Психоделика. Книга для мертвых

Наверное, видят. Кони все видят, и все знают. Ну давай же родной поднажми еще немного…

Потом Крепость исчезла, растворившись в этом сером мареве. Мы остановились, и я сполз с седла. Дальше отступать не было никакого смысла. Сейчас меня настигнут мои враги. Я сжал рукоять меча и приготовился к последнему бою. Но они не спешили. Серая дымка окутала нас, и стало темно почти как в тумане ночью, звуки исчезли, исчезли противники, словно и не было их никогда. Остались только раны и они болели. Сколько нас добралось сюда я не знал, темные фигуры вокруг меня не имели лиц, я с трудом различал силуэт коня он тихо всхрапывал и это были единственные звуки которые долетали до моих ушей… Потом. Когда прошло один Бог знает сколько времени, стало светлеть.

Братья держались плотной группой и творили свою странную молитву. Темнота наливалась алым, закручивалась вокруг нас и втягивалась внутрь крепости через черные провалы бойниц. Казалось. Что крепость насыщалась подобно древнему голодному чудищу.

Стены крепости, раскалившиеся на солнце, вполне ощутимо шипели, словно их поливали водой. От них шел пар. Братья молились, слова звучали все громче и громче. Странная это была молитва, скажу я вам. Я так и не понял, из какого языка были слова, те что они произносили, крепко сжимая кинжалы.

Момент перехода растянулся на несколько мучительных мгновений, наверное, я потерял сознание, ибо, когда я очнулся на песке, рядом со мной был Гарольд и стены крепости были уже вокруг нас.

Города не было, стены казались ужасно древними, и алый туман постепенно впитывался в них, словно вода в сухую землю.

– Что это? – на лице германца читался настоящий животный ужас. И еще он был ужасно бледным, почти синим. А меня, как ни странно, охватила странная апатия ко всему происходящему. Меня беспокоила только судьба моего верного коня.

– Они знают… – я кивнул в сторону наших странных паломников. Те, несмотря на жару, натянули свои капюшоны и плавно раскачивались, держась за руки. Топоры валялись вокруг них. Там же валялись сумки с поклажей.

Гарольд тихо заскулил, он попробовал подняться, но ноги не слушались его. Лицо было белее снега, а доспех его был щедро окрашен кровью, и было непонятно его это кровь или нет.

– Колдуны… – прошептал Гарольд.

Я промолчал. Так оно видимо и было, нет, от этой поездки изначально попахивало неважно, но теперь совсем явно запахло серой. А это немного не мой профиль. Ох, и герцог, подкинул работу. И де Фок туда же, какие у него, оказывается есть интересные знакомцы.

Я собрал все волю в кулак и попытался вскочить на ноги, но тело отказало мне, и я снова рухнул лицом в песок…

х х х

Глава XXI

Led Zeppelin vs. Rolling Stones vs. Rum Dms vs. Chemical Brothers vs… “Rock Mashup”

Явь

Начальницу станции звали Варвара Абрамовна. И фамилия была соответствующая – Фахрутдинова. Этот яркий продукт советской дружбы народов выглядел ярко и внушительно, особенно в дни планерок Управления. Сто двадцать килограмм живого, именно, живого и весьма деятельного веса, типичная печенежско-цыганская внешность с элементами Кавказа и Сиона, обрамляющие ее златокаменные украшения, невольно вызывали уважение окружающих, трепет подчиненных и благосклонность вышестоящих, частенько ставивших Варвару Абрамовну в пример и бормотавших про себя вслед ароматному парижскому сквозняку сопровождавшему ее уход: «Вот это, еб же ж твою …»

Пожарных инспекторов она просто съедала на завтрак, их вдумчивыми и обстоятельными предписаниями подтирала предмет своей безусловной гордости, бормоча под нос слова классиков: «Контора пишет».

Взгляд густо подведенных черных глаз словно струя из огнемета уничтожал на месте любого, кто смел во внеурочный час потревожить Ее Превосходительство либо в кабинете, либо в помещении ДСП.

Санэпидемстанция покидала станцию Фахрутдиновой сытой, обогретой и с чувством невыразимой благодарности судьбе и Абрамовне лично.

Начальница твердо усвоила две вещи необходимые в метрополитене для успешной карьеры – на станции должен всегда поддерживаться идеальный порядок в помещениях, и по мере поступления краски, устраняться все остальные недочеты. Дисциплина работников явственно вытекала из этих основополагающих аксиом, но при этом была лишь неизбежным следствием.

Захарович был с Абрамовной неизменно корректен и предупредителен. Мы, то есть сантехники, ее откровенно побаивались.

Нет, она никогда не жаловалась диспетчерам, просто однажды, некий уже не работающий у нас по причине длительного (трехмесячного, а потому уволенный автоматически) запоя товарищ, имел неосторожность некачественно поменять сливной бачок в одном из туалетов станции. После чего только ему известным способом подключил на бачок горячую воду с обогревателя «Сименс», только начавших внедряться в метрополитен. Из женского гардероба.

Получилась такая штука, если кто-то хотел принять душ, нагреватель включался и кипяток наполнял бачок унитаза.

В тот день Абрамовна по каким-то необъяснимым причинам физиологического характера оказалась именно в этом туалете, а не в том, которым пользовалась обычно. Спустив воду, окутанная клубами пара, она не стала поднимать крик и гам, а поразмыслив, поступила следующим образом. Позвонила на участок Захаровичу и сделала предложение, от которого наш знаменитый и легендарный мастер никак не смог отказаться