Мысы Ледовитого напоминают

Но флот? Разве не бесспорное достижение Петра? Да, военный флот создан при нём, и, в частности, ВСЭ состоялась на судах военных. Попытка идти на кочах (из Архангельска) провалилась.

Для нашей темы это важно, ибо ВСЭ шла на судах военных.

До Петра у России, по сути, не было морского флота – ни военного, ни торгового, хотя был промысловый. Правда, был обширный речной флот, как промысловый, так и торговый, причём последний всегда был вооружён для защиты от речных пиратов. При первых Романовых на Дону и Волге строилось много мелких военно-транспортных судов, но собственно военный корабль – «Орёл», был один [Тушин, гл. 2]. Он построен голландцами на Оке при Алексее Михайловиче для охраны волжских купеческих судов. «Орёл» предназначался и для выхода в Каспийское море, но лишь спустился в 1669 году по Волге до Астрахани, где оказался не у дел. Город был взят полчищами Степана Разина, имевшего большой флот – знаменитые струги. Один «Орёл» выступить против них никак не мог, в обороне не участвовал (пушки с него были сняты для обороны крепости) и, вероятно, не был Разиным даже замечен как военный корабль.

Винить голландских офицеров и мастеров вряд ли стоит, однако сами они, по всей видимости, свою вину чувствовали: один из них, Йоганн Стрюйс, парусный мастер, в своей книге писал, что «Орёл» был сожжён повстанцами[67 - Он не раз видал в Астрахани пьяные оргии Разина и поведал миру об утоплении персидской княжны (назвав её царевной). Он видал её и записал: «это была милая, остроумная дама, всегда хорошо относившаяся к нему (Разину – Ю.Ч.). Увы, она стала жертвой его жестокости» [Голландцы…, с. 55]. Самого утопления Стрюйс не видел.]. Так с тех пор и принято считать, хотя историк флота Юрий Тушин давно уже нашёл два документа, согласно коим «Орёл» так и сгнил, не использованный. Любопытно, что находка никак на пишущих не повлияла, кроме недавней заметки Татьяны Жадновой, журналиста (Морской сборник, 2012, № 11).

От Петра же остался на Балтике огромный военный флот: 36 линейных кораблей, 16 фрегатов, 70 галер и более 200 иных судов (НБЕ, т. 4, стл. 884). Он изгнал Швецию из числа тогдашних великих держав, но для блага России требовалось иное – только выход на Балтику. Он состоялся бы в те годы при любом активном правителе (например, при Софье), и для удержания позиции флот был нужен, но лишь тот, что достаточен для обороны и торговли. Пётр, однако, думал иначе:

«Новый флот уже мог сражаться с противником, но царя охватил кораблестроительный азарт – ведь он был корабельным плотником. Была развёрнута огромная программа по строительству парусных гигантов… но они строились в спешке, с нарушением технологии, из сырого леса. К 1720 году Россия имела 31 линейный корабль, а Швеция только 11 […] Через несколько лет после смерти Петра… корабли вышли из строя – попросту сгнили» [Нефёдов, с. 112].

К тому же флот был заперт в тесной Балтике и основная его часть сгнила, как и «Орёл», без употребления. Так, при Анне Иоанновне в 1733 году числилось 37 линейных кораблей, но воевать со Швецией смогло из них 16 (см. Очерк 4). Галер было очень много, но 3 наличных галерных роты могли обеспечить гребцами всего 3 галеры [П-2, с. 335] (при Петре же преобладали гребцы-каторжане, быстро погибавшие; их поставляли непрестанные уголовные и политические процессы – это похоже на сталинские великие стройки). А ведь для строительства этого флота Пётр оставил Россию без строевого леса. Подробнее см. [Длуголенский; Казаков; Петрухинцев].

Что касается черноморского флота, то для его постройки были начисто вырублены миллионы десятин леса – во сто раз больше, чем требовалось. Южные леса вообще исчезли, уступив рукотворной степи, в каковой юг России с тех пор и живёт, а реки Воронеж и Дон были забиты гниющими брёвнами, мешавшими судоходству ещё и через 250 лет [Казаков]. Сам же черноморский флот и его базы Петру пришлось в 1711 году приказать уничтожить, чтобы спасти самого себя от плена в ходе Прутской катастрофы.

Когда мне эти сведения попали в руки, поначалу не верилось: слишком велика нелепость, слишком велика Россия – так быстро леса не изведёшь. Но занятия историей ВСЭ (о ней см. Очерк 4), убедили, что всё, увы, верно. Так, например, через семь лет после смерти Петра I, в Петербурге собралась Воинская Морская комиссия и пришла к выводу:

«А самых больших кораблей нам строить трудно, понеже лесу для строения больших кораблей в здешнем государстве не слишком довольно» [П-1].

