Жестокие женские игры

– Ну вот, а говоришь, что любишь. Если любишь, не на то ещё пойдёшь. Всё, хватит ныть, давай одевайся, Пашка заждался уже.

Противиться Кате, было бесполезным занятием, и, одеваясь, Лиза мрачно думала о том, как отреагировала бы подруга, узнай, что как раз «не на то», Лиза вчера уже решилась. В оставшееся до отъезда время, она видела Ларису и Янека только издали, но они были так поглощены друг другом, что не замечали никого вокруг себя. Лиза же старательно делала вид, что её это ни капельки не волнует, и только Катя знала, как тяжело у неё на душе. Вернувшись в Москву, она ещё долго не могла избавиться от воспоминаний, он был как заноза у неё в сердце: не вспоминаешь – не болит, а вспомнишь – сразу заноет в груди что-то. Она даже сына хотела назвать Янеком, и назвала бы, не отговори её Катя.

– Нет, Лизка, ты точно сумасшедшая, – выговаривала она ей тогда. – Твой Володя в сто раз лучше того красавчика. Ты за ним как за каменной стеной, что тебе ещё надо?

Лиза, конечно, соглашалась, но, хотя по-своему и любила мужа и уважала, не было в её отношении к нему ничего похожего на то, что испытала тогда к Янеку.

Его, Лиза видела ещё один раз, когда прилетала в командировку. Она покупала обратный билет, а он прошёл мимо, такой высокий и красивый в своей лётной форме, не узнав её. Забыв про билет, она бросилась вслед, но остановилась, увидев, что у входа его встречает пожилая женщина с маленькой, рыжеволосой девочкой, как две капли воды похожей на Ларису. Окликнуть Янека она так и не смогла. Смотрела вслед, пока он совсем не затерялся в толпе прохожих. Потом вернулась к кассе, поменяла билет, и тем же вечером улетела домой, в Москву.

Заснуть Елизавете Андреевне удалось только под утро и, засыпая, она успела подумать о том, как ей всё же хотелось бы взглянуть на Ларочку. И ни какое предчувствие не закралось ей в душу, не вспомнилась привычная истина о том, что Земля круглая, а жизнь порой преподносит такие сюрпризы, какие и в кино не всегда увидишь.

Полина выздоравливала быстро. Из реанимации её перевели в палату интенсивной терапии, и там с ней, теперь почти неотлучно, находились Максим или Лариса Николаевна, которая узнав, что дочь в больнице, спешно бросила свои дела, и первым же рейсом вернулась обратно в Москву. Она примчалась в больницу прямо из аэропорта, но к Полине её пропустили только после разговора с лечащим врачом. Рассказав, как прошла операция, и какие после неё могут быть последствия, он самым категоричным тоном попросил не устраивать никаких истерик при виде дочери.

–Поймите меня правильно, – сказал он, – сейчас девушка больше всего нуждается в поддержке со стороны близких, а не их стенаниях.

Услышав эти слова, Лариса Николаевна возмущённо приподняла брови, но сдержалась, и постаралась ответить как можно спокойнее:

– У меня не было истерики, даже когда сообщили, что погиб мой муж. Поля была сильно напугана, и я не имела права пугать её ещё больше. Потом конечно ревела в подушку, а рядом с ней держалась. Так что, никаких истерик не будет, это я вам обещаю.

Сергеев молчал. После развода он как-то перестал обращать внимание на женский пол, целиком ушел в работу, но эта женщина понравилась ему. Тем не менее, сухо кивнув, он проводил её к дочери, разрешив пробыть в палате не более пяти минут. Игорь Александрович привык, что просьба не утомлять больного своим присутствием, обычно пропускается любящими родственниками мимо ушей, что никто из них не задумывается об эмоциональном напряжении, а ведь это часто оборачивается ухудшением самочувствия больного. Поэтому был удивлён, когда Лариса Николаевна покинула палату, задержавшись там не более чем на три минуты. С виду она была абсолютно спокойна, и только бледное как мел лицо и дрожащие в нервной дрожи руки выдавали её волнение. Никого, не замечая, она вдруг без сил опустилась на стоящую в коридоре кушетку и беззвучно разрыдалась. Работая столько лет в больнице, Сергеев не мог не привыкнуть к слезам, но это беззвучное рыдание тронуло что-то в его душе. Проводив женщину в ординаторскую, он оставил её на попечение Елены Сергеевны, уверенный, что после общения с ней, она быстро придёт в себя. И действительно, вернувшись через полчаса, он застал её почти полностью успокоившейся и уже не такой бледной как в начале.

