Мысы Ледовитого напоминают

Ответ, правда, не слишком утешительный, дает теория развития науки. А именно, подавляющее большинство учёных принадлежит так называемой нормальной науке, которая работает сама на себя и на общественный заказ, активно подавляя те течения мысли, которые полагает опасными (подробнее см. [4–7]). Тем самым, для поиска истины необходимо (но никак не достаточно) осознать границы нормальной науки, ее пользу и вред, и уметь выйти за их рамки.

Обычным инструментом нормальной науки является обратная эвристика – утверждение, которое требовалось доказать, но которое в данной культуре стало аксиомой (подробнее см. [4-11]).

Тем самым, чтобы начать понимать суть темы, следует сперва выявить все бытующие в ней обратные эвристики и полностью исключить их из перечня «доказанных» утверждений.

Яркий пример обратной эвристики как раз и дает история с Петром I. Учебник истории (неважно, какого года, уровня и места издания) делит историю России на допетровскую и более позднюю. Если пишут о Петре специально, то делят историю на три части – до Петра, при Петре и после. Эпохальная роль Петра тем самым задана и не обсуждается, даже если обсуждение заявлено.

Первым известным мне историком, поступившим иначе, был Павел Милюков: в магистерской диссертации о финансах и администрации России двух веков (XVII и XVIII) он выявил два периода – до Полтавской битвы (1709) и после нее. То был, по Милюкову, переломный момент в управлении, к которому государство шло весь XVII век и след которого виден историку еще полвека.

Но не следует думать, что в том году Петр задумал и начал осуществлять какой-то план финансовой реформы. Нет, некий план обнаружится лишь через 10 лет, будет вчерне реализован через 15 лет, а еще через пару месяцев Петра уже не станет, и система его начнет разваливаться.

Тридцатилетний Милюков представил к защите огромный обобщающий труд (обычно же крупный ученый защищал на степень магистра работу небольшую и частную, зато раньше), вскоре вышедший книгой почти в девятьсот страниц. И спорят о той диссертации вот уже век с четвертью.

Павел Николаевич Милюков – депутат Гос. думы

Милюков отстранился от темы петровских зверств, что отнюдь не ослабило эффекта, а, наоборот, его усилило. Назвав в начале книги Петра «молодым реформатором», показав в середине вымирание населения России (особенно северного), в конце автор попросту отказал царю в звании реформатора:

«За исключением мер, принятых в последние годы (жизни – Ю. Ч.) под влиянием идей меркантилизма в пользу городского класса, Пётр не был социальным реформатором» [Милюков, 1905, с. 545].

Поскольку, однако, изменения государства налицо, то нам приходится

«наблюдать реформу без реформатора» (там же, с. 542)[59 - В 1-м издании (1892) эти слова расположены на с. 734 и 730 соответственно. Последние полтораста страниц книги заняли приложения. Издания идентичны.].

Жестокий тезис Милюкова «реформа без реформатора» редко упоминают и еще реже анализируют. Упоминая, обычно его именуют ошибочным, указывая на ошибки в книге Милюкова. Они там действительно есть, да и сама формулировка вряд ли удачна (называл же он на других страницах Петра реформатором), однако указание ошибок не заменяет анализа сути дела. Суть же состоит в том, что анализ реформы нельзя смешивать с анализом деяний Петра. Вот оно, измерение иное, нежели пресловутое «истина лежит посередине».

Начал Милюков с очерка финансов и администрации XVII века, показав, что и потребность в их реформе, и ее попытки были задолго до Петра. То же можно сказать о войске. Так, набор в рекруты для полков нового строя, обычный для петровской эпохи, практиковался давно, но именно Петр придал явлению огромный размах. Это повело (в отличие от времен прежних правителей) к массовому разорению и запустению крестьянских дворов. Особенно значительно и мучительно было опустошение при Петре земель европейского Севера [Колесников, с. 248–250; Швейковская, с 88].

Для Петра единственной причиной заняться реформой финансов и администрации была, по Милюкову, нужда в деньгах для содержания армии и флота. Царь нуждался в знании числа подданных именно для этого, но использовал его не для соразмерения желаний с возможностями, а лишь для исчисления, сколько следует брать с одного плательщика для покрытия требуемых расходов. Расходы же задавала, по Милюкову, планируемая им очередная война. Мне остается лишь добавить, что для Севера европейской России еще худшую беду являло строительство Петербурга и, затем, Ладожского канала.

Мысль о том, что для роста доходов надо помочь крестьянину расширить запашку, в голову Петра так и не пришла. Если налог собрать не удалось, надо его увеличить, вот и всё. Безмерно росшие налоги и угоны людей вели к падению производства и сокращению населения, однако царь вновь и вновь наращивал поборы, угонял новых людей (он писал, что его солдаты и работники бессмертны, ибо на место погибшего та же община обязана выставить новую «персону») и умножал роскошь двора. Дошло до курьёза: в 1707 году доходы казны упали, несмотря на удвоение налогов [Милюков, 1905, с. 142].

В 1700 году Петр ввел Россию в Северную войну, финансируя ее за счет четырех млн. рублей, накопленных при прежних царях и царевне Софье. Ко времени Полтавской битвы тех денег уже не было, приходилось брать их из различных мест для каждой отдельной нужды, вплоть до «отнятия половины жалованья у служащих». Тут Милюков подошел к основной теме:

«Но так или иначе, расходы удовлетворяются, и не зная какими средствами правительство покрывает этот постоянный рост расходов, мы не можем себе представить всей серьезности положения» (там же).

В 1710 году Петр учинил подворную перепись, думая узнать, насколько больше стало число дворов со времени прежней (1678 г.) переписи, но «результаты переписи готовили ему жестокое разочарование» (там же, с. 185): число дворов катастрофически уменьшилось.

Наши казенные историки, царские, советские и нынешние, обходились и обходятся с данными петровских переписей точно так же, как сам Петр: пользуются теми данными, где видят рост населения, и не пользуются остальными – либо объявляя их недостоверными, либо, что чаще, умалчивая о них. То, что Василий Ключевский назвал на лекции «статистическим дурачеством» петровских канцелярий [Ключевский, с. 124], наши историки кладут в основу своих умственных построений, притом успешно. Подробнее см. Прилож. 4.

Главное – исследовать плотность населения

Милюков вскоре радикально прояснил свою позицию самым понятным методом: непрерывное убывание числа жителей выясняется из анализа плотности населения. Во-первых, общий рост населения страны обманчив, если вызван завоеванием новых территорий. А во-вторых, для анализа плотности вовсе не требуется сплошных данных по стране. Достаточно представительных выборок, то есть в каждой губернии надо знать несколько волостей в разных уездах, для которых надёжно известны площади и население. Отпадает при этом и то возражение, что запустение одних дворов восполнялось укрупнением других дворов тех же селений. Итог такого анализа он вскоре выразил в своих дореволюционных «Очерках»[60 - Изданы с 1896 года 7 раз. В последнем издании (М., 1918) тема плотности населения дана, как и в третьем (1900), без изменений. В зарубежных его «Очерках», издававшихся с 1935 года [Милюков, 1993–1995], данная тема вообще отсутствует.] приводимой ниже диаграммой. Эта

«попытка определить движение населения в допетровское время сделана специально для настоящих "Очерков", так же, как и попытка определить прирост населения за последние два века» [Милюков, 1900, с. 52].

Опубликовал ли он самый анализ, не знаю, но, видимо, какое-то обоснование вывода существовало, так как Ключевский, учитель Милюкова, не просто принял выводы из диаграммы ученика, но и положил их в основу пересмотра собственных взглядов на роль Петра (см. далее). Чьих-либо ссылок на саму диаграмму не знаю; во всяком случае, критики её откровенно избегают.

Согласно Милюкову, относительно своевременности петровских реформ

«могут быть, к сожалению, два ответа… По отношению к внешнему положению России своевременность постановки этих целей доказывается уже их успешным достижением». «По отношению к внутреннему положению ответ на вопрос о своевременности должен быть отрицательным. Новые задачи внешней политики свалились на русское население в такой момент, когда оно не обладало ещё достаточными средствами для их выполнения. Политический рост государства опять опередил его экономическое развитие. Утроение податных тягостей… и одновременная убыль населения, по крайней мере, на 20 % – это такие факты, которые, сами по себе, доказывают выставленное положение красноречивее всяких деталей. Ценой разорения страны Россия возведена была в ранг европейской державы» [Милюков, 1905, с. 546].

Плотность населения по петровским губерниям (человек на кв. версту) [Милюков, 1900, с. 32]. Под Сибирской губернией имеются в виду её приуральские уезды. Как видим, Центру потребовалось около 130 лет, чтобы восстановить допетровскую численность населения

Конечно, не следует принимать итог Милюкова на веру, его надо подтвердить или опровергнуть. Сделать это (без обратной эвристики) никто за 125 лет не взялся, что досадно. Однако важнее, что Милюков установил общую закономерность развития России XVIII века: оно шло за Западной Европой как до, так и после Петра (запомним это для Очерка 4). Причём роль самого Петра была, по Милюкову, отрицательной: он неоправданно необдуманно ускорил процесс, тем ужесточил его, поэтому добился малого, а затоптал многое.

