Жестокие женские игры

– Как что? Не видишь что ли, машина заглохла. Давай, помогай, а как заведётся, сам запрыгнешь, так потихоньку до города и допилим.

Не говоря ни слова, Шубин снял куртку и молча стал толкать тяжёлый автомобиль. В этом месте не было уклона. Толкать было тяжело, и он весь взмок, пока, наконец, мотор несколько раз «чихнув», не завёлся. Тут же не мешкая, он на ходу заскочил в машину, и они поехали дальше.

–Хорошо бы ты со мной до дома доехал, – сказала его неожиданная спасительница, – а то с такой комплекцией как у меня, тяжело и толкать и запрыгивать на ходу.

– А где вы живёте? – поинтересовался он. Оказалась, она живёт всего в двух шагах от Ксюшиного дома и, услышав это, Иван Александрович чуть не рассмеялся. Вот и не верь после этого в судьбу, подумал он. Сегодня там, «наверху», кто-то и в самом деле решил позаботиться обо мне, решил он. Так они и ехали. Мотор время от времени глох, и он толкал машину, пока тот не заводился. Настроение у него было превосходным. Сегодня ему всё удалось: он благополучно избавился от «шкоды», не заблудился в лесу, не остался стоять на шоссе, и, хоть с относительным комфортом, но всё же приближался к дому. Попутчица угостила его домашним вином и он пил его прямо из горлышка, быстро и весело пьянея. За всю дорогу их ни разу не остановили. Очевидно вид у «жигулёнка» был настолько жалкий, что не удостоился внимания ни одного сотрудника ГАИ. Они ехали и пели. Голос у женщины был удивительно сильным, а репертуар разнообразным. Шубину нравилось ехать в этой разбитой машине с гостеприимной хозяйкой, жевать бутерброд, предложенный ею же, запевать его чудесным домашним вином и в перерывах подпевать. Когда автомобиль заглох в очередной раз, Иван Александрович не выдержал и полез в мотор. Копался он в нём минут двадцать, пытаясь прочистить засорившийся карбюратор и как ни странно, что-то ему всё же удалось сделать, потому что в городе машина вела себя почти прилично. Заглохла она уже возле самого гаража, но по сравнению со всеми сегодняшними приключениями это было уже сущей ерундой. Кое-как вдвоём вкатили они бедную колымагу в гараж. При этом внутри у неё что-то так натужно скрипело и всхлипывало, что Шубину захотелось пожалеть её как живую. Предложить женщине деньги он постеснялся, чувствовал, что она и послать может за это. Поэтому Иван Александрович решил отблагодарить другим способом: взяв номер её телефона, он предупредил, что на следующий день с ней свяжется его знакомый, чудный мастер, который приведёт развалюху в божеский вид за вполне умеренную цену. Она начала было отнекиваться, но он не стал даже слушать.

–Не знаю как вас, и благодарить, – ответила она. – У меня всё руки не доходят заняться ею. Целый день кручусь на работе, а вечером, если есть силы и время, еду на дачу. Тут его новая знакомая счастливо улыбнулась: – Там у меня парочка внуков, жутких сорванцов. Дочка устаёт с ними за весь день, вот и стараюсь хоть немного помочь. Шубин подумал, что, судя по внешнему виду, она работает где-нибудь на фабрике, швеёй или кем-то в этом роде, решил он для себя. Но из любопытства всё же спросил, что это за работа такая, где она так занята. Женщина улыбнулась: – Как скажу, где работаю, сразу от меня все шарахаются. Давайте лучше я останусь для вас прекрасной незнакомкой. Тут она так заразительно засмеялась, что, у неё даже слёзы от смеха брызнули, и она всё ещё смеясь, вытирала их рукавом кофточки. -Конечно «прекрасной» это сильно сказано, но что поделаешь, и в моём возрасте хочется чувствовать себя привлекательной. Ну, а если серьёзно, то так и быть, открою тайну. Произошла неуловимая перемена, он и не заметил, что конкретно изменилось, но перед ним стоял уже другой человек. Простоватая тётка исчезла, а на её месте оказалась женщина, чей серьёзный, внимательный взгляд сбивал с толку. Стараясь не показывать, как удивлён такой метаморфозой, Шубин произнёс: – Всё, можете ничего не говорить, кажется, я догадался. Вы учительница и, вполне возможно даже директор школы.

–Ошибаетесь, – усмехнулась она, – я подполковник милиции.

Ивану Александровичу это признание стоило ещё нескольких седых волос на голове. Интересно, подумал он, что бы она сказала, если бы знала кто я, и чем сегодня занимался.

Будто прочитав его мысли, женщина произнесла в ответ: – Вы кстати тоже, не тот, за кого я вас поначалу приняла. Увидев вас на шоссе поначалу решила, что вы простой работяга.

–А почему передумали?

– На вас пусть не совсем новые, но очень дорогие вещи и, судя по тому, как вы удобно себя чувствуете в них, они действительно принадлежат вам, а не сняты с чужого плеча. Думаю, не ошибусь, если скажу, что ваша сумка стоит столько, сколько зарабатывает рабочий за месяц. Туфли у вас тоже не фабрики «Скороход», а руки говорят о том, что вы понятия не имеете, что такое тяжёлый труд. Можете, конечно, сказать, что вы инженер, спорить не буду. Но откуда у простого инженера порой такое властное выражение лица?

Шубин молча смотрел на неё, ожидая, что сейчас она назовёт его имя и фамилию, а также расскажет по пунктам, что он делал сегодня вечером. Но в этот момент в ней опять вдруг что-то неуловимо изменилось, и она вновь стала похожа на простоватую дачницу: – Да ладно вам, не смущайтесь, я уже привыкла, что от меня шарахаются, как только узнают кто я. Вот и вам сейчас не терпится сбежать куда-нибудь подальше.

Шубин смущённо улыбнулся: – Да нет, просто тот ваш вид, ну когда я с вами познакомился, совсем не подходит под образ офицера милиции, вот и удивился. А чтобы доказать, что я от вас не шарахаюсь, помогу сумки до дома донести.

Неопределённо хмыкнув в ответ, женщина повела его к себе домой, и по дороге ещё очень интересно рассказывала, как часто люди живут в плену своих стереотипов, с детства привыкая и не желая всю жизнь от них отказываться. Старый лифт, натужно кряхтя, поднял их на четвёртый этаж. «Сталинская» постройка, подумал он. Потолки под четыре метра, огромные окна и чудесный вид из окна. Дверь им открыл её муж. Совершенно не удивившись, что жена пришла в сопровождении незнакомого мужчины, он характерным для очкариков жестом поправил очки на переносице и представился: – Качалов Фёдор Семёнович.

–Иван Александрович – произнёс в ответ Шубин, с удивлением отметив про себя, что он так долго и весело ехал вместе с его женой, но так почему-то так с ней и не познакомился.

– А ужин есть? – спросила она мужа.

Тот сразу засуетился: – Ну конечно Лялечка, я борщ сварил, как ты и просила.

Уловив удивлённый взгляд Шубина, она сказала: – Да, меня, в самом деле, зовут Ляля. Это была бабушкина идея, назвать меня так. На работе меня зовут Еленой, а дома Лялей. А вы вместе с нами сейчас поужинаете, мой муж варит замечательный борщ. Он у меня профессор, химик, и если что-то готовит, то подходит к этому с научной точки зрения

Но Иван Александрович стал отнекиваться: – Понимаете, меня жена ждёт и сын. Так что извините, но как-нибудь в другой раз. Он не знал, что она там углядела в его глазах, но было видно, что не обиженна отказом и верит, что его действительно где-то очень ждут. Попрощавшись, Шубин поспешил откланяться и всю дорогу до Ксюшиного дома, думал, какие они разные: эта женщина, подполковник милиции и её профессор. Она высокая, не то чтобы толстая, скорее крупная. Он ниже её примерно на пол головы, кругленький, с розовой лысиной на макушке. Взятые по отдельности они были немного даже комичны, но вместе прекрасно дополняли друг друга.

Шубин шёл, совершенно не обращая внимания на прохожих, которые изредка оборачивались привлеченные его внешним видом: грязные рубашка и джинсы, перемазанные по локоть руки и нелепая кепочка на затылке. Такой вид был вполне уместен где-нибудь на стройке, а никак не в центре Москвы, но его это не трогало. Ключи от Ксюшиной квартиры были у него с собой, и, открыв дверь, он неслышно вошёл в квартиру. Ксюша кормила Никиту на кухне, но малыш капризничал и требовал колбасу вместо творога. Ксюша смеялась: -ох, ты и лисёнок! Колбасу ему три раза в день подавай, а кто творожок есть будет?

–Папа, папа будет творожок, Никите нельзя – заверещал ребёнок в ответ.