– Извините меня, – обратилась она к Игорю Александровичу. – Обещала не плакать, а сама вот не выдержала. Меня ведь не было в Москве, когда это случилось с Поленькой. Мне соседка позвонила, сказала, что она в реанимации после аварии. Я чуть с ума не сошла, пока летела обратно, какие только мысли в голову не лезли. Я бы и сейчас сдержалась, но знаете, как увидела её, всё внутри перевернулось, такая она слабенькая, бледная… Господи, ну зачем я только оставила её одну? – вновь заплакала она.

– Да не терзайте вы себя так, успокойтесь. Это вам только кажется, что всё так плохо. Ваша Поля очень быстро идёт на поправку, не успеете оглянуться, как она уже дома будет. Игорь Александрович один из лучших специалистов в области черепно-мозговых травм, к нему знаете, какая очередь на операцию? – продолжала утешать её Елена Сергеевна.

Пробормотав в ответ: – Да, да, большое, вам спасибо. Лариса Николаевна вдруг резко встала и быстро вышла из кабинета, а Сергеев ещё долго стоял у окна, наблюдая, как она идёт по больничному парку.

– Вот так вот, Елена Степановна, чудо, что девочка вообще жива осталась, а ей, видите ли, бледность её не нравится. Хорошо она её ни до, ни после операции не видела, а то не знаю, с кем бы больше пришлось возиться – недовольно пробормотал он.

Как и предсказала Елена Сергеевна, время, что Полина должна была провести в больнице, действительно летело очень быстро. Теперь, когда её самочувствие значительно улучшилось, Игорь Александрович разрешил Максиму вывозить её в парк на коляске, и это было настоящим праздником. В последнее время Максим сильно изменился. Привыкнув брать, он вдруг понял, как приятно отдавать самому и это так изменило его поведение, что родители только диву давались. Отреагировали они на это по-разному. Владимир Иванович искренне радовался за сына, Елизавета же Андреевна заняла выжидательную позицию. Сократив до минимума вмешательство в личную жизнь сына, она старательно делала вид, что происходящее с ним не имеет никакого отношения к новой влюблённости и, только однажды не выдержав, упрекнула, что, заморочив голову очередной дурочке, он так и не удосужился поздравить Вику с днём рождения.

Вика позвонила ему сама. Звонок прозвенел, когда Максим, пытаясь самостоятельно погладить себе рубашку, сильно обжёг руку, поэтому настроение, когда он подошёл к телефону, было не из лучших. Вика сразу это почувствовала, но не стала класть трубку, слушала его недовольное «ну говорите, не молчите», как самую лучшую в мире музыку.

В трубке молчали, и Максим хотел уже отсоединиться, как вдруг понял, кто находится на другом конце провода:

–Вика, это ты? – неуверенно спросил он.

–Я думала, поздравишь меня с днём рождения, ты ведь обещал – наконец сказала она. Максим еле узнал её голос, таким он был безжизненным.

–Конечно, Вика, я поздравляю тебя, и желаю счастья.

– Я уезжаю Макс, может быть, мы никогда больше не увидимся.

–Ну, зачем ты так. Пройдёт время, всё у тебя наладится, ты снова приедешь в Москву. У тебя ведь родители здесь. Так что мы с тобой ещё обязательно встретимся – с трудом подыскивал он слова.

– Скажи, перебила его Вика, а если бы у меня был твой ребёнок, ты женился бы на мне?

Максима всего передёрнуло. Он знал, что она не может быть беременной от него, но всё равно ему стало не по себе.

– Это очень сложный для меня вопрос, – ответил он, наконец. Не знаю, остался бы я с тобой, это от многого бы зависело, но ребёнка я бы не бросил.

–Я люблю тебя Макс, и всегда буду любить, хотя вряд ли тебе это нужно.

– Вика прекрати, не мучай себя – ответил он, но в ответ ему уже неслись гудки.

