Если…

– Понеслось, – сказал он сам себе и нажал на клавишу с зеленой трубкой. – Да, сестрица! Как я рад тебя слышать, ты не представляешь!

Конечно, это был сарказм. Володя всегда к нему прибегал, когда стремился выказать крайнюю степень раздражительности, а употребление бранных слов было по какой-либо причине неуместно. С того конца провода непрерывно доносился женский визг, явно также любезничать не настроенный. Я сделала пару шагов ближе к молодому человеку и стала прислушиваться.

– …Совсем из ума выжил? Обратись к психиатру! Я тебе не доктор! Какого черта в десятом часу вечера ко мне врывается чья-то мама и выставляет какие-то претензии? А ты в курсе, что твоя краля несовершеннолетняя? Посадят же дебила! Вообще с головой не дружишь!

– Альбина, хватит орать! – все, что Вова успел вставить в излияния тараторки.

– А ты мне рот не затыкай! Девкам своим указывай! Вляпаешься в дерьмо по уши – сам расхлебывать будешь! Виталик (муж – прим. автора) больше не станет подвязываться и спасать твою задницу! Нашу мать хоть бы пожалел, ирод! Немедленно, слышишь, немедленно угомони свои таланты и прекрати этот балаган! Позорище!

– Короче! Все понятно! – вспыхнул Володя и тут же прервал связь. – С детства пришибленная, сколько помню! Органически ее не перевариваю!

– Нельзя так! Ты чего? Сестра же! Она после родителей остается единственным твоим самым близким и родным человеком!

– Ху… («пи-и-и») она, а не сестра! Вообще загадка – для чего ее рожали!

– Ладно, сами разберетесь в своей семье! Меня не касается! Пошли вниз…

Мы быстро прошмыгнули обратно в подъезд, заскочили в квартиру и нарочно зажгли везде свет. Парень молча перенес мои вещи к входной двери и с выражением лица потерянного щенка начал ходить кругами по прихожей. Я стояла в сторонке и размышляла о своем.

– И что теперь? – очнувшись, Володя нарушил угнетающую тишину. – Что будет дальше?

– Ты имеешь в виду нас? – уточнила я, плавно переводя взгляд с дурацкого цвета засаленного ковролина на объект моего обожания.

– Именно!

– А что-то должно измениться?

– Ты нерусская что ли? Чего ты вопросом на вопрос отвечаешь? Спрашиваю, значит – жду исчерпывающего ответа!

– Да ничего! Все как и раньше! Придется сделать небольшую паузу в нашем общении… А когда все уляжется, я позвоню.

– А с тобой? Что будет дома с тобой?

По звучанию голоса я не сомневалась в искренней тревожности Володи; он не притворялся. Однако меня это лишь разозлило, причем настолько, что мне захотелось его ударить. И я, разъяренная, перешла на вопль:

– Ты погляди на него! Как испереживался-то! А почему же ты вчера об этом не подумал? Позднее включение? Я скажу! Тебе же горело! А когда тебе загорелось, напрочь отказывают тормоза! Хоть умри, но вынь да положь! Ты же у нас самый центровой! И в доску умный!

– Зато я не ищу виноватых! В отличие от тебя!

Наша перепалка могла бы длиться бесконечно, но громкий стук в дверь мгновенно отрезвил. Мы оба застыли, разинув рты и уставившись друг на друга. Каждый уже и забыл, что только что готов был выцарапать зеньки своему оппоненту. Стук повторился с удвоенной силой. Парень громко выдохнул и рванул открывать. Я не шелохнулась. В квартиру влетела возбужденная мама. Ее глаза, из которых так и сыпались искры, казалось, способны спалить заживо, будь на то ее воля. Володя импульсивно отпрянул. Он не был сторонником тихой, спокойной жизни, – до навязчивости любил находиться в эпицентре событий, а если таковых долго не случалось, сам их свершал, – но, судя по его шоковому состоянию, страх такой мощи он испытал впервые. Теперь взбалмошный юноша, что за словом в карман не полезет, точно язык проглотил, безмолвно внимал тому бурлящему потоку лавы, который на нас извергался…