Услышав это заявление, Шубин едва не расхохотался, но сдержался и вновь стал наблюдать за сынишкой. Продолжая крутиться во все стороны, Никита докрутился до того, что свалился со стула. Раздался громкий рёв. Подхватив сына на руки, Ксюша стала успокаивать капризулю, а он даже плача продолжал настаивать на своём. Иван Александрович услышал, как, ещё всхлипывая, сын произнёс: – мамочка, дай скорее колбаску, так ножка болит.

Не в силах больше скрывать своё присутствие Иван Александрович расхохотался и, войдя на кухню, сгрёб в охапку обоих. Естественно после его появления о твороге было забыто. Никита получил колбасу, а в придачу к ней ещё и две конфеты. Ксюша только улыбалась, глядя на счастливую Никиткину мордашку. Ей нравилось, как Иван обращается с сыном, хотя, и она первая это признавала, он его ужасно баловал. Объевшийся Никита уснул прямо у него на руках и, уложив его в кроватку, Шубин вернулся на кухню, где Ксюша заканчивала мыть посуду. От самой Ксюши и всей обстановки веяло таким теплом и счастьем, что у него перехватило дыхание. Даже когда Вика была маленькой, в их доме никогда не было такого весёлого беспорядка. Все её игрушки вовремя возвращались домработницей на свои места, одежда аккуратно висела на плечиках в шкафу, а в комнате царила прямо таки стерильная чистота. Даже карандаши там не валялись, а стояли в вазочке на столе. Здесь же, на этой маленькой кухне всё было настоящим. На столе лежал неизвестно как попавший туда Никиткин носочек, весь подоконник был заставлен солдатиками, а на полу расположился устроенный Никитой автопарк из маленьких машинок, о которые Ксюша то и дело спотыкалась. Не желая ждать, пока она закончит возиться с посудой, он подошёл и обнял её. И последним, что он отчётливо запомнил в этот вечер, было запрокинутое к нему лицо, и глаза, такие глубокие, что казалось, в них можно было утонуть.

Домой он попал только утром и, обнаружив там бледную как мел Ирину Сергеевну и заплаканную Вику, с тоской подумал о том, что начало его новой личной жизни, опять откладывается. По всей вероятности, начались те самые неприятности, которые рано или поздно должны были заявить о себе.

– Что случилось? – быстро оценивая ситуацию, спросил он у дочери, но ответа так и не получил. Разрыдавшись, она скрылась в своей комнате, и тогда он обернулся к жене.

–Звонили из милиции, интересовались Викиной машиной – не дожидаясь его вопроса, сказала Ирина Сергеевна.

– Что ты ответила?

– А что я могла им ответить? Сказала, что машина в гараже, и они могут приехать посмотреть на неё. Он немного помолчал, прокручивая ситуацию, и, придя к какому-то своему решению, ответил: – Пусть приезжают.

–Ты что, с ума сошёл? – Закричала она. – Они ведь начнут допрашивать Вику и она тут же во всём сознается!

–Тот, кто звонил, представился?

– Естественно. Сто раз извинился, сказал, что он старший оперуполномоченный районного отделения. Фамилия такая необычная – Казуля. Я сказала, что нас не будет дома до вечера. Слава Богу, он не поинтересовался почему.

–Он сказал, что хочет переговорить именно с Викой?

–Нет. Разговор шёл только о машине.

–Тогда прекрати панику. Всё будет нормально. К тому моменту как они приедут, Вика уже будет в Вене. А где Герман?

– Саша повёз его в гостиницу за вещами. Они скоро должны уже приехать сюда.

– Я потороплю Вику, а ты просмотри, всё ли у неё собрано. Проверь документы.

Войдя в комнату дочери, он увидел её сидящей с отсутствующим видом на диване, тихонько, как китайский болванчик, покачивающейся из стороны в сторону.

–Пора одеваться, Вика. Скоро ехать в аэропорт – ласково сказал он ей. В ответ, дочь подняла на него горящие ненавистью глаза: – Ты специально это сделал! – закричала она.

–Что сделал? – не понял он.

– Не притворяйся, я всё слышала. Ты сказал маме, что они могут приходить и осматривать машину! Они же всё поймут, как только увидят её! Я знала, что ты меня ненавидишь! Ты сделал всё, чтобы исковеркать мою жизнь! Ты всегда причинял мне одну только боль! Разлучил меня с Максимом, заставил выйти замуж за этого идиота! А теперь, когда я выполнила всё, что ты хотел, спокойно разрешаешь им приходить и арестовывать меня. Я буду сидеть в тюрьме, а ты даже не вспомнишь обо мне!