Когда Вика поняла, что она в безвыходном положении, что ей всё же придётся выйти замуж за Германа, внутри неё включился какой-то автомат. Она двигалась, улыбалась, ела, но всё это происходило будто не с ней. Она как бы раздвоилась, и первая Вика диктовала второй: улыбнись, повернись, стой, иди. Вскоре ей начало это даже нравиться и когда отец предупредил, что вечером с ними будет ужинать её будущий муж, отнеслась к этому совершенно спокойно, ведь он должен был прийти не к ней, а к той, второй Вике. К её удивлению Герман оказался совсем не таким, каким помнила его. Это был интересный, высокий мужчина, с волосами чуть тронутыми сединой. Вика знала, что он младше её отца на пятнадцать лет, но выглядел он намного моложе своего возраста. Больше всего её поразили его глаза. Они были точно такого же цвета, как у Максима, и Вика заметила, что если смотреть на него с близкого расстояния, создаётся полная иллюзия другого образа. Это было похоже на игру, в которой она оставалась вместе с Максимом, который просто приобрёл другой облик. Иван Александрович Шубин и Герман Шульц, были знакомы давно, ещё с тех пор, когда Иван Александрович только начинал работать в торговом представительстве в Вене. Они оба как-то сразу почувствовали возникшую симпатию, но взаимовыгодное сотрудничество, началось только с назначением Германа на должность старшего менеджера в инспекционный департамент Австрийской торговой палаты. До этого они несколько лет приглядывались друг к другу, проверяя, насколько можно доверять партнёру. Шубин нервничал, деньги, большие деньги проходили мимо него, а он не мог воспользоваться случаем. Если бы в самом начале карьеры кто-нибудь сказал, что он будет обворовывать своё государство, Иван Александрович вцепился бы в глотку этому человеку, но, поработав заместителем директора завода, в Главке, а затем в Министерстве, видя, как работает безупречный механизм взяток и хищений, он быстро растерял иллюзии. В Вене же руки у него были связанны, каждый шаг, каждое действие проверялись не один раз. Если бы он только попытался связаться с представителем любого из Европейских банков, то через несколько часов, писал бы уже объяснительную на Лубянке. Герман был для него идеальным вариантом, но, как многие другие иностранцы, австриец был уверен, что все русские являются агентами КГБ, и долго не шёл на тесный контакт. Они вместе ходили на футбол, иногда сидели за кружкой пива, а однажды даже съездили на рыбалку, но дальше этого не шло. И вот настал такой момент, когда, наконец, Шубин, решив для себя: «Или пан или пропал» – открыл свои карты. Почему он поверил русскому, Герман не смог бы толком ответить. Было в нём что-то вызывающее доверие, а может быть, оба обладали тем самым чутьём, которое позволяет людям узнавать родственную душу. Все отношения строились на полном и безоговорочном доверии, и слову Ивана, Герман доверял намного больше, чем подписи своего босса. Схема, предложенная Шубиным, была предельно проста и практически полностью безопасна, при условии, что никакая информация не уйдёт дальше них двоих. Деньги, полученные в результате их «деятельности», Герман, через подставное лицо клал в один из Швейцарских банков, оставляя себе тридцать процентов. Австрийца совершенно не смущало, что Иван ведёт нечестную игру, а он помогает ему в этом. Россия богатая страна, а бизнес есть бизнес. Не они, так другие рано или поздно непременно воспользовались бы ситуацией. В конце концов, ведь не он это придумал, а если у страны такие продажные чиновники, значит, страна заслуживает это, рассуждал он. Деньги связали их словно родственные узы, и теперь эти узы должны были стать ещё крепче. Вика понравилась Герману ещё будучи подростком. О такой жене он давно мечтал, а то, что она была дочерью Ивана, позволяло надеяться, что их союз будет таким же крепким, как и дружба с её отцом. В свою очередь, Шубин прекрасно понимал, что, умолчав об аварии, и о своих подозрениях насчёт психического состояния дочери, ведёт себя не совсем порядочно по отношению к Герману. Он показал австрийцу только фасад, скрыв то, что таилось за ним. Это не было сделано специально, просто у него не было другого выхода. К тому же, один раз отбросив иллюзии, Шубин