Конюшенная площадь, дом 1

И всё же замечу, граница между "можно" и "нельзя" в жизни бывает столь малозаметной…

Как-то перед обедом Клён говорит: "Тут надо ребятам помочь. Сможешь?"

– Конечно.

Вышли на площадь, Клён садится в какую-то легковушку, я с ним, в машине еще двое наших химиков. Непонятно, чего ждем.

Наконец, из ворот выезжает милицейская машина, из её окна нам машут – мы трогаемся и едем следом. Проехали пару кварталов, остановись. Водитель командует: "Давайте по-быстрому!". Выходим (непонятно, зачем?).

Подходим к милицейской машине – открываем, оказывается, в ней лежит москвичёвский двигатель. Дружно взяли его, дотащили до "нашей" машины", погрузили в багажник. Машины разъехались.

Мы с Клёном купили бутылку, зашли в столовую на Желябова, что рядом с магазином "Мелодия" – взяли первое и второе, культурно попросили чистый стакан. Выпили, пустую бутылку поставили под стол. Обед закончился.

Потом я задумался, а что это было?

Оказывается, очень просто – статья 89 УК РСФСР: "Хищение государственного или общественного имущества, совершенное путем кражи …по предварительному сговору группой лиц, либо повторно,– наказывается лишением свободы на срок до семи лет…". То есть, если бы кто-то из бдительных граждан вовремя просигнализировал или хотя бы записал номера машин, то я бы точно с химии отправился на зону.

Но ведь я только помог, ни копейки за эту помощь не получил!

Ничему не научился?.. Эх, правду говорят: от сумы и от тюрьмы не зарекайся.

P. S. Ребята, берегитесь отчаяния – оно может толкнуть вас на глупый, непоправимый поступок.

15. Собрания на Конюшне

Уволили Витю-аккумуляторщика за выступление на собрании:

– Я начну с азов.

Из зала стали выкрикивать:

– Или говори, или давай, со сцены!

Витя (разгорячённый алкоголем, повысив голос):

– Я начну с азов… А кончу забастовкой!

По предложению ведущего собрания все оперативно проголосовали лишить Витю слова.

Ведущий резюмировал:

– Тут некоторые пытались увести наше собрание с правильного пути…

В целом, собрания оказывались определённой сменой обстановки, даже развлечением.

Например, собрали химиков. Накануне Иван-Крестьянский сын и Тряпло нажрались так, что чуть было не подрались с бригадиром Петей-хохлом (Тряпло аж схватился за вал раздатки).

Выступил Владимир Викторович Стеклов (главный инженер) – молодой, толковый мужик:

"Если кому-то кто-то не нравится – не замечай его. Нам антагонизма не надо. Нам надо вместе работать.

Вы себя чувствуете, как все. И это хорошо. Но не забывайте, что у всех у вас за плечами. Это вольнонаемным можно напиться и прочее. А у вас малейшая ошибка, и вы знаете, чем это может закончиться".

В другой раз снова собрали работяг (сначала все подумали, что опять кто-то попал в вытрезвитель или в ментовку), но оказалось, что будет лекция о последствиях сифилиса. Народ в зале зашевелился.

Лектор сообщил, что в 1946 году на весь Ленинград был один сифилитик – посмотреть на него ездили студенты из всех медицинских вузов города. И это после того, как наша армия прошла всю Европу.

Затем он стал приводить цифры, какова ситуация с ЗПП в настоящее время. Так что, призывал лектор, выпил после работы – и давай домой, к семье, а то некоторых, я знаю, тянет на подвиги.

Воспитательная работа была проведена.

Как-то нам объявили, что после работы будет отчетно-выборное профсоюзное собрание. Организаторы уговорили выступить Гоголя (типа, от рабочих), похоже, для живости собрания даже позволили ему слегка покритиковать администрацию ремзоны.

Гоголь – высокий бестолковый парень, он ходит вразвалочку, шаркая разбитыми сапогами. У него вытянутое лицо и длинные волосы (отсюда и кликуха); говорит он медленно, речь его довольно бессвязная. Сам он, вроде, из Воронежа, отсюда и характерный выговор. И ещё – скорей всего, Гоголь не читал "Муму" И.С.Тургенева, потому что в его исполнении непристойная присказка звучит так: "Не е… мамА!".

Повсюду Гоголь таскает полуразбитый кассетный магнитофон "Весна" – крышки нет, видна обнажённая радиоэлектронная плоть и вращающийся тонвал ("Так птицы крич-ат, так птицы крич-ат в поднебесье, Олеся-а, Олеся-а, Олеся-а…"). Гоголь утверждает, что магнитофон отличный, надо только пассик поменять.

Так вот, сколько стаканов перед этим собранием принял Гоголь, история умалчивает, однако в раздевалке он сидел, мотая головой, и всё хорохорился: "А я им скажу! Я им точно всё скажу!".

Руку Гоголь поднял, как только началось собрание (похоже, даже раньше), он прошел на трибуну и в гробовой тишине медленно заявил:

– У меня грузиков не хватает.

Зал замер.

(Поясню, что грузики используются для балансировки колёс – судя по всему, подобным образом Гоголь решил покритиковать работу склада).

Подумал и после затянувшейся паузы закончил свое выступление:

– А так всё нормально.

Ведущий собрания:

– Значит, работу профбюро Вы оцениваете удовлетворительно?

Гоголь мотнул головой:

– Угу, нормально.

– Нормально?

– Ага. Даже хорошо.

– Даже хорошо? Ну, спасибо. Кто еще желает выступить?

В зале тишина. Поставили на голосование. Одобрили.

Естественно, что после этого собрания при встрече с Гоголем каждый начинал с вопроса: