Шут герцога де Лонгвиля

– Ну, ты же теперь настоящий дворянин! Видишь, как кстати я заказала это платье!

– Благодарю, – мрачно ответил молодой человек.

– Очень рада была тебя увидеть!

Генриетта покинула узника совершенно восторженной. А через мгновение слуга внес в камеру сверток и положил рядом с неподвижно сидящим на полу Анри, который теперь не знал, что ему делать.

Перспектива стать наследником герцога де Лонгвиля повергала его в отчаянье. Это казалось пожизненным заключением. И, по сути, таковым и являлось.

Вдруг откуда-то налетело дыхание, окутав на мгновение полузнакомыми воспоминаниями того, чего не было в действительности.

– Можно предать Идеал, Мечту, Любовь, предать себя! – шептала тишина камеры. – Ты обязан найти себя, разделив понятия о Добре и Зле, о Правде и Лжи, об Отваге и Трусости… И каждый раз ты должен быть лучше и лучше. Человек сам делает свою судьбу… Очищение настало…

Завораживающий шепот безжалостно прервало лязганье двери.

Вошел тот же господин, только на этот раз он держал бумагу в руках и был предельно вежлив. Даже, как показалось Анри, чего-то остерегался, находясь наедине с заключенным, хотя за стеной стояла стража, готовая по первому зову ворваться и разорвать в клочья любого, кого потребуется.

– Вы принесли новое решение суда? – спросил юноша.

– Да, ваша милость.

От юноши не ускользнуло, что и обращаются к нему теперь иначе. Удивительно.

– Когда я смогу покинуть эти благословенные стены?

– Завтра, около полудня, – сдержанно сообщил человечек.

– Спасибо.

– А теперь, если позволите, я зачитаю приговор.

– Вы хотите сказать, заключение суда?

– Да, и если не возражаете, я исполню свои обязанности.

– Хорошо.

Страж справедливости повысил голос и зачитал:

– «Учитывая новые обстоятельства, поступившие в суд через письмо герцога де Лонгвиля, и по личной просьбе этого достойного господина, желающего сохранить в тайне часть обстоятельств, а также подлинную личность обвиняемого, почтенный суд Парижа изменил первоначальное заключение по делу некоего Анри, ранее обвиняемого в воровстве, и счел его непричастным к данному обвинению…»

– Я же вам говорил! – обрадовался молодой человек.

– «Суду открылись новые серьезные обвинения, кои полностью доказаны и освидетельствованы господином герцогом и еще несколькими уважаемыми людьми, а именно тяжкое преступление…»

– Что?

– «…Подлое убийство досточтимого графа до Лозена и дальнейшее злоумышление с целью овладеть его невестой, дочерью господина де Лонгвиля…» – бесстрастно продолжал слуга закона.

Анри что-то бормотал, кричал, возмущался, но тот спокойно читал дальше и дальше:

– «Посему, как вора и убийцу приговорил к смерти, но, учитывая неожиданно обнаружившееся дворянское происхождение преступника, суд вынес снисходительное решение…»

Он сделал короткую паузу, после которой уронил:

– «Обезглавить»,

Последнее слово странно подействовало на обоих присутствующих. Один как-то неестественно подался вперед всем телом, словно желая наброситься на судейского служителя, а второй, видя это, моментально юркнул в коридор и захлопнул за собой дверь. Щелкнул запор.

Анри, как подкошенный, свалился на пол, и дикий страх животного, предназначенного для бойни, заставил его зарыдать, забиться, царапая руками корявую стену и ломая ногти. Надежда растворилась быстрее дыма. Непостижимое стечение ужасных бед! Они словно всю жизнь гнались за своей жертвой и теперь, радуясь его промедлению, достигли его и набросились сразу все, разрывая на части беспомощное существо. Спасенья не было…

Но вот он снова наплыл на сознание – тот голос. Он напевал что-то чарующее, мирное и спокойное. Он колдовал, кружась веретеном по камере и осыпая всё вокруг таинственными лепестками неизвестных цветов.

– Я всегда буду рядом. Что бы ни случилось…

И как в видении, сквозь века и тысячелетия опять протянулась чья-то прозрачная рука, дававшая способность оставаться человеком.

– Я всегда буду рядом, что бы ни произошло…

Рука коснулась лица Анри, и щемящая тоска по чьей-то напрасно загубленной жизни выпорхнула из умирающего сердца и метнулась к окну: белая раненая птица со стоном вырвалась на волю. Так показалось юноше, но стоило ему перевести свой взгляд на птицу, как та окрасилась в черный цвет.

– …Что бы ни произошло,– вращалось внутри, повторяясь бесчисленное количество раз.

Из темноты звали незримые духи.

– Яркость безысходного порыва…

Потом всё стало пропадать куда-то, будто всасываемое чудовищной воронкой, крутилось и мелькало, тоскливо хныча и подвывая. Круг делался всё меньше, мелькание всё учащалось, сводя с ума и увлекая за собой в бездну. Но это не страшило. Оно манило и подбадривало. Дикое чередование тьмы и страсти. Оставалось сделать только шаг. И Анри уже хотел его сделать, как вдруг исчезли духи и призраки, сгинули разом в неизвестности, во тьме.

Уставший от напряжения пережитого, юноша опустился на солому и подивился переменам, происшедшим в камере.

Ведь казалось, только что на небе сияло солнце, а вдруг выяснилось, что давно стемнело – так незаметно и быстро!

Анри уже принялся устраиваться ко сну, как внезапно почувствовал, что в камере еще кто-то есть. Этот кто-то жалким комочком забился в угол и тихо всхлипывал.

– Ты чего плачешь? – окликнул его юноша, но тот не отозвался.

Пришлось подойти. В темноте было плохо видно, однако Анри рассмотрел его: хлипкий молодой человек, лица которого разобрать не удалось, он уткнулся им в колени, плотно обхватив их руками. Так любил делать и сам Анри, когда было грустно или одиноко.

– Эй! – снова позвал юноша и дотронулся до плеча незнакомца.

Едва он успел это сделать, как тот рассыпался в прах, подобно пеплу, оставшемуся после пожара, бушевавшего за зеркалом в спальне Генриетты.

– Призрак, – громко сказал себе молодой человек, чтобы ощутить себя в реальности, и отправился на прежнее место.

Там он лег на спину и закрыл глаза.

Когда же вновь открыл их, в камере опять кто-то был. Теперь «кто-то» стоял в длинной темной накидке и тяжело дышал. Анри снова поднялся и приблизился к привидению. На этот раз он действовал осторожнее, только пальцем легонько коснулся одежды…