раз и навсегда изменил своё отношение к жизни, хорошо усвоив истину, на которой основывалось мирвозрение и благосостояние всего Западного мира: «Бизнес есть бизнес». Он часто, особенно в самом начале общения с зарубежными коллегами, задумывался над этим изречением, приходя к выводу, что, несмотря на заключённый в нём цинизм, оно в чём-то правильно по своей сути. Ещё учась в школе, маленький Ваня Шубин заметил, что в отличие от своих одноклассников, он не так как все воспринимает школьную программу. Особенно это касалось Истории и Литературы, но, уже тогда ему хватило ума не обсуждать свои проблемы с учителями. Он никак не мог понять, почему учитель с пеной у рта доказывает, что «красные» хорошие, а «белые» плохие. Ведь они защищали свою жизнь, свой мир, который у них хотели отнять, думал он. Видя, как живут от зарплаты до зарплаты его родители, он вспоминал рассказы деда как тот до революции, работая простым слесарем, один содержал семью из пяти человек. Партийные лозунги кричали об одном, а пустые полки магазинов о другом. Уроки истории превратились в каторгу и, чтобы не выдать того, что творилось в его душе, он стал их прогуливать. Отец, узнав об этом, сначала взялся, было за ремень, но потом решил всё же выслушать сына. Беседа продолжилась почти до утра, и тогда Шубин старший впервые ощутил, что такое состояние полной беспомощности, ведь будучи честным человеком, не смог наказать своего сына за способность думать и анализировать. Ни к чему конкретному, они в ту ночь так и не пришли, но из отцовского молчания, Ваня сделал для себя соответствующие выводы, решил научиться приспосабливаться к ситуации и никуда не лезть со своими умозаключениями. Иван Александрович улыбнулся, вспомнив себя в школьные годы. Если бы кто сказал, что он не любит свою страну, то был бы не прав. Страна, со своей историей, обычаями, людьми и существующий в ней строй были для него совершенно разными понятиями, и сейчас он с грустью думал, что именно этот строй, одной рукой давший ему так много, другой, сделал из него, когда-то честного человека, вора. Все эти дни Шубин старательно избегал разговоров с дочерью. Сделать это было не трудно, так как Вика, сама делала всё возможное, чтобы не оставаться с ним наедине. И раньше всегда сдержанная, теперь она была совсем как чужая. Герман же совсем не замечал натянутости между членами семьи, был всем доволен и как ребёнок радовался любому знаку внимания со стороны Вики. Устраивать банкет в честь Викиного дня рождения они не стали, пригласили только родственников и самых близких друзей и знакомых. Вика с честью выдержала это испытание, была сдержанна, и спокойно отвечала на все вопросы так, как было оговорено заранее. Ирина Сергеевна, также вела себя безупречно. Взяв на себя все хозяйственные хлопоты, она, казалось, превратилась в самую заботливую мать и жену, какую только можно было вообразить. Иван Александрович с иронией наблюдал за этим преображением, не забывая однако, что именно послужило этому причиной. С одной стороны он допускал, что такое поведение вызвано желанием, хоть как-то облегчить на данный момент жизнь дочери, но более вероятным, по его мнению, был второй вариант: деньги, которые он обещал в обмен на спокойствие в доме. До церемонии бракосочетания оставалось всего несколько дней, и Иван Александрович мог только молиться, чтобы в это время не случилось ничего непредвиденного. Очевидно, молитвы были услышаны, так как ничего особо неприятного и в самом деле не произошло. Без мелких неприятностей, таких как порванная случайно фата и сломанный каблук, конечно, не обошлось, но в целом свадьба получилась такой, какой и положено быть. Отыграв непременные: «Ах, эта свадьба, свадьба», «Обручальное кольцо» и «Мы желаем счастья вам», музыканты прошлись по репертуару Пугачёвой, Вайкуле, Леонтьева и под конец переключились на «Цыганочку» и «Семь сорок». Для Германа это было настоящей экзотикой, он с удовольствием наблюдал за происходящим и появись в зале скоморохи с медведем на поводке, он бы и их воспринял как само собой разумеющееся. Но вскоре и ему порядком надоело шумное застолье, и он настоял на том, чтобы уехать сразу после того, как невеста кинет свой букет гостям.

