – сверлил меня взглядом Сабир, – Орава пьяных мужиков и рядом юная девочка?

На это мне ответить было нечего. Стоял молча, опустив голову, как провинившийся школьник перед строгим учителем. А Сабир бил словами, как кнутом:

– Карим-ака, тебе же было сказано человеческим языком, что эта девочка не про вас. Ты, что, дружище, меня не понял?

Это уже было верхом моего «позора». Другому бы я ответил достойным образом, но не Сабиру, которого я почитал, как брата. Не осталось ничего иного, как скорчить совершенно пьяную, непонимающую физиономию, с которой, как известно, взятки гладки. Сабир в сердцах плюнул на пол, потом оттолкнул меня и ушёл. Толчок был настолько сильным, что я упал и больно ударился локтём. Мой голос прозвучал в зале слабым всхлипом:

– А ещё друг называется! Ради первой встречной готов прикончить старого друга… Эх, Сабир-ака, Сабир-ака!

Но думаю этот крик души понят не был. Я слышал, как с громким стуком закрылась входная дверь, заставившая меня вздрогнуть, как от удара хлыста. В этот миг, своим затуманенным умом я понял, что именно сейчас, потерял своего лучшего друга. И меня словно прорвало. Я плакал, клял себя самыми последними словами, обвиняя во всех смертных грехах. Обвинял себя, друзей, пагубное пристрастие к водке, проклятую судьбу. Но меня не слышал никто, потому что рядом не было никого: ни друга, ни родной души, ни Аллаха, к которому я время от времени обращался, когда становилось совсем невмоготу. Один… Совсем один… Может ли быть худшее наказание? Не знаю…

Глава 5. Буду слушать и думать

(Рассказ Дильбар Атабаевой №2)

Я возвращалась из Янги-Юля на рейсовом автобусе отдохнувшей, в весёлом, безоблачном настроении. Ташкент показался таким дорогим и близким сердцу, что неожиданно у меня на глазах появились слёзы. Хорошо я сидела у окна, делала вид, что заинтересована городским пейзажем, поэтому моих слёз никому не было видно.

Неожиданно пришло осознание: я дома. Оно было настолько удивительным, что в моей голове появилось много вопросов:

– Что произошло?… Что изменилось? Почему прежде я не чувствовала этого? Почему до этого момента всё было привычным, знакомым, обычным?

Никогда раньше я не задумывалась над тем, что для меня значит Ташкент. Ну – столица Узбекистана, ну – город в котором я родилась и выросла – и только. Почему сегодня он стал чем-то большим: стал другом, в котором я увидала столько близкого и дорогого моему сердцу?

Я будто повзрослела, стала, быть может, немного мудрее. У меня словно раскрылись глаза, как после долгого, тяжёлого сна. И, кажется, мне известно почему это произошло. Просто раньше я плыла по течению, как сказала Валя-апа, а теперь стала думать. Сама думать, а не жить по чужой подсказке.

Последние сутки я много разговаривала с Лолой, с Валей-апой и много думала. Думала о себе, брате, о нашей жизни. И поняла, что мы совершаем большую ошибку. Ни у брата, ни у меня нет цели в жизни. На какой рынок сегодня пойти, что сготовить на ужин брату, или, где сегодня встретиться с друзьями – это не цель, это обыденность нашей жизни. Этой обыденностью мы и живём изо-дня в день, из года в год, ничего не меняем, ни к чему не стремимся – так сказала Валя-апа,

И ещё она сказала, что «каждый человек непременно должен иметь цель в своей жизни и стремиться к ней, добиваться её достижения, тогда он будет ощущать себя человеком нужным, востребованным, а значит и счастливым». Пока я просто запомнила её слова, а дома, в тишине буду над ними думать.

– Каждый человек должен к чему-то стремиться, ради чего-то жить – сказала Валя-апа.

А ради чего живём мы: Карим-ака и я? У брата есть работа, на которую он жалуется, сердится, порой ненавидит, но без неё жить не может. А я? Четыре стены, забота о нём – и ничего больше. И ради этого стоило появляться на свет? Нет-нет, тут что-то не так… Только что – пока не пойму.

Со мной, думаю ясно: «замкнулась в скорлупе, как улитка»: меня не тронь, а уж я – не трону. С братом и того хуже: выпивки и работа. Вот и всё – все жизненные интересы. Не густо, как говорит иногда Карим-ака, пересчитывая свои карманные деньги. А мне почему-то кажется, что эти слова отражают всю нашу жизнь: не густо.

В Янги-Юль я ехала не только затем, чтобы погулять на празднике, отдохнуть, а чтобы спросить совета у Вали-апы, послушать мнение Лолы. Когда я рассказала о том, что говорила мне Наташа, Валя-апа долго молчала, обдумывая мои слова, потом сказала:

– Видимо, эта девочка очень серьёзно думает о жизни, о том как можно принести пользу своей стране. Это, конечно, похвально. Но она не учла специфику местной жизни: исламская религия несколько иначе подходит к роли женщины в обществе, к её возможностям и обязанностям.

– Так что, – испуганно спросила я, – Наташа была неправа? Она хотела мне вреда?