Три Светланы

Для Светланы Сингх был пришельцем из другого мира, духовно намного более богатого и интересного, чем тот, в котором она выросла. Самым неожиданным и прекрасным оказалось взаимное понимание: не мешала разница их биографий, стран, языка, опыта, возраста – Сингх был старше на семнадцать лет.

Как и Светлана, он был одинок. Его первая жена, индуска, и две дочери уже более двадцати лет жили отдельно и были чужими ему. То был традиционный в индусской семье брак, заключенный родителями, без знакомства и любви молодых. В 1940 году, в Вене, куда вступали немцы, он встретил еврейскую девушку, искавшую спасения от нацистов. Она уехала с ним в Индию, и они прожили вместе 16 лет, а потом она решила жить в Англии, чтобы дать хорошее образование их сыну. Сингх не смог подыскать себе работу в Лондоне и вернулся в Индию, хотя любил сына – талантливого фотографа, и тосковал по нему.

По рекомендации врачей Светлана и Сингх отправились долечиваться в дом отдыха в Сочи. Теплый сочинский ноябрь с его розами, апельсиновыми закатами, с треском цикад под звездным небом сдружил, сблизил их и решил многое. Браджеш Сингх, которому через месяц следовало вернуться в Индию, изменил свои дальнейшие планы. Он твердо решил не позже чем через полгода возвратиться в Москву, чтобы работать переводчиком в издательстве и чтобы быть со Светланой вместе.

Сингх улетел домой, в ожидании приглашения на работу от издательства. Шло время, но с приглашением издательство не спешило. Светлана отправилась к А.И. Микояну, который всегда относился к ней по-человечески тепло и внимательно. Анастас Иванович поругал аппаратчиков, которые вечно всего боятся и обещал посодействовать. На прощание сказал: «А когда приедет твой Сингх – приходите вместе в гости и я вас благословлю». Наконец приглашение было получено, и Сингх после полутора лет ожидания мог вылететь в Москву.

Он плохо выглядел, тяжело дышал и с трудом передвигался. Светлана сразу повезла его к себе домой. Спустя несколько дней они отправились навести справки в единственном на всю Москву ЗАГСе, регистрировавшем браки с иностранцами. Перед этим Сингх просил Светлану еще раз подумать, пока не поздно: он не хотел быть ей обузой.

Уже на следующий день Светлане позвонили из приемной А.Н.Косыгина и просили зайти. Алексей Николаевич поинтересовался работой, и узнав, что Светлана сидит дома, изредка делая переводы, посоветовал вернуться в коллектив, занять должное место в коллективе. Ей обещали помочь, если что… Когда же Светлана сказала, что у нее много дел дома, и муж очень больной человек, Косыгин резко изменил тон и тему разговора и заявил, что ей не советуют регистрировать брак … и не разрешат. По закону, муж сможет увезти ее в Индию и там бросить. Такие случаи бывали. «Что Вы надумали? Вы – молодая, здоровая женщина, спортсменка … Неужели Вы не могли себе найти здесь, понимаете ли, здорового молодого человека? Зачем Вам этот старый, больной индус? Нет, мы все решительно против, решительно против!»

Сингх написал Косыгину письмо, но ответа не получил. Его здоровье с каждым днем ухудшалось. Этому способствовал не только холодный московский климат. Намного более разрушительным для него оказался политический климат страны, повернувшей от хрущевской оттепели к похолоданию и заморозкам. Резко изменилась атмосфера в идеологических учреждениях, издательствах, литературных журналах, во всех тех кругах художественной, научной и политической интеллигенции, с которыми Светлану связывали образование и дружба. Старые друзья Сингха – индийские коммунисты – отвернулись от него, как только узнали, что советское правительство недовольно им. Генеральный секретарь Компартии Индии, не раз приезжавший в Москву, не нашел времени, чтобы повидать Сингха, хотя тот пытался добиться встречи с ним. Племянник Сингха, ставший государственным министром с приходом к власти Индиры Ганди, перестал писать, хотя знал, что здоровье его дяди в опасности.