–В вашей стране нет такого обычая, – обратился он к Вике, – но, прошу тебя, дорогая, сделать так, как принято у меня на родине.

Вика не стала спорить. Что бы ни предложил Герман, она на всё соглашалась, не забывая смотреть на отца такими печальными глазами, что у того в душе начинало всё переворачиваться. Видеть, как ему плохо и получать при этом немалое удовольствие – в этом был свой смысл.

Только попав после свадьбы домой, Шубин почувствовал, как устал за эти дни. Порой ему даже казалось, что проблемы связанные с отъездом Вики, никогда уже не закончатся, что он так и не сможет освободиться от своих обязательств перед ней. Два дня, говорил он себе, ещё два дня и можно будет вздохнуть спокойно. Ему осталось выполнить только одно дело, но им он решил заняться завтра. Сегодня он хотел отдохнуть. Вика с Германом ушли в театр, а Ирины не было дома. Сидя в своём любимом кресле, Иван Александрович пытался хоть немного расслабиться, но ему это плохо удавалось, слишком много мыслей крутилось в голове. Ситуация пока была под контролем, но в любой момент мог произойти сбой, способный свести на нет все его усилия. Расслабиться не удалось, и чтобы снять напряжение Шубин решил выпить рюмку коньяку, надеясь, что это поможет ему избавиться от ноющей головной боли, которая не отпускала его уже несколько дней. Коньяк подействовал быстро, и в тот момент, когда начала стихать пульсирующая боль в висках, раздался звук открывающейся входной двери а, через несколько минут, к нему в кабинет вошла Ирина Сергеевна.

– Ваня, мне нужно с тобой поговорить – сказала она. Молча, он разлил по бокалам коньяк и предложил один бокал ей.

–Если собираешься уговаривать меня не разводиться с тобой, то только напрасно потратишь время – предупредил он.

– Нет, речь не об этом – Ирина Сергеевна резко обернулась, и он на какое-то мгновение увидел ту, прежнюю Иришку, в которую влюбился ещё в школе. Встряхнув головой, чтобы прогнать наваждение он сказал:

– Слушаю тебя.

– Я хочу поговорить о Вике, знаю, ты сейчас скажешь, что во всём произошедшем есть немалая доля моей вины. Не спорю. Ты можешь также сказать, что я была отвратительной матерью и опять будешь прав. Но сейчас не в этом дело. Скажи, не делаем ли мы ошибку, выдав её замуж и заставляя жить в чужой стране?

–А ты предпочтёшь, чтобы она осталась здесь и провела несколько лет в тюрьме?

–Нет, конечно.

– Тогда что ты предлагаешь? Что можно изменить сейчас, когда она уже замужем? Она начинает привыкать к Герману, он ей кажется, даже нравится. А ты предлагаешь всё это разрушить и оставить её одну? Меня здесь скоро не будет, ты пропадаешь неизвестно где целыми днями. Одна она просто сойдёт с ума в этих стенах. Но даже если ты будешь сутками сидеть рядом с ней, Вике не будет от этого легче. Нет, пусть возле неё будет человек, который ничего о ней не знает, с которым, она сможет строить отношения, не оглядываясь на прошлое.

– Всё это так, но порой, у неё такие несчастные, такие пустые глаза, что мне становится страшно за неё.

–Ирина, это бесполезный разговор. Мне тоже жаль Вику, но это лучшее из того, что я могу предложить в данной ситуации.

–Она не любит его.

– Ничего. Как говорится: стерпится, слюбится. Большего, я для неё сделать не могу. А сейчас извини, я хотел бы отдохнуть.

Ирина Сергеевна молча вышла из комнаты, а он впервые изменил своему правилу, не звонить из дома Ксюше. Поговорив с ним, Ксюша передала трубку сыну и, улыбаясь, Иван Александрович слушал, как Никита, повизгивая от восторга, рассказывал, как они сегодня ходили с мамой в цирк, и как там прямо по залу бегали клоуны. Ирина Сергеевна тоже слышала слова мальчика. Аппаратов в доме было два, и в умении подслушивать телефонные разговоры,

она могла дать фору профессиональному разведчику. Такой второй дуры как я, наверное, больше не найти, зло подумала она. Столько лет быть уверенной в своей власти над мужем и не знать, что у него есть вторая семья. Но сейчас это не имело уже никакого значения. В принципе, у неё давно уже был запасной вариант, и не случись вся эта история с Викой, она бы сама вскоре ушла от мужа. Что бы ни думал о ней Иван, она тоже устала от такой жизни, слишком много боли и ненависти накопилось в стенах этого дома, где она могла бы быть очень счастливой, но стала несчастной и никому не нужной. Хотя, кое-что, я ещё смогу сделать для него, хотя бы в знак компенсации, за вторую семью, с усмешкой подумала она.