Его наследникам пришлось сразу отыгрывать назад (например, смягчить и сами налоги, и зверские приёмы их сбора), причём были то его ближайшие соратники (Меншиков, Ягужинский и др.), а отнюдь не только противники.

«Теперь больше не подрываются финансы этого государства ненужными постройками…, плохо устроенными мануфактурами и заводами, слишком обширными и неудобоисполнимыми затеями или пиршествами» —

доносил прусский посол (см. [Нефёдов, с. 122]). Вскоре

«после смерти Петра Великого к всеобщей радости налоги были уменьшены, Петербург был оставлен, флот сгнил, петровская администрация была распущена, армейские офицеры вернулись в свои деревни, а ближайшие соратники царя оказались в ссылке» (там же).

Пусть это и преувеличено, и отнюдь не всё было к радости (масса мелкопоместных офицеров и чиновников не могла жить без жалованья, а служить им теперь было негде), но суть дела верна. Она состоит не в том, что «птенцы гнезда петрова» поумнели, а в тупике петровской политики. Так случается при смерти диктатора нередко (то же самое совершили через 218 лет наследники Сталина). «Птенцы» сделали как раз то, чего боялся Петр, и, тем самым, ясно, что

«Необходимо отдать должное послепетровским лидерам. Они заметили ряд существенных недостатков, точнее пороков, новой податной системы […], увеличение налогового бремени» от «подушной подати» [Анисимов, 1982, с. 286].

К сожалению, при Анне Иоанновне подати вновь стала собирать армия, которая вновь встала на постой по деревням (там же, с. 284). Замечу: в этом отношении герои Очерка 4 действовали как бы при Петре.

6. Пётр как реформатор

Итак, по подсчётам Милюкова, за время правления Петра сбор податей вырос (в пудах чистого серебра) втрое, притом, что население сократилось процентов на двадцать с лишним. Вымирание подтвердил, но без аргументации, ещё Ключевский (см. Прилож. 4), а утроение налогов обосновано было много позже: «С учетом падения курса рубля в 2 раза, налоги возросли в среднем на душу в 3 раза» [Анисимов, 1982, с. 278]. Отсюда и двинемся в нашу тематику.

Милюков под гос. хозяйством имел в виду только администрацию и сбор налогов, он не коснулся собственно хозяйства – промышленности, сельского хозяйства и транспорта. Так что его вывод служил лишь отправной точкой для исследований народного хозяйства России в общепринятом ныне смысле.

В этом смысле особый интерес являет глава «Крепостническая экономика» книги [Анисимов, 2009а]. Там читаем о «пагубных последствиях победы подневольного труда в промышленности», повлекших «отставание страны от развитых стран Европы» (с. 268). Эти последствия не раз описаны с разных сторон. Наиболее интересно их описание теми, кто всё прощал Петру, веря в его величие. Таким был, например, историк Николай Костомаров (см. Прилож. 5). Однако рьяные поклонники Петра напрочь не видят в его делах ничего пагубного для страны (см., напр., Прилож. 6), так что две истории Петра живут, друг о друге как бы не зная. Притом истина никак не желает лечь посередине.

Зверства и нелепости деяний Петра настолько заслоняют известным мне критикам Петра (да и мне самому) горизонт познания (о нём см. Прилож. 7), что встаёт вопрос: возможна ли вообще здравая оценка его дел? К счастью, тезис Милюкова задаёт выход из затруднения. Он видится мне вот каким. Следует выяснить, что было в тот век сделано, что из этого сделано при правлении Петра, что развилось далее, а что, наоборот, заглохло. Затем уже надо пробовать определить роль в этом Петра лично – где она была содействием развитию страны, а где наоборот. Задача огромна и требует усилия многих, однако наша цель существенно скромнее: нужно понять, как правление Петра отразилось на будущих экспедициях, а они – на способах освоения Арктики.

После раннего увлечения Поморьем (1693–1702) Пётр невзлюбил его, а затем, как и первую жену Евдокию, возненавидел – видимо, за обычный северянам, как и Евдокии, вольный дух, каковой преследовался Петром чем дальше, тем злее. Поздними указами он прямо-таки добил Север, о чём см. далее.

В понятиях привычной истории флота и науки ход событий петровской эпохи нельзя не только всерьёз осознать, но и просто описать (так, упомянутые в Приложении к Очеркам 3 и 4 жестокие петровские экспедиции выходят у наших историков Арктики чем-то вроде экстрим-туризма), а привычная политическая и хозяйственная история, наоборот, вовсе не касается экспедиций. Поэтому всё величие участников Великой Северной экспедиции (ВСЭ), о чём будет речь в Очерке 4, вот уже почти 300 лет остаётся в тени. Чтобы оценить это величие, необходимо погрузить деяния наших героев в тяготы и ужасы эпохи.

* * *

Любопытно, как Ключевский, будучи уже знаменитым историком, переходил от бездумного восхваления Петра (в чём повторял своего учителя, сановного Сергея Соловьёва[61 - «Соловьёв был очень озабочен приёмом великого князя и объяснением ему “Петровского” павильона на выставке, сопровождая его в мундире придворного ведомства, со звездой и лентой Белого Орла» (Корсаков Д. А. // Вестник Европы, 1906, № 9, с. 270).]) к позиции Милюкова, своего ученика. Желающему проследить это, предложу Комментарии к его Курсу [Ключевский, т. 4], здесь же замечу, что Ключевский видится мне в вопросах Новой истории (где не был специалистом) более мастером афоризма, нежели анализа. Вот некоторые его афоризмы.

Петровская реформа «это было скорее потрясение, чем переворот»; петровские «благотворные деяния совершались с отталкивающим насилием»; при Петре «молодёжь приучалась смотреть на школу как на тюрьму или каторгу, с которой бежать всегда приятно»; «ближайшие к Петру люди были не деятели реформы, а его личные дворовые слуги»[62 - В этом Пётр брал пример с Ивана Грозного. Стоит добавить: «Хищные “птенцы гнезда Петрова”, вырвавшись на волю, насмерть заклевали друг друга, и в этом чувствуется рука Немезиды» [Рыженков, с. 37].]; «промышленность после Петра не сделала заметных успехов, внешняя торговля как была, так и осталась пассивной в руках иноземцев; внутренняя падала» [Ключевский, т. 4, с. 202, 203, 224, 232, 310]. Все они прямо касаются нашей темы.

7. Итоги петровского правления

С позиции «истина посередине» можно обсуждать, например, военную деятельность Петра. С одной стороны, завоевания налицо, а это считалось в те времена благом. С другой – неясно, нужны ли были стране они, кроме выхода к Балтике, и оправдывают ли они весьма жестокое (даже по тем временам) разорение Петром как завоёванных стран, так и собственной родины. Можно оценить подобным образом и управленческие способности Петра: с одной стороны, они велики и несомненны, с другой – столь же явен конфуз с Морской академией и многими прочими начинаниями. Можно спорить также о роли петровских реформ для развития хозяйства [63 - Авторы, видящие в Петре великого реформатора, пишут, однако: «Вердикт относительно того, ускорил или замедлил он развитие капитализма в России, всё ещё не вынесен» [Хьюз, с. 420]. Или: «Цена, которую страна и народ заплатили за три войны – со Швецией, Турцией и Персией, оказалась непомерно высокой. Попросту говоря, Пётр разорил собственную страну ради создания новой армии» [Анисимов, 1998, с. 55].] и искать желанную середину.

Но главные итоги правления Петра, с которыми нам придётся столкнуться в Очерке 4, были совсем иные, и в них середины не видно, ибо всё свидетельства гласят одно. Назову пять таких итогов – 1) возрождение рабовладения[64 - При Петре крепостных стали продавать без земли и в одиночку (разбивая семьи), что сам Пётр назвал неслыханным нигде в мире злодейством, но узаконил. Петровские заводы обслуживались крепостными рабочими – сословием, которое создал Пётр. В чистом виде рабство (предельно жестокое) являл собой созданный Петром галерный флот – архаизм, от которого Запад уже начал в начале XVIII века отказываться] как основы государства, 2) утверждение бюрократии как единственной социально активной силы и разгром всей иной общественной жизни, 3) насаждение небывалой жестокости как нормы[65 - Резкое нарастание жестокости при Петре признавали даже те историки права, которые видели в нём великого реформатора (см. Прилож. 7). Так что традиционное оправдание Петра «жестоким веком» лживо.], 4) введение доноса как формы успеха и просто выживания в обществе[66 - Самым ужасным для разрушения нравственности было введение в 1721 г. обязательной исповеди всего населения с обязательным доносом священника властям.] и 5) самопоедание как основа экономики.

Из них как следствие вытек упадок страны, отчасти преодолённый в следующие триста лет, но во многом оставшийся невосполнимым, что прискорбным образом видно в наши дни. Добавим к этому сокращение населения при Петре на четверть, если не больше.

Флот военный