Через несколько минут мы втроем вышли на улицу. Володя по-прежнему был нем и, вынося мои пожитки с опущенной гривой, лишь иногда бросал зоркий взгляд исподлобья. Я также косилась на окружающих, едва отрывая подбородок от груди, и, когда наши взгляды вдруг встречались, мы обменивались огромным количеством информации, без единого звука достигая полного взаимопонимания, к чему изредка, точнее, почти что никогда, приходили при вербальном общении. Пакеты с вещами были тут же перехвачены отцом и наспех погружены в багажник. Едва руки освободились от ноши, как он внезапно накинулся на парня, прижав его горло к ближайшему дереву предплечьем. Я побелела от макушки до пят. Отец всегда отличался выдержкой и рассудительностью, слова грубого из его уст не услышишь. И вдруг такое..! Одно неосторожное, необдуманное движение и трагический конец… причем для обоих. Счет мог идти на доли секунды. Конечно же, самой ожидаемой реакцией было ринуться разнимать. Вмешалась и мама. Отец отступил. Дядя же все время стоял у машины, в непосредственной близости от водительского кресла, и молча наблюдал. Когда произошла описанная чуть выше сцена, он, словно воспрянув духом, молниеносно сел за руль и завел мотор. Родители, как по сигналу, поторопились занять места: отец спереди, мать и я – сзади. Володя остался неподвижен. Выпучив ошалелые глаза, он попросту вряд ли даже осознавал, что вообще происходит. Парень не пошевелил ни единой мышцей лица, и во взоре просветления я не увидела, но не огорчилась. Саму меня же распирали кардинально противоположные чувства. Отчаяние и успокоение, бунтарство и кротость, злость и радость – все одновременно дергало за веревочки в разные стороны, и кукла шла вразнос.

Автомобиль тихо подался со двора на выезд из городка. С первого метра я уставилась на приборную панель и всю дорогу от нее не отрывалась, так и не найдя в себе силы хоть раз обернуться…

Глава шестая

1

В конце ноября по моей инициативе наша дружба с беглянкой Юлией все же была возобновлена. Двигаясь в электричке в сторону дома после какой-то очередной ссоры с Володей, мне жутко захотелось выговориться, но я с досадой призналась себе в том, что у меня нет ни единого «доверенного» лица, кому можно было бы часами плакаться; иная же, – родителям, – привычная с детства, возможность излить душу мною же на тот момент и была утеряна. (Да, слова поддержки дороже золота и любых других материальных благ.) Обращаться за моральной помощью к Наталье было бессмысленно. Загружать своими проблемами человека, у самого у которого все летит в тартарары, как минимум некрасиво; да и она была слишком занята своей семьей и своими неурядицами, чтобы вникать еще в чьи-либо; к ней и в гости-то ходишь по предварительной записи… В общем, подумав о Юлии, впервые за последние пару месяцев я ощутила такую острую нехватку нашего общения, что уже готова была покаяться в чем угодно, взять на себя преступления всего мира, лишь бы наладить с ней контакт. Конечно, я сомневалась, что она, спустя полгода, нуждается во мне и предпочтет возродить школьную дружбу, живя на другом краю государства, но что я теряла? Я написала ей длинное сообщение и ожидала исхода. К удивлению, ответ поступил практически сразу. Содержание его обнадеживало. Казалось, девушка с радостью пошла на мировую.

…После январских событий и моего «благополучного» возвращения домой прошло несколько дней. С Володей, по договоренности, связь была прервана, и я не спешила ее восстанавливать. Почему-то сейчас мне это было не нужно. Я с нетерпением ждала приезда Юлии, чтобы развеяться, отвлечься и набраться с ней душевных сил. А парень бы только мешал, я знала. Его необоснованная ревность и безрассудная жажда контроля и власти над всем и всеми душили меня, подавляли и угнетали. Это только поначалу тебе лестно, а со временем… Нет, не стану никого обманывать и говорить, что я по нему не скучала. Еще как скучала! Увы, невозможно излечиться от человека за сутки-двое. Но мне были необходимы глоток свежего воздуха, метры свободного полета и минуты покоя. Несколько раз Володя напоминал о себе, посылая то пустые сообщения на мобильный, то письма на электронный ящик, то просто сбрасывая звонки. Я молчала. Он бесился от неопределенности, неведения и – главное – оттого, что его игнорируют, в чем я была уверена, как в самой себе. Так продолжалось всю первую декаду месяца, пока однажды на экране я не прочла: «Ну, неужели за всю неделю нельзя было отписаться? Да любым способом сообщить о себе! Что за тишина? Я тут места себе не нахожу! Ответь мне, или я приеду за ответом к тебе домой!»

– Вот только тебя тут и не хватало! Приедет он… – как-то презрительно произнесла я вслух самой себе.

