Учительница нежная моя

Пес нехотя отпустил фоменковскую брючину. Тот беспокойно ощупал ткань, ворча и охая.

– Да не волнуйся ты, ничего он твоим штанам не сделал. Ким умный.

– Вижу, какой он у тебя умный!

– Чем-то ты ему не понравился.

– Да ну тебя вместе с твоим Кимом!

ББ смачно плюнул в сугроб и пошагал прочь. Элегантные туфли разъезжались на гололедном тротуаре. Ирине стало его жалко. Она понюхала розы. Может, стоит с ним куда-нибудь сходить? Человек неплохой, не хотелось его обижать.

– Борис Борисыч! – крикнула вдогонку.

Тот отмахнулся.

– Боря, Ким будет себя хорошо вести!

ББ недоверчиво обернулся. Угрюмо глянул на нее из-под бровей. Медленно подошел, осторожно ступая среди выпуклых льдинок, похожих на склеившиеся леденцы.

– Не надо, Ира. Я все знаю.

Ирина вздрогнула.

– Что ты знаешь?

ББ почесал подбородок. Вытащил сигарету, щелкнул зажигалкой и запрокинул голову. Выпустил в небо вертикальную дымную струю.

– Что-что. Что у тебя извращенные наклонности!

Ей словно врезали в лоб. Собачий поводок задергался, подбородок задрожал.

– Какие наклонности? Кто тебе это сказал?

Фоменко отшвырнул едва раскуренную сигарету и посеменил в сторону своего «Жигуленка». Она смотрела ему вслед, как ужаленная. Внутри что-то зло пульсировало. "Сволочи, сволочи, все вы просто сволочи".

Перед самой машиной правую ногу Фоменко занесло, и он, каскадерно взлетев, шмякнулся на бок. Тяжело поднялся. Оштукатуренный снегом, вполз в «Жигули».

Ирина огляделась в происках Кима. Тот, паразит, схватил окурок Фоменко и теперь с блаженной миной им закусывал.

– Фу!

Пёс нехотя выплюнул табачное крошево. Ирина уже давно смекнула, что этот хвостатый чертяка в прошлой жизни был отпетым кутилой. Он норовил подцепить на улице все окурки и не пропускал ни одной водочной или пивной бутылки – совал в них свой вибрирующий нос, а то и зубами хватал.

Отец удивился, откуда розы. Потом в очередной раз стал допекать вопросами, где она теперь будет работать. Она молчала. Он ушёл в свою комнату, обидчиво хряпнув дверью. Но потом снова заглянул к ней в комнату, пожаловался на томление в груди и дрожь в конечностях, попросил померить ему давление.

Это все раздражало и отвлекало от главного. От Ярослава. Ирина чувствовала, что с ним что-то не так. «У него беда, ему плохо».

Она отложила воспоминания Гиппиус. С вакуумной растерянностью уставилась на стену. Узор на обоях двоился.

Позвонила Анатолию, своему бывшему «почти жениху», как она его про себя называла. Он по-прежнему работал в военкомате и мог что-то знать о Ярославе Молчанове.

На следующий день Анатолий ей перезвонил и стал успокаивать, что рядовой Молчанов служит успешно и достойно. Голос звучал фальшивенько.

– Врешь, – сказала Ирина.

– Оно мне надо.

– Давай выкладывай, как у него на самом деле.

Поворчав, "почти жених" признался, что у Ярослава все не ахти. Можно даже сказать, скверно. Он дозвонился до человека из военкомата города Жесвинска, своего однокашника по московскому училищу. Тары-бары, вспомнили своих командиров, самоволки, пьянки. После чего Паша (так звали однокашника) связался с особым отделом учебной части 32752. Там подняли личное дело Молчанова Я. К. и процитировали из него несколько формулировок: "морально незрел", "ведет сомнительные разговоры с младшим командным составом", "нельзя исключать вероятность побега". К досье была подшита докладная командира роты Зотова, с размашистой резолюцией: "Курсант Молчанов – позор Советской армии!"

– Чем это ему грозит? – спросила Ирина.

– Да ничем. Дотянет как-нибудь до своего дембеля. Ну, будет чаще в нарядах пропадать, очки драить, на кухне картошку чистить… Да, чуть не забыл. Присяга у них скоро, 17 декабря.

– Присяга? Ее разве не сразу принимают?

– Ну ты даешь, мать, – засмеялся «почти жених». – Надо ж сначала научиться кое-чему – автомат держать, строевым шагом ходить. Присягу-то сам командир полка принимает. Кто ж перед ним чучело неумелое выпустит?

– А как проходит присяга?

– Торжественный проход по плацу. Парни клянутся служить родине. Праздничный обед. Приезжают родные, друзья. Массовые увольнения на целый день.

У Ирины заколотилось сердце: «Увольнения. 17 декабря. Меньше чем через неделю!»

Разговор с Анатолием взбудоражил и одновременно опустошил ее. Два часа она не могла ничего делать. Все мысли были о Ярославе, о том, как он там. Хотелось его защитить.

Лежала на диване, прикрывшись пледом. В полудреме, с больной воспаленной головой. Веерно-тюлевым маревом проносились какие-то видения, слышался чей-то командный голос, грохот пушек, гул танков…

От грохота она, собственно, и проснулась. В соседней комнате гремел телевизор. Глуховатый отец включил его на полную мощь – шел репортаж о военном конфликте в Нагорном Карабахе. Репортер безотрадно докладывал об эскалации напряженности…

Наутро она пришла в пединститут. Ее пустили внутрь, поскольку у нее был временный пропуск. Ирина Леонидовна не раз участвовала в конференциях педагогов, и однажды ее доклад отметил сам ректор педа Васюк, пухлощекий проходимец с таинственными связями в самом ЦК.

Она разыскала группу Евгении Родиной и стала ждать окончания первой пары. Но среди вывалившихся в коридор студенток Жени не было.

Она пошла караулить к другой аудитории. Однако и там Жени не оказалось.

Ирина Леонидовна нашла старосту курса, спросила о Родиной. Та пропищала, что сегодня ее не было.

Расстроенная Ирина вышла из института. И тут на углу заметила две фигуры.

Скуластую шатенку Женю она узнала сразу. Напротив нее стоял длинноволосый брюнет заметно старше. "Пожалуй, мой ровесник", – смерила его взглядом Ирина Леонидовна. Блуждающая в усах усмешка, на спине гитара. Он был в косухе, но при этом в обычных брюках со стрелками. Этакий остепенившийся рокер.

К счастью, Женя была слишком увлечена разговором. Она хихикала, выпуская пар – гитарист рассказывал что-то смешное.

Ирина отошла от них подальше. Несколько минут наблюдала, как они долго прощаются, при этом длинноволосый слишком жадно держал Женину кисть в своей руке.

Женя пошла к институту, Ирина направилась следом. В голове оформлялись контуры вступления: «Женя, добрый день, помнишь меня? Я учительница Ярослава Молчанова. Совершенно случайно узнала, что 17 декабря он принимает присягу. Ты наверняка к нему поедешь. Я хотела бы попросить передать ему…»