И сформулировал этот вывод (русским стыдно слушать) англичанин – вице-адмирал Томас Сандерс. То есть: в маленькой Англии леса для огромного флота хватает, а в огромной России нет. Действительно, корабельного леса в северо-западной, средней и южной России почти не осталось, и флот пришлось ограничить средними и малыми кораблями, а само строительство перенести в Архангельск, заброшенный, кстати, тоже по указу Петра [П-1, с 19]. Там можно было использовать лиственницы вместо дубов, почти нацело уничтоженных в Эстонии и средней России действиями царя-реформатора. Дубовые рощи остались за Волгой, в Казанской губернии, а наладить перевозку брёвен на Балтику в должном количестве, к счастью, так и не удалось.

Флот гражданский

Кроме военных, появилось при Петре множество увеселительных судов для знати (одним из них позже командовал Челюскин в чине мичмана), зато торговый и промысловый флоты пришли в упадок. Трудно сказать, что нанесло им больше зла – повальная мобилизация моряков в военный флот, принудительное соединение судовладельцев в «кумпанства» или запрет плавать на обычных русских судах[68 - Слов нет, поморские кочи и лодьи, неспособные лавировать, были в начале XVIII в. анахронизмом, и менять их на суда западных типов было надо, но не путём запрета, а созданием новой судостроительной базы, о каковой царь не озаботился. Строить в массе «новоманерные» суда было некому, негде, не из чего и не на что.]. Особой бедой Севера был запрет внешней торговли через Архангельск. Хотя многие свои нелепые указы Пётр вынужден был отменять, хотя продолжали их отменять и его преемники, но разгром гражданского флота состоялся и преодолён был лишь через полвека, при Екатерине II.

Торгового флота Пётр не создал вовсе. Прочесть об этом нелегко, поскольку приходится вычитывать факты реальной истории в потоке восхвалений, какие поют Петру за создание им торгового флота. Еще 140 лет назад историк северного флота Степан Огородников начал с восхищения:

«всеобъемлющему уму Петра Великого предоставлено было дать России и русской торговле направление блистательно прочное» [Огородников, с. 15–16],

за которым изложил ход дел, отнюдь не блистательный и совсем непрочный. Увы, служилый историк может писать правду только так.

Степан Фёдорович Огородников

В третий и последний раз Пётр был в Архангельске в 1702 году, после чего увлёкся созданием Петербурга, а с Архангельском поступил примерно так же, как с первой женою, с Евдокией. В итоге в год появления Петра в Архангельске (1693) туда пришло 49 торговых судов, затем их бывало до 233 (но число русских среди них ни разу не превысило тринадцати), а в год его смерти (1725) пришло всего 19 [Огородников, с. 15]. Жаль, что об этом не пишут.

Постепенно Пётр вообще запретил торговать через Архангельск, город зачах, а архангельская верфь (Соломбала), до того процветавшая, еле выживала, строя купцам «новоманерные» промысловые суда вместо запрещённых привычных (лодьи, кочи и т. п.). Еле выживала потому, что после запрета рубить крупный лес (кроме как для флота военного) верфь должна была получать дозволение на каждую партию леса (притом только некрупного) от царя лично, а тот, воюя, отвечал не всегда и не сразу. Другим отраслям было ещё хуже.

Недавно архангельская аспирантка Мария Павшинская проследила чехарду петровских указов о Севере, последний из которых (апрель 1722 г.) требовал от купцов возить в Архангельск продовольствие и всё остальное «токмо для нужд местных жителей, а не для отпуска за море» [Павшинская, с. 118], словно жители могут удовлетворять свои нужды, не работая.

Историк торгового флота Николай Репин в своё время писал:

«Торговое судостроение в Соломбале продолжалось до начала 20-х годов XVIII в…. и в XVIII в. не возобновлялось. За это время на казённой верфи было построено полтора десятка торговых кораблей. В новой столице правительство не предпринимало попыток строить коммерческие суда». Таким образом, русская торговля «не была реализована ни на Севере, ни на Балтике» [Репин, с. 45].

Словом, Пётр не только убил всё, что создал в молодости на Севере, но и разорил то, что было до него. После смерти реформатора всё пришлось начинать заново – запомним это для

Очерка 4. Подробнее о гражданском флоте при Петре I см. [Овсянников и Ясински; Огородников; Павшинская; Репин].

К сожалению, из недавних руководств по истории гражданского флота России взять практически нечего. Что же касается иных руководств, то их авторы доходят и до прямой лжи о петровском гражданском флоте. Например:

«Партикулярная верфь, где строились небольшие суда для жителей Петербурга. Необходимость в речном флоте существовала из-за того, что в строящемся городе мостов ещё не было» (Голомолзин Е.В. Неизвестный Петербург. СПб., 2014, с. 105).