Все же я смягчилась. Одной рукой натягивая джинсы, собираясь на прогулку с товарищем детства, еще с яслей, второй рукой я напечатала: «Нормально все! Все живы, все здоровы! Извини, раньше сообщить не могла!» И отправила. Естественно, довольствоваться таким скудным посланием Владимир не стал. Едва я успела выйти на улицу и обменяться приветствиями со старинным приятелем, как телефон заиграл знакомой мелодией. Что и следовало доказать – без скандала не обошлось. Друг тут же был объявлен «персоной нон грата». Хотя нет… слишком слабо сказано… Врагом народа! С полным запретом на общение с ним! Ну а я… Здесь комментарии излишни. Подобное повторялось из раза в раз. Когда в середине января приехала Юлия и мы, как в старые добрые времена, снова слившись воедино, будто два притока в одну реку, не пропускали ни дня, чтобы повидаться, словно наверстывая упущенное, часами, часто допоздна, засиживаясь где-нибудь на лавочках или у нее в квартире, дурачась или горюя, попивая какие-нибудь слабоалкогольные напитки, Володя названивал каждые десять минут, щедро осыпая меня угрозами, ультиматумами, глупыми обвинениями и отборными оскорблениями. Что больше его бесило тогда, я так и не поняла до сих пор. То ли то, что мое окружение не ограничивалось только им и у меня имелись и личные интересы, то ли то, что мне и без его присутствия рядом, как оказалось, могло быть хорошо, останется известным лишь ему. Но комичность заключалась в элементарном: чем чаще и сильнее мы ругались, тем жгучей было мое желание защищать личное пространство. Однако, когда последнего числа мы с Юлией попрощались, ибо ей пора было уезжать на учебу, я ощутила, как резко не стало и почвы под ногами, что, наверное, нередко случается при «подмене». Думаю, Володя тоже это быстро сообразил. С отъездом Юлии парень стал намного спокойней, не так придирчив и мнителен, а потому перестал интересоваться каждым моим шагом и выяснять поминутно о моих действиях. Он изредка звонил сам и не всегда даже отвечал на мои звонки, постоянно чем-то занятый. Странность этой перемены в поведении я расценивала как этакое наказание «проказницы». Выводило из себя…

В начале февраля, за считанные дни до своего дня рождения, Володя снова ушел в загул. Что не вечер, то кутеж, с орущей музыкой, толпой непонятных друзей, их подруг, криками, воплями, потасовками и вусмерть пьяным им самим, несущим всякий бред в трубку и ничего не помнящим, проснувшись к следующему вечеру. Его поведение явно не способствовало стабилизации моего внутреннего состояния, а пытаться что-то ему вдолбить примерно также продуктивно, как пытаться выдрессировать хомяков, обучая их цирковым трюкам. В такие моменты я ненавидела весь белый свет и себя в нем, настолько раскручивая колесо собственных терзаний, что порой боялась посмотреться в зеркало и вдруг обнаружить там седину. Дважды, глотая слезы, я все же удержала в берегах цунами своих эмоций, ни словом, ни тоном не намекнув о болезненном отношении к такому веселью. Но после третьего захода я уже не смогла сделать вид, что все в порядке.

– Скажи честно, ты мне мстишь? – спросила я, еле дозвонившись еще до слегка подвыпившего парня.

– В смысле?

– За посиделки с Юлей, я имею в виду! Чем ты обоснуешь свои ежедневные гулянки?

– Ну… А что? Тебе можно отдыхать, а мне нельзя? Не много ли ты хочешь, милая? Между прочим, у меня веский повод – день рождения, как-никак! А не пустые бабские посиделки!

– У тебя день рождения только через четыре дня! Отмечаешь на неделю раньше?

– Нет, я же не пью! Значит, не считается! Я это для них устраиваю, чтобы никого не обидеть, потому что в пятницу мы же с тобой будем отмечать! Тебе не нравятся мои друзья, а я не хочу портить настроение. Поэтому я вас разделил!

– Слышу я, как ты не пьешь… Лыка не вяжешь!

– У тебя проблемы со слухом, видимо! Сходи к врачу! – съязвил Володя, не сумев пропустить мимо ушей мое порицание. – Я, между прочим, бросил! Как ты и требовала! Ты мне лучше скажи, что у тебя со временем в пятницу?

– Пока составили предварительное расписание только до среды. Когда вывесят остальное, смогу что-то конкретное сказать. Хоть пару часов, но я тебе уделю!

– Вот что я и собирался обсудить! Меня твои пару часов не устраивают! Я хочу, чтобы ты осталась с ночевкой! А в субботу утром, как проснешься, так и поедешь!

– Вообще что ли тронулся? Ты там ни обо что головой не ударялся? – изумилась я от заявленного. – Да, я вижу, ничему тебя жизнь не учит…

– А что тут такого? Я именинник! Это мое желание! И вместо бесполезного подарка я хочу, чтобы оно было исполнено! Неужели я так много желаю?

– Солнышко, давай в этом году обойдемся просто подарком, а в следующем, я обещаю, будет по-твоему! – начала было я ласково уговаривать парня.

– Нет, дорогая, не давай! Круглая дата у меня в этом году, а не в следующем! И именно в этом году, я решил, никакие подарки приниматься не будут! Если ты не придумаешь как и не выполнишь мое желание, лучше тогда вообще не поздравляй! – Володя так разозлился, что под конец уже буквально кричал мне в трубку.

– Даже напрягаться не стану! – произнесла я с той же тональностью и отключилась.

Спустя какую-то минуту на телефон вдогонку приходит сообщение с примерно таким текстом: «Ну как знаешь! Тогда в пятницу я буду жечь огни с друзьями! Предупреждаю, чтобы потом никаких мне претензий!» Я порывалась ответить, хотя, точнее выражаясь, вылить на него ведро помоев, но, словно невидимой силой, была остановлена.

«Я дала слабину, а этого ни в коем случае нельзя делать! Мужчины такое чувствуют, многие этим пользуются», – лишь теперь вспомнились мне слова Натальи и наконец-то дошли до моего сознания. «А действительно! Сколько можно? – подумала я, расстилая постель и готовясь ко сну. – Хватит позволять на себе ездить! Он уже воспринимает это как должное! А дальше ведь только по нарастающей!» Я, собрав всю волю в кулак и благословив парня на все четыре стороны, спокойно легла отдыхать.

Втянуться в учебу после ленного месяца было крайне тяжело. Тот заряд бодрости, что удалось накопить за время каникул, иссяк к концу первой же недели, оставив в память о былом лишь сумбурный распорядок дня. Систематически ложась за полночь и пробуждаясь к обеду, мигом перестроится на подъем в четыре утра являлось невыполнимой задачей, и спала я поначалу по три часа в сутки. Одно радовало: временное расписание занятий было довольно щадящим, до четырех пар в день, а значит, выпала редкая возможность очутиться дома еще до темноты.

В пятницу, о чем не трудно догадаться, в университете я так и не появилась. Володя, сменив к этому времени гнев на милость и более не выдвигая своих себялюбивых требований, согласившись на меньшее, что не могло остаться для меня незамеченным, к моему прибытию на станцию уже поджидал меня там. Я вручила ему свой скромный подарок, на какой хватило моего студенческого бюджета, а в пожеланиях ограничилась стандартным набором, и мы неторопливо побрели скитаться по городу. Сразу же стоит оговориться, что на этом мои воспоминания и заканчиваются. Увы, но, видимо, культурная программа того дня ничем не отличалась от обыденных наших развлечений, не приуроченных к каким-либо датам, – а это все те же парки, – поэтому ни в записях дневника, ни в голове не осталось ничего приметного, за что я могла бы зацепиться и здесь изложить. Могу лишь добавить, что вечером, как и было обещано, парень от души отпраздновал свой юбилей, хотя это скорей уже не воспоминание, а знание человеческой натуры. К слову, с подобными провалами по ходу работы над этой книгой я сталкиваюсь часто. Но не столько даже потому, что между теми событиями и настоящим пролегает достаточный срок давности, сколько потому, что слишком много усилий и времени когда-то было затрачено на то, чтобы их забыть; затоптать ногами, затереть ластиком, похоронить под гранитной плитой картинки прошлого. Теперь же, пробуя вдохнуть жизнь в обветшалые, потускневшие «снимки», словно по обрывкам кинопленки угадывая сюжет фильма, я пытаюсь воскресить и прорисовать образы, действия, чувства… Но некоторые из них все же утеряны навсегда…

В начале следующей недели, едва я сошла на перрон столичного железнодорожного вокзала, мне позвонила Наталья и попросила срочно зайти. Внезапность, спешка и формулировка ее просьбы настораживали; хотя я понятия не имела, что сейчас такого «страшного» она в срочном порядке могла мне поведать, ведь с момента последнего нашего общения миновало уже полтора месяца, но восприняла, конечно же, именно на свой счет. Всю дорогу до ее дома я измучивала себя самыми худшими предположениями, но не одно из них не было в полной мере обоснованно. К счастью, все оказалось куда проще и банальней. Ей в очередной раз не на кого было оставить дочь, а предстояла какая-то очень важная, по ее словам, встреча. Странность поведения и внешнего вида родственницы, когда она уходила «по делам», меня смутила. Я не знала, с кем и по какому поводу ей так нужно увидеться, но, глядя на нее, сюда напрашивалось несколько другое определение – свидание, и вряд ли муж был в курсе о нем.