Светлана вновь обратилась к Микояну, но Анастас Иванович – уже более не Президент СССР – был по-прежнему любезен, но уже не хотел «благословить» Светлану и Сингха. Теперь он говорил ей: «Формальный брак не имеет значения для любви. Я сам прожил с женой сорок лет, не регистрировавшись, и никто никогда не сказал мне, что наши пять сыновей – незаконные дети!» Светлана понимала, что он теперь уже не в силах помочь.

Светлана была в отчаянии оттого, что жизнь Сингха угасала, что ничем нельзя было ему помочь, оттого, что чувствовала себя ответственной и виноватой. В таком состоянии она написала письмо Л.И. Брежневу с просьбой разрешить ей отвезти Сингха в Индию, потому что дни его сочтены, и он просит ее об этом. Она объяснила, что речь идет о неопределенном, но очень недолгом пребывании в Индии – потому что Сингх не проживет долго. Светлана умоляла, потому что ей было страшно встретить эту смерть одной – Сингх был целиком на ее руках.

Вместо ответа через несколько дней Светлану вызвали в ЦК КПСС – но не к Брежневу, а к М.А.Суслову. Михаил Андреевич напомнил Светлане, что Сталин был очень против браков с иностранцами. Даже закон в стране был такой! Светлана вежливо ответила, что отец в этом ошибался и что теперь это разрешено всем – кроме нее! Для Суслова, видимо, и это было дерзостью, и он с предельной ясностью сказал, смакуя каждое слово: «За границу мы Вас не выпустим! … А Сингх пусть едет, если хочет. Никто его не задерживает». Светлана пыталась объяснить, что Сингх скоро умрет, и эта смерть будет на совести всех их, и на ее совести. Это будет стыд и позор всем! На что Суслов ответил, что Сингха лечили и лечат в правительственной больнице, и никто не может упрекнуть их в том, что ему не оказывали помощи. Умрет – так умрет! Напоследок он спросил Светлану: «Что Вас так тянет за границу?» Вопрос был таким неожиданным и, главное, неуместным, как будто она намеревалась в туристическую поездку. И, не дожидаясь ответа, закончил: «Вот вся моя семья и мои дети не ездят за рубеж и даже не хотят! Неинтересно!»

Сингх умер, как подобает индусу – тихо и с достоинством. Они были знакомы три года. Половину этого срока они провели в ожидании, находясь вдали друг от друга. Незадолго до смерти Сингх просил Светлану, если умрет, кремировать его тело, а прах бросить в реку. На вопрос Светланы, какую реку он имел в виду? Ганг? Он улыбнулся и сказал: «Да, Ганг. Но я могу умереть за границей, и кто станет думать о том, чтобы ехать к Гангу? Все реки одинаковы, все текут в один океан». Светлана решила развеять прах Сингха над священным для каждого индуса Гангом.

Светлана написала Косыгину и Брежневу, обоим сразу. На этот раз вопрос был быстро решен, и Светлане было позволено на один месяц выехать в Индию. В качестве сопровождающей к ней была приставлена сотрудница госбезопасности, которая знала страну и сопровождала Валентину Терешкову в ее поездке по Индии.

Прибыв в Дели, Светлану поселили в гостинице советского посольства, хотя Светлана намеревалась остановиться по любезному приглашению в доме племянника Сингха, с которым она была знакома еще с Москвы. Дальнейший путь ее лежал на родину Сингха, в деревню, расположенную далеко от столицы. К удивлению Светланы, в посольстве ей сообщили, что она выбрала наихудшее время для поездки в Индию. В стране было крайне напряженное политическое положение накануне всеобщих выборов. Ей советовали оставаться в гостинице и вообще воздержаться от поездки в деревню. Передачу урны с прахом Сингха предлагали организовать в посольстве, устроив все торжественно и достойно. Затем Светлана могла бы осмотреть некоторые достопримечательности, накупить подарков и вернуться в Москву.