Церемония бракосочетания в Австрийском посольстве прошла быстро и без каких-либо осложнений. Шубин даже стал немного беспокоиться. Из своего жизненного опыта он знал, что когда всё идёт хорошо это тоже плохо. Внутри у него появилось какое-то неприятное предчувствие, и он, отказавшись пойти со всеми в ресторан, объявил, что едет на работу где у него ещё есть несколько неотложных дел. На это Герман заметил ему: – Иван, тебе нужно опять ехать в Вену. Там ты гораздо лучше выглядишь и больше отдыхаешь. Здесь у тебя одна работа, да?

Неловко отшутившись, он довёз их до ресторана и уехал. Сегодня нужно было что-то решить с Викиной машиной. Иван Александрович прекрасно понимал, что в тот день, когда его дочь сбила ту девушку, наверняка нашёлся хоть один свидетель, способный указать если не номер, то хотя бы марку и цвет машины. В том, что никто не запомнил номер, он был абсолютно уверен, иначе с ними давно бы уже связались из милиции. Вначале, Шубин хотел по укоренившейся совковой привычке починить её. У него был мастер, который всё сделал бы наилучшим образом и не задал бы при этом ни одного вопроса, но потом он отбросил эту мысль. Во-первых мастер тоже человек, а во-вторых экспертиза, если бы она была проведена, всё равно показала бы, что недавно машину ремонтировали, и тогда, возникли бы новые вопросы, потянувшие за собой немало интересного для милиции. Конечно, можно было в тот же день избавиться от неё и написать заявление об угоне, но, тогда Вика была в таком состоянии, что к ней нельзя было даже близко подпускать работников правоохранительных органов. Сейчас же, писать заявление было поздно, а вот избавиться от машины было необходимо. Придя, домой, он захватил с собой сменную одежду и пошёл в гараж. Когда он сразу после аварии ставил «шкоду» на место, ему повезло: сторожа кто-то отозвал, и никто не видел, как он въехал на территорию гаражного кооператива. Теперь ему нужно было также незаметно выехать оттуда, и лучше это было сделать, через вторые, никем не охраняемые ворота. Ворота эти, хоть и внушительные с виду, были заперты на самый обыкновенный, дешёвый висячий замок, который легко можно открыть, даже не имея ключа к нему. Практики взлома у Шубина не было, но в гараже висела целая связка старых ключей, один из которых, как он надеялся, наверняка подойдёт к замку. В гараже он снял костюм и переоделся в старые джинсы и рубашку, а на голову надел кепку с маленькой пуговкой на макушке, обретя вид спешащего на дачу к семье, работяги. У него всё получилось: замок открылся без проблем и он выехал с территории гаражного хозяйства никем не замеченный. Шубин решил утопить машину в одном из подмосковных озер и теперь ему осталось только туда попасть. Самым трудным было проехать мимо поста ГАИ на выезде из города. Решив не пробираться окольными путями он поехал по центральным улицам, справедливо рассудив, что там у него будет гораздо больше шансов проскочить незамеченным. В потоке машин, устремившихся со своими хозяевами из душного города, он выехал на трассу Москва – Минск и, проехав около двадцати километров, свернул на просёлочную дорогу. От волнения он весь взмок, рубашка прилипла к телу, а руки дрожали мелкой, противной дрожью. Уж не знаю, кто мне сегодня ворожил, ангел или дьявол, но всё равно спасибо, пронеслось у него в голове. На выезде из города сотрудник ГАИ поднял уже свой жезл, чтобы остановить его, но, увидев ехавшую следом автомобиль, сделал знак проезжать. Иван Александрович подумал потом, что давно не чувствовал себя таким беспомощным как в тот момент. Он решил больше не испытывать судьбу и ехать до озера кружным путём. Было одно веское обстоятельство, почему он выбрал именно это озеро. Находясь в глубине подмосковного леса, примерно в шести километрах от ближайшего дачного посёлка, оно было расположено в стороне от всех дорог. Пешком идти туда было долго, не менее двух часов, а прямую дорогу мало кто знал. Да и делать там дачникам было нечего. Когда-то чистая, прозрачная вода озера, сейчас была затянута зелёной ряской. Из-за множества затопленных деревьев, купаться в озере давно было небезопасно, да а рыбы там почти не было. Пока не была нарушена природная ирригационная система, озеро жило своей бурной жизнью. Там водилось рыба, прилетали птицы, приезжали туристы с палатками, но с наступлением повальной моды на осушение, природная экологическая система пришла в упадок, и озеро стало умирать. Исходя из этого, Шубин надеялся, что там-то он точно никого не встретит и сможет спокойно утопить машину. Конечно, обратно придётся идти через лес, потом где-то на трассе ловить машину, но это было сущей ерундой. Ещё была проблема с одеждой. Появиться возле своего дома в старых джинсах он не мог, и потому решил поехать к Ксюше, у неё переодеться, а может быть даже и заночевать, тем более, что он давно не видел её и Никиту и очень соскучился. Приехав на озеро, он с удовольствием отметил, что оказался прав в своих рассуждениях. Вокруг не было ни одной живой души, тишину нарушали только редкие птицы и шум ветра в кронах деревьев. Присев возле воды, Иван Александрович подумал, как давно он не был на природе. У него была дача, но он не любил ездить туда. Приезжая, натыкался на те же лица, с которыми виделся весь день на работе, и этот процесс казался бесконечным. На дачу ездила Вика со своими друзьями, Ирина Сергеевна, но он давно перестал там бывать. Зато он несколько раз был на даче у Ксюши. Там он с удовольствием помогал ей копаться на грядках с овощами, ходил на речку с Никитой, а вечером они пили чай. Специально для него Ксюша варила варенье из крыжовника и пекла яблочный пирог. Шубин усмехнулся про себя, представив, как отреагировала бы на такое времяпровождение Ирина. Она бы, несомненно, назвала всё это: и грядки с клубникой, и вечернее чаепитие, и Ксюшу в лёгком домашнем халатике – диким мещанством. Но другой своей жизнью, где была красивая, изуродовавшая ему жизнь жена, где он приходил никому не нужный в огромную, пустую квартиру он был сыт по горло. Наконец убедившись, что никто не помешает ему выполнить задуманное, Шубин приступил к делу. Собираясь уже столкнуть машину в воду, он вдруг подумал о том, что если всё же она будет обнаружена, то первым делом обратят внимание на вмятину на капоте. Тогда, вытащив из багажника монтировку, он начал методично уродовать «шкоду», превращая её в груду металлолома, и только когда на ней уже не осталось ни одного живого места, столкнул в озеро. В этом месте берег поднимался над уровнем воды примерно на два метра. Шубин заранее проверил там глубину с помощью длинной палки, но, сколько он не опускал её в воду, дно нигде не прощупывалось. Когда машина упала в воду, раздался ужасный всплеск, показавшийся особенно громким из-за царящей вокруг тишины. Салон машины, стал быстро заполняться водой, и вскоре она совсем скрылась из вида. Какое-то время на поверхность воды ещё поднимались пузыри, но потом и они исчезли. А ещё через час поверхность озера вновь приняла свой обычный, затянутый зелёной ряской вид. Иван Александрович опять взял палку и попытался нащупать крышу машины, но всё было напрасно. Представив, какая там глубина, как там темно и холодно, он от души пожалел несчастный автомобиль, вспомнив, каким он был красивым, когда Вика впервые села за его руль и как она радовалась подарку. Проверив, чтобы на берегу не осталось ничего, даже окурков, Шубин пошёл через лес в сторону шоссе. На дорогу у него ушло больше трёх часов. Он немного заплутал, но затем, услышав гул проезжающих по дороге машин, пошёл на него. Он долго голосовал стоя на шоссе, но, в этот поздний час все машины проносились мимо. Видимо мой вид не внушает доверия, подумал Шубин. Наконец, прямо возле него затормозил старенький «жигуль», за рулём которого сидела женщина примерно его лет.

–Ну что смотришь? – спросила она его. – Давай, помогай. Иван Александрович очень удивился.

–Простите, а что надо делать?