Несколько минут Шубин молчал, потрясённый её речью. До прихода Германа осталось меньше часа, а она была практически в невменяемом состоянии. Он не винил дочь, прекрасно понимая, что все эти слова являются плодом её больного воображения. Слишком много стрессов выпало на её долю в последнее время, и выпали они на хорошо подготовленную почву. Надо было как-то вывести её из этого состояния, и он испробовал единственно известный ему быстродействующий способ. Подойдя, он встряхнул её и отхлестал по щекам. Голова девушки дёрнулась из стороны в сторону как у куклы, и таким же пустыми как у куклы были её глаза. Через пару минут после встряски, убедившись, что, взгляд её вновь начал приобретать осмысленное выражение, он прямо в одежде втащил дочь под холодный душ и только тогда позвал жену, чтобы та помогла ей переодеться. К приезду Германа лицо её хоть и было припухшим от слёз, но сама она была спокойной и даже какой-то отрешённой. Решив для себя, что Вика просто расстроена разлукой с родителями и родным городом, Герман не стал задавать никаких вопросов и, взяв под руку, повёл вниз к машине.

До Шереметьева они доехали быстро. Автомобиль никто не останавливал, хотя водитель то и дело превышал скорость. В аэропорту вовсю кипела жизнь, звучала разноязычная речь, улетали и прилетали самолёты. То и дело слышалось: – «Ladies and Gentlemen. Attention please!..» Это был совсем другой мир, и вскоре Вика уже улыбалась с удовольствием рассматривая пёструю толпу.

Всё оставшееся до посадки на самолёт время, Ирина Сергеевна стояла рядом с Викой, но по её внешнему виду нельзя было предположить, что она провожает дочь, которую увидит, скорее всего, очень и очень нескоро. Она была сдержанна, и когда подошло время прощаться, быстро поцеловала её и отошла назад, даже не сделав попытки обнять. В отличие от неё, Ивану Александровичу очень хотелось обнять Вику, сказать, как сильно он её любит, но она смотрела на него такими чужими глазами, что он предпочёл лишь слегка обнять её за плечи.

– Я думал, излишняя эмоциональность это национальная русская черта, но сейчас очень в этом сомневаюсь. Твоя сдержанность, Иван, сделала бы честь любому англичанину – попытался разрядить обстановку Герман.

Наконец формальности были завершены, вещи сданы в багаж и Герман с Викой прошли к стойке пограничного контроля. Как прикованный стоял Иван Александрович на одном месте, глядя, как Вика всё дальше и дальше удаляется от него. Когда же она совсем скрылась из виду, он, повернувшись, медленно пошёл к выходу, думая о том, что этот чужой её взгляд запомнится ему на всю жизнь.

По дороге домой, ни он, ни Ирина не проронили, ни слова. Теперь, когда Вики не было с ними, оба почувствовали невероятное облегчение, и Шубин даже подумал, не пригласить ли жену в ресторан, чтобы как следует отметить окончание их совместной жизни. Но, когда, подъехав к дому, машина остановилась, к ним подошёл человек в штатском и, вежливо представившись, предъявил документы, из коих следовало, что он и есть тот самый старший оперуполномоченный Казуля, который разговаривал с Ириной Сергеевной утром по телефону.

–Я так и не понял, зачем нужно осматривать машину моей дочери – недовольным, чиновничьим голосом лениво проронил Шубин, не дав себе труда даже выйти из машины. Но, как оказалось, этого в штатском не так-то легко было сбить с толку.

– Мне очень нужно с вами поговорить. Может, вы сможете уделить мне несколько минут?

– Ну, хорошо, – безразлично пожал плечами Шубин, – поднимайтесь. Я предупрежу охрану, до квартиры вас проводят.

Старшего оперуполномоченного Сергея Тимофеевича Казулю, Иван Александрович принял в своём кабинете, предложил выпить, но тот отказался, сославшись на: «при исполнении не положено».

– Ну, не хотите пить, не надо – безразлично ответил Шубин. – Тогда начинайте излагать, что привело вас сюда. И ещё один момент. Если не ошибаюсь, у вас при себе должен быть хоть какой-то документ, способный объяснить, почему я должен отвечать на ваши вопросы.