Светлана была категорически против, заявив, что не имеет никакого отношения ни к выборам, ни к политической борьбе в этой стране. Никакая траурная церемония в советском посольстве не может заменить то, зачем она приехала сюда. Ей необходимо побывать в родной деревне мужа, повидаться с его братом и племянницей, которых ее муж очень любил, которые писали ей и ждут ее. Она не собиралась давать интервью прессе – почему ей все время говорят об этом? В Москве Светлане было обещано одно, а в Дели она видела совершенно иные условия пребывания, неожиданные для нее.

После долгих споров было решено, что Светлана отправляется в деревню, но только вместе с сопровождающей и только на одну неделю. Это было опять новостью: почему с сопровождающей и на такой короткий срок? Сопровождающая должна была ждать Светлану в Дели и сопровождать только в самолете. О чем ей говорить с родственниками человека, которого она никогда не видела? И виза была на целый месяц! Светлана видела бесполезность объяснений, что ее поездка отличается от турне первой женщины-космонавта. Она уже была готова взорваться и заявить, что отказывается от поездки. Но некий тихий голос внутри заставил ее сдержаться: ведь она едет, чтобы самой добраться до Ганга, – так пусть делают что угодно, но она должна быть там… Светлана сдержалась и согласилась.

Накануне поездки в деревню Светлана была в гостях у племянника Сингха, который на предстоящих выборах баллотировался в министры иностранных дел. Он как раз собирался на встречу с премьер-министром Индирой Ганди и предлагал Светлане поехать вместе с ним. «Она знает, что Вы здесь и выражает Вам свою симпатию», – сказал он. Светлана ответила, что не готова к такому визиту. И вдруг, повинуясь какому-то порыву из глубины души, сказала: «Скажите ей, что я хотела бы остаться в Индии. Возможно ли это?»

В родной деревне Браджеша Сингха на берегу Ганга, в глуши, в 600 милях от Дели, Светлану ожидали. Собралось много народа из всех окрестных деревень, многие пришли пешком издалека, в простых, белых одеждах, босиком. Сингха здесь все знали и любили. Он никогда никому не отказывал в помощи: советом, деньгами, посредничеством … Сразу же началась церемония прощания. Светлана передала драгоценную ей урну в руки брата Сингха. Мужчины отправились к лодкам. Женщины остались на берегу – им нельзя! Добравшись до середины реки, все мужчины в лодках встали и долго молчали. Затем прах был развеян над водами Ганга. Вслед стали бросать цветы, много цветов, которые плыли далеко вниз по течению, в океан, как того хотел Браджеш Сингх. Кругом стояли простые люди, не раджи и не министры. Лица многих были залиты слезами. Светлана сказала про себя, глядя на реку: «Прощай, Браджеш! Прощай! Ты, наконец, дома!» – Возле этой реки она чувствовала себя спокойной, сильной и неуязвимой. – «Да, я останусь здесь, у меня есть индийская виза, останусь до конца срока, я ничего не нарушаю. А там посмотрим, что дальше…»

Светлана осталась в деревне и начала погружаться в индийскую жизнь как в теплую, ароматную ванну, наслаждаясь ею каждую минуту. Жизнь в деревенской глуши была во всех отношениях иной, непохожей на ее прежнюю, а это тогда и было для нее необходимо как воздух. Она устала от напряжения последних дней в Дели, последних месяцев в Москве, последних трех лет, и от всех сорока лет ее ненормальной двойственной жизни. Она чувствовала, что внутренне подошла к какому-то пределу, за которым может произойти глубокий внутренний перелом.

Она могла часами сидеть у реки, глядя как меняется Ганг в разное время суток. Ей казалось, что вот именно здесь она находится в некоей наилучшей для нее точке всей земли – так хорошо и спокойно было ей. Таким неожиданным, таким хрупким и временным было это блаженство, что она пила каждую минуту этого покоя как сладкий нектар.