На самом деле было наоборот: казённая Партикулярная верфь была построена в 1716 году (для снабжения речными судами центральных учреждений и нескольких представителей петербургской знати) вовсе не потому, что в городе «ещё не было мостов». Наоборот, Пётр запретил строить постоянные мосты для того, чтобы заставить жителей заводить лодки, причём требовал только парусные суда западных образцов. На партикулярной верфи

«"оныя суда… были деланы по образцу европейскому. Его величество повелел довольно таких судов наделать и всем знатным господам безденежно раздать", "а для лучшего обучения определил ездить местным жителям в воскресные дни для гуляний… всем вместе, т. е. целым флотом"» [Пыляев, с. 236].

Полезное в принципе начинание быстро обратилось, как водилось у Петра, в репрессивное учреждение, выдававшее лицензии лишь «новоманерным» судам, на коих устраивались принудительные «гуляния», порою опасные. Наоборот, на Севере, где такие верфи были остро необходимы, их не строили.

«Все флаги в гости будут к нам» – восторженно писал Пушкин ещё до того, как занялся Петром по документам, и был, сам того не зная, прав: внешняя торговля шла почти целиком силами чужих флотов, с огромными убытками для России. Редкие российские торговые вояжи велись на военных судах, коим иногда случалось продавать на чужбине пушки, чтобы вернуться домой.

Наконец, без гражданского флота нет возможности всерьёз развивать и военный: в других странах при начале войны матросов мобилизовали в военный флот из гражданского, а в России было неоткуда [П-2, с 268]. Вот вам и петровский капитализм, и петровская модернизация.

Северо-восточный проход

В описанных условиях можно бы ожидать полного отсутствия всяких действий России по разведанию СВ-прохода, по крайней мере, в конце правления Петра, но это не так. Последние 11 лет жизни данный вопрос его занимал, и порою весьма. Вопрос освещён в Приложении к Очеркам 3 и 4, а здесь скажу только вот что. Началось с того, что в мае 1713 года он получил от своего лондонского морского агента Фёдора Салтыкова совет (см. [Берг, с. 24]):

«Велеть построить корабли на Инисейском устье и на иных реках, понеже оной реки устие позади Ледовитого моря, и в Сибири от Енисеского устия до Китаи все надлежит Вашему владению оной морской берег. И теми кораблями, где возможно, кругом Сибирского берега велеть проведать, не возможно ли наити никаких островов, которыми б мочно овладеть под Ваше владение. А ежели таковых и не сыщется, мочно на таких кораблях там купечествовать в Китаи и в другие островы, такожде и в Европу мочно отпускать оттуды леса, машты и доски, смолу и тар [дёготь], понеже там изобилство великое, а здесь в Европе зело в том великая нужда и дороговизна, и в том будет в государстве прибыль великая».

Уже здесь мы видим основную идею будущей ВСЭ – исследовать арктическое побережье не одним кораблём из европейского порта, а серией кораблей, одновременно идущих из разных российских рек. Позже Салтыков предлагал также искать торговые пути в Индию и Китай по верховьям сибирских рек от Иртыша до Амура, для чего послать и туда экспедиции. Предложения Салтыкова подробно рассмотрены в 4-10, здесь же нам интересна реакция Петра.

В его кругу идеи Салтыкова сразу же стали живо обсуждать. Английский капитан Джон Перри, покинувший Россию в 1715 году, успел отметить:

«Я сам не раз слышал, как Царь выражал своё намерение послать людей с целью снять верную карту страны, как только наступит мир и он будет иметь досуг заняться этим исследованием, чтоб определить, есть ли возможность кораблям проходить мимо Новой Земли (Nova Zembla) в Татарское море (Tartarian Sea) на восток от реки Оби, где можно было бы строить корабли для отправления к берегам Китая, Японии и проч.». И далее: «Царь предполагал посылать разных лиц с поручением исследовать, нет ли чрез него какого-либо пути сообщения, хотя сам он был такого мнения, что путь этот не существует, и говорил, что, по его соображениям, эта страна, вероятно, в этом месте соединяется с Америкой, и что эта часть света была населена в те времена, когда не было ещё тут такого множества льда и холод не так сильно свирепствовал около полюсов» [Перри, с. 41, 46].

Есть и другие свидетельства обсуждения полярной темы в кругу Петра (напр.: СИРИО, т. 40, с. 17–18), но нет никаких данных о реальной посылке экспедиции на Север. По-видимому, царь действительно «был такого мнения, что путь этот не существует». Совсем иначе откликнулся он на южные и восточные замыслы Салтыкова. Пётр вполне воспринял его идею о поиске пути в Индию через верховья сибирских рек. Он неоднократно отдавал приказы сибирскому губернатору Матвею Гагарину относительно обследования Сибири и её рек, и Гагарин превосходно их исполнял. Но он ещё и присваивал казённые суммы. Делали это в петровском аппарате едва ли не все (историки делают исключение для генерал-прокурора Павла Ягужинского, о ком мы вспомним в Очерке 4), однако именно Гагарин, как уже сказано в п. 4, попал в застенок, а затем на виселицу.

Став в 1711 году сибирским губернатором, Гагарин ещё до пожеланий Салтыкова весьма дельно и деятельно включился в задачу поиска новых земель. Он направил на северное, восточное и охотское побережья Сибири несколько поисковых групп, включавших пленных шведских специалистов.

В 4-10 рассказано то немногое, что известно о вдохновителе этой огромной работы – то был казачий полковник Яков Агеевич Ельчин, возглавивший в 1716 году по распоряжению царя Большой Камчатский наряд [Сгибнев, 1868]. Наряд собрал ряд географических сведений и обеспечил первое плавание из Охотска на Камчатку (до этого туда ехали из Якутска сухим путём через Анадырский острог, очень долгим, дорогим и опасным), о чём тоже см. 4-10.

Увы, после исчезновения Ельчина и Гагарина в застенках, почти все их достижения были утрачены. Чуть ли не единственное, что осталось, это речной путь из Якутска в Охотск и за ним морской путь из Охотска на Камчатку, которым с тех пор пользовались все, включая героев Очерка 4.

Забавно, что ключевая часть этого пути – нартовая дорога от Юдомского Креста до реки Урак, давно заброшенная, изображена на ныне используемой карте как действующая (воспроизведена в Прилож. 11 к Очерку 4).

Войны

В завоеваниях Петра принято видеть его важный, если не главный, успех. Не раз писали (в том числе Милюков), что войны были целью жизни Петра в большей мере, нежели средством. Ведение войн было единственной политической страстью Петра, ради которой он, по Милюкову, затеял (и лишь отчасти провёл) свои реформы. Кончив очередную войну, он не сокращал войско, как в других странах, а расселял его по деревням, ещё более утяжеляя жизнь крестьян. Главное же, он начинал этим войну со своим народом, обращая солдат в оккупантов, обязанных помогать властям в сборе непосильных налогов.

У нас любят вспоминать петровские победы, никогда не касаясь подробностей. Вот совсем небольшая победа – взятие крепости Ниеншанц, что была на месте Охты, пригорода Петербурга. С этого началась история Петербурга, и странно вроде, почему Ниеншанц не показывают туристам. Оказывается, Пётр уничтожил его, а население обратил, словно хан кочевой, в рабство. И

«строительные материалы из разрушенных домов пошли на постройку петербургских зданий. После взятия Ниеншанца большая часть жителей уведена в плен. Незамужние женщины, по словам Вебера, поступили в услужение к царице и придворным дамам и впоследствии времени выданы замуж. В 1714 году поселились в Ниеншанце новые жители, высланные по указу Петра из других городов». (До этого место 11 лет пустовало, а рядом строилась новая крепость.) «Земляными работами занимальсь пленные шведы», которые «получали только пищу а вольные (согнанные со всей России русские, татары и прочие – Ю. Ч.) и плату по три копейки в сутки. По недостатку землекопных орудий и других инструментов, большая часть работ производилась голыми руками, и вырытую землю люди носисли на себе в мешках или даже в полах платья» [Пыляев, с. 9–10].

Как и в деле царевича, тут больше желания унизить, чем добиться какой-то пользы. Как видим, Сталин, повинный в чудовищных депортациях, лишь повторял Петра (и Ивана Грозного).

Стоит добавить, что все петровские войны были захватническими, в отличие от войн его предшественников, которые бывали также и оборонительными. Даже Полтавское сражение (отражение вторжения шведов) было следствием вторжения Петра в шведскую Прибалтику. Часть её он в самом деле завоевал (и чудовищно разорил – см., например, Прилож. 5), зато принято молчать о том, что все его южные войны, наоборот, оказались неуспешны.

Они повели к гибели миллиона, если не больше, людей, разорили несколько миллионов, и всё это оказалось зря: в 1711 году Пётр, в итоге Прутского похода, отдал и южные земли, и флот туркам (см., напр., [Казаков, 2007]).

Любят вспоминать Полтавскую победу (где, кстати, на сотню с лишним русских пушек пришлось всего четыре шведских), но не любят – применённые в ней заградительные отряды, заимствованные из Пруссии и составленные Петром из казаков и инородцев [Казаков, 2007]. Не вспоминают также о тысячах шведских пленных, отправленных в Сибирь.