Вскоре в деревню приехал племянник Сингха вместе с женой и шестью дочерями. Старшей было уже шестнадцать, и она готовилась к свадьбе с богатым молодым человеком, которого видела всего один раз в жизни. Деревня находилась в избирательном округе, от которого баллотировалась в премьер-министры Индира Ганди. Племянник готовил встречу Ганди с избирателями. Находясь в его доме, Светлана впервые в жизни ударилась о невидимую преграду, воздвигаемую аристократией между собой и прочими. Махарани и махараджи (князья и княгини, княжны) продолжали разговаривать в ее присутствии так, как будто в комнате была только мебель. Это было не грубо, – просто вас здесь нет, или вы как те три собаки на ковре, на которых никто не обращает внимания. Шесть дочек иногда задавали Светлане вопрос для приличия, – так, как погладили бы собаку…

Приехала Индира Ганди. После выступления, оставшись в тесном кругу приближенных, она приветливо спросила Светлану, как ей нравится в индийской деревне. Глядя ей прямо в глаза, Светлана сказала, что очень нравится, и что ей хотелось бы остаться здесь возможно дольше… Индира несколько наивно спросила: «А Вам не разрешают?» На следующее утро, уже попрощавшись со всеми, Индира вдруг подошла к Светлане, протянула ей обе руки и тепло глядя, сказала: «Я Вам желаю счастья!» Тронутая этой неожиданной сердечностью, Светлана ответила: «Желаю Вам успеха!» Нельзя однозначно утверждать, говорил ли или не говорил племянник Сингха с Индирой Ганди о желании Светланы Аллилуевой остаться в Индии. Возможно, и говорил, но премьер-министр решила не омрачать отношения с Советским Союзом.

Вся родня Сингха уже знала о желании Светланы. Однажды кто-то из старших дочек племянника сказала Светлане, почему бы ей не попросить убежища в американском посольстве, чтобы вернуться в Индию потом с американским паспортом? Их отец знает посла США и мог бы с ним поговорить. Живя в Москве, Светлана, конечно, знала, что советские граждане нередко так и поступают. Но в те дни она и представить себе не могла, что подобная мысль может быть реальной возможностью. В отличие от нее, даже в далекой индийской глуши, никому это не казалось чем-то сверхъестественным. Вся родня говорила о такой возможности для Светланы с наивным непониманием политического значения такого шага. Они просто верили в святую истину: человек выбирает сам, где ему хочется жить. Светлане трудно было переубедить, что это неприемлемо для нее и что этот путь ей не подходит. Она слишком хорошо понимала, что означал бы такой шаг, и даже только разговоры о нем, если бы они дошли до советского посольства.

Из посольства, встревоженного долгим отсутствием Светланы, дважды приезжал ответственный сотрудник, уговаривая Светлану вернуться вместе с ним в Дели. Светлана ссылалась на право продления своего пребывания за рубежом максимально на три месяца, если приглашающая сторона обеспечивает это пребывание. Сотрудник вынужден был акцептировать это общепризнанное право и уезжал, заручившись обещанием Светланы вернуться в Дели.

Проведя в Индии около трех месяцев, Светлана набралась сил и духовно преобразилась. С нее как будто свалились тяжкие цепи, вечно давившие ее сердце и сознание в прошлом. Она перебрала всю свою предыдущую жизнь, жизнь страны под руководством ее отца и после. Невозможно было закрывать глаза на то, что она видела вокруг. Просто осудить, а потом умыть руки, отойдя в сторону, было недостаточным. Нетрудно осудить сталинизм как политическое явление и как исторический период – слишком непривлекательным он был. Но нужно было что-то делать самой, жить иначе. Тени прошлого окружали ее плотным кольцом дома. Там, в Индии, она поняла, что если найдет в себе силы не возвращаться назад, то это и будет для нее, наконец, спасением, и только тогда станет возможной другая, новая жизнь. Сама судьба поставила ее перед выбором.

По мере того, как возвращение домой становилось ощутимой реальностью, Светлане все сильнее хотелось увидеть детей. Почти три месяца – так надолго они еще никогда не разлучались! Но одновременно с этим все страшнее было думать, что она вернется к своей прежней жизни, и все снова будет так как было. Эти противоположные чувства нарастали одновременно с одинаковой силой и она чувствовала себя разодранной надвое и как-то парализованной, но никто не мог бы догадаться, на каком напряжении держалось это мнимое спокойствие. Она чувствовала, что все силы собраны и напряжены, как перед прыжком, и нужен только маленький толчок, последняя капля, которая вдруг перевесит и все решит…

Этой «последней каплей» оказалась встреча с советским посольством в Дели – с советским миром, от которого она уже успела отвыкнуть. Посол И.А. Бенедиктов был разжалованным министром сельского хозяйства. Хрущев отправил его в «ссылку» в жаркую и скучную для него Индию. Он мечтал поскорее «отбыть свой срок» и вернуться домой. Светлана Аллилуева была для него большой головной болью, и он, наверное, уже считал часы, когда она, наконец, улетит в Москву. Возвращая Светлане паспорт и протягивая обратный билет, он назидательно сказал ей: «Вот Вам, милочка, билет и летите в Москву, хватит валять дурака!» Зная характер Светланы, можно понять, что одна фраза Бенедиктова заставила ее принять решение.

В тот же вечер накануне Международного женского дня 8 марта, когда в советском посольстве торжественное мероприятие было в самом разгаре, Светлана Аллилуева обратилась в посольство США в Индии с просьбой предоставить ей политическое убежище. Американский посол был поставлен перед выбором из трех возможностей: первая – отказать перебежчице в помощи и убежище, – что он счел невозможным, из за традиций Америки и своих личных убеждений; вторая – предоставить убежище в Доме Рузвельта в Дели, известить правительства Индии и СССР и ждать решения дела через суд, что вызвало бы огромный шум в прессе и неизбежные конфликты между США, СССР и Индией; третья – помочь выехать из Индии быстро, легально и без шума, – что и решено было сделать.

Ночным рейсом Светлана в сопровождении сотрудника американского посольства вылетела в Рим. По дороге в аэропорт он спросил Светлану: «А Вы понимаете, что сжигаете все мосты за собой? … Подумайте, готовы ли Вы к этому?» «Я долго думала, – ответила Светлана, – у меня было время подумать. Я понимаю».

Поднимаясь по трапу, Светлана сказала про себя: «Прощай, Индия! Прощай! Ты мне подарила свободу. Спасибо, Браджеш! Вот что ты сделал, вот что ты дал мне, чем я верну тебе такую любовь?»

Американцы переправили Светлану в Италию, но с выдачей визы в США не торопились – может, госпожа Аллилуева, успокоившись, передумает и вернется в Москву? Из Вашингтона пришло решение не торопиться с въездом в США, обдумать спокойно мотивы перебежчицы и планы, переждав некоторое время в нейтральном месте. Светлану перевезли в Швейцарию, в горную гостиницу в Беатенберге. Уже утром за завтраком радио передавало новости, и диктор рассказывал по-немецки о приезде дочери Сталина в Швейцарию. Светлана старалась смотреть в тарелку: слышать свое имя в сенсационных новостях было для нее совершенно непривычно. В тот же вечер Светлане пришлось перебраться в маленький монастырский приют в Сен-Антони, недалеко от Фрибурга. Находиться в гостинице было невозможно: по всей стране рыскали корреспонденты. Официально Светлана называлась в приюте мисс Карлен, ирландка, приехавшая из Индии.

Радио Би-Би-Си передало, что представитель Госдепартамента США намеревается приехать в Швейцарию, чтобы встретиться со Светланой Аллилуевой. В конце марта состоялась встреча с Джорджом Кеннаном – бывшим послом в Москве, одним из лучших знатоков России. Позже, когда Светлана уже будет жить в США, семья Кеннанов станет для нее большой опорой в новых, непривычных условиях жизни. Но уже тогда, при первой встрече в Швейцарии, бывший посол предупредил Светлану, что проблема адаптации к жизни вне ее родины будет очень нелегка, ибо тень родственной связи с ее отцом будет преследовать ее всюду, где бы она ни была. И для того, чтобы преодолеть эту помеху, ей нужно будет больше мужества, больше терпения и больше веры, чем обычно имеют люди.

Находясь в Швейцарии, Светлана встретилась с первыми адвокатами, которые начали заниматься изданием ее книги-воспоминаний «Двадцать писем другу». В этой встрече участвовали и специально приехавшие из Парижа давние друзья Светланы. Они приехали со своим планом для нее. Он заключался в том, чтобы не ехать в США. Друзья считали, что Светлана попадет из одной тюрьмы в другую, и предлагали остаться в Швейцарии – она могла бы воспользоваться гостеприимством их племянницы и жить некоторое время у нее. Они советовали отложить издание книги хотя бы на год – в тот момент это вызвало бы сильную реакцию советского правительства. Светлана поблагодарила за гостеприимство, но объяснила, что уже все решено. Швейцария дает убежище, но она ставит условием для всех полное невмешательство в политическую жизнь. Светлана не могла бы там публично объяснить, почему навсегда порывает с коммунистическим миром. Это было неприемлемо для нее.

В конце апреля 1967 года Светлана Аллилуева получила американскую визу и прилетела в Нью-Йорк. В аэропорту ее встречала толпа журналистов. Светлана взяла протянутый ей микрофон и впервые заявила для прессы: «Хэлло, я счастлива быть здесь! Фотографируйте, записывайте, пишите и говорите обо мне все, что вам угодно – я знаю, что вы сейчас не понимаете меня. Ничего, когда-нибудь поймете, как это много: сказать перед всем миром то, что думаешь».

Прибывший в том же году на сессию ООН премьер-министр А.Н. Косыгин заявил на пресс-конференции, что «Аллилуева – морально неустойчивый человек и она больной человек, и мы можем только пожалеть тех, кто хочет использовать ее для политических целей…»

Последствия побега Светланы Аллилуевой были настолько серьезны для международного имиджа страны Советов, что руководство СССР решило вернуть беглянку любой ценой. Однако из-за ряда непродуманных заграничных акций, которые привели к громким провалам нескольких советских разведчиков и распаду агентурной сети в Греции, Италии и Франции, вернуть Светлану так и не удалось.

В Америке Светлана встретила, за редким исключением, огромную доброжелательность. Письма, начинающиеся с «Welcome to Amerika!», приходили каждый день мешками. Ее звали в гости, приглашали жить в разные города, во многие штаты, были даже предложения вступить в брак. Предлагали читать лекции, выступать перед самыми различными аудиториями, говорить об СССР, о самой себе, о женщинах и семье в Советском Союзе, о ее отце, о том, как и почему она порвала с коммунизмом и оставила родину. Она могла бы принять любое предложение, объездила бы всю страну и нашла бы много новых друзей. Но она не хотела этого делать.

Светлана не хотела стать лектором, историком, кремленологом, биографом своего отца, «бродячим социологом». Со временем ей стали в тягость большие телевизионные интервью, а потом – вообще интервью. Единственной – и наилучшей для нее – формой разговора с общественностью стала работа писателя. Она хотела писать обо всем, – о чем ее спрашивали в сотнях добрых и недобрых писем. Так она могла сказать все, что думала, все – что знала.

Публикация книг-воспоминаний о своей семье, о Сталине, о кремлевской верхушке «Двадцать писем к другу» и о последнем годе перед эмиграцией «Только один год» вызвала сенсацию на Западе и принесла Светлане порядка двух с половиной миллиона долларов. Часть денег были направлены на строительство больницы в Индии, двум детским домам во Франции и в Швейцарии, русским эмигрантским газетам и журналам в США. Немалую часть гонорара пришлось заплатить за долги … нового американского мужа – архитектора Весли Питерса. Остальное съели неудачные инвестиции, после чего Светлана осталась одна с маленькой дочерью на руках и вынуждена была довольствоваться небольшой пенсией. С американским мужем она развелась, но оставила за собой имя Лана Питерс.

С этим браком связана легенда о миллионах, которые Сталин в критические дни, когда немцы были уже на подступах к Москве, якобы перевел в швейцарские банки. Светлана, будучи в Швейцарии в ожидании американской визы, могла переписать деньги на себя. Брак устроила сестра архитектора, в надежде решить материальные проблемы брата. Для этого она стала подругой Светланы.

В первые годы эмиграции Светлана заявляла, что она оставила Советскую Россию не для того, чтобы и здесь оставаться «дочерью диктатора». В этом качестве ей лучше всего было бы уехать в Грузию и беспечно жить там среди обожателей памяти «великого грузина». Впрочем, можно было бы и не уезжать из Москвы: советское правительство вскоре все больше и чаще начинало взывать к этой памяти. Она стремилась за рубеж, чтобы свободно писать, заниматься фотографией, языками … Кое-что ей удалось, но далеко не все, что, вкупе с неудачным браком, по всей вероятности, и явилось началом ее разочарования в пребывании за рубежом. Через несколько лет она заявила, что ее жизнь в Америке постепенно утрачивает свой смысл. Ее целью было не обогащение, а жизнь среди писателей, художников, интеллигенции… Однако из этого ничего не вышло.

Светлана решила переменить место пребывания, покинула США и переехала в Англию, в Кембридж, где купила маленькую квартирку. Дочь Ольгу отдала в школу-интернат. Сама же стала путешественницей и объехала почти весь мир. И здесь вновь может всплыть легенда о сталинских миллионах: после развода от ее гонорара должно было остаться не так уж много денег для того, чтобы перебраться в Старый свет, дать дочери образование и позволить себе совершать дальние путешествия.

В Англии Светлана каждую минуту чувствовала, что находится в центре старой традиционной культуры. Новости со всего мира освещаются с куда большей объективностью и знанием дела, нежели в Америке. Она сразу это заметила в сообщениях о Советском Союзе – меньше эмоциональности, предвзятости, предрассудков. Люди на улицах, в метро, в поездах более сдержанны и приятны. Кругом представители различных рас и национальностей. Если бы кто-нибудь вздумал строить новую Вавилонскую башню, то ее надо было бы строить именно в Лондоне, где все языки и все народы!

Но проходило время, и Светлана стала постепенно ощущать потерю чувства дома. Видимо, она слишком долго наслаждалась этим чувством в Америке, где каждый волей или неволей включается в общественную жизнь и становится частичкой страны. Там она легче переносила чужбину, меньше думала о покинутой родине, о доме, семье и детях, оставленных далеко за океаном. В Англии это чувство не приходит и никто стать ее частью вам не предложит, ибо принадлежность к британской нации священна! Как ни восхищали красота средневекового Кембриджа и вековая история Лондона, Светлана чувствовала себя в Англии пришельцем. Чувство отчуждения возрастало с каждым днем. Свою непринадлежность к урожденным британцам Светлане дали понять с первых шагов пребывания в стране: дочь могла учиться только в интернациональной школе, престижные учебные заведения – не для нее! И вообще Ольгу считали какой-то полурусской эмигранткой, хотя она ни слова не знала по-русски.

Совсем неожиданно, впервые за семнадцать лет, позвонил из Москвы сын Светланы Иосиф Аллилуев, врач, доктор медицинских наук. Светлана узнала новости и подробности о своих детях, внуках … о том, что теперь можно без боязни звонить, приезжать. Светлана предложила всем встретиться в Финляндии, в каком-нибудь курортном месте: гражданам СССР разрешали ездить в соседнюю Финляндию. Но сын ответил, что это невозможно. Тогда Светлана предложила ему самому приехать в Англию: она готова оплатить расходы. Это было для него тоже невозможным. Мысль о том, чтобы поехать в Советский Союз, в тот момент для нее была все еще совершенно дикой.

Прошло полтора года звонков в Москву и из Москвы, в течение которых Светлана подсознательно готовилась принять мысль о возможности поездки в СССР. Она часто думала, что если бы она продолжала жить в США и не испытывала чувства оторванности, которое наполняло ее в Англии, то, наверное, в СССР она бы не поехала.

Светлана знала, что поездка в СССР будет воспринята повсюду только с политической точки зрения и что ее все будут поливать грязью. Чувства матери? Да кто этому поверит?!

В таком настроении Светлана отправилась из Кембриджа в Лондон в советское посольство с просьбой о разрешении возвратиться к семье. Через неделю разрешение было получено. В посольстве рекомендовали в Москву лететь с пересадкой в Афинах.

Светлана до последнего дня утаивала от дочери истинную цель поездки. В Греции они, якобы, собирались отдохнуть и затем вернуться в Англию. Поэтому Ольгу насторожил визит в советское посольство в Афинах. В посольстве был организован радушный прием. Светлана познакомилась с молодым послом – сыном Андропова. Игорь Юрьевич был дипломатом нового поколения, цивилизованным, с хорошими манерами и прекрасным знанием иностранных языков. Его по-западному очаровательная жена была театроведом. Они оба сразу же уделили большое внимание Ольге, понимая, что она будет в центре всех потенциальных трудностей, проблем и успехов. Для Ольги это был первый опыт общения с советскими гражданами, который удался и который ей понравился. Светлана очень надеялась, что он успешно продолжится в Москве, где дочь ожидают брат, сестра, племянник … появятся кузены и кузины.

Однако отношения стали не складываться с самого начала пребывания в Москве. Сын был холоден. На сестру он вообще не обращал внимания. Его жена вела себя вызывающе высокомерно, порой, даже грубо. Напряженную атмосферу первой встречи пытался сгладить Григорий Морозов – первый муж Светланы: он искренне улыбался, говорил с Ольгой по-английски, наливал всем водки – потому что вот так принято встречаться после семнадцати лет разлуки! Светлана не пила этот яд, но тут пришлось подчиниться правилам и традициям.

Светлану с дочерью окружили высокопоставленные чиновники из МИДа, из министерства среднего образования, готовые начать их «приспособление» к советской жизни. Им предложили огромную квартиру бывшего члена Политбюро, председателя Комитета партийного контроля А.Я. Пельше, возили в поисках учебы для Ольги по элитным московским школам, настаивали на немедленной подаче прошения о восстановлении Светланы в гражданстве СССР и о «принятии дочери Ольги» в таковое. Последнее ее удивляло, – уж очень скоро они все захотели. Да и двойное гражданство Ольги, уроженки США, было бы фактом. Но ей твердо заявили, что СССР не признает двойного гражданства. В ответ Светлана даже непочтительно рассмеялась: «В мире существуют случаи тройного и – более гражданства, я сама встречала таких людей в Америке. Мир сегодня в движении, люди больше не живут на одном месте всю жизнь!» Весь процесс присвоения гражданства, обычно занимающий месяцы, был завершен в несколько дней: Верховный совет подписал указ, и у Светланы с дочерью отобрали американские паспорта. Последовала мгновенная реакция – утром у дома собралась толпа иностранных корреспондентов. В МИД поступило письмо от консула США, с содержанием которого ознакомили Светлану. В нем говорилось, что ее и ее дочери американское гражданство остается в полной силе, пока они не пожелают от него публично отказаться, в присутствии посла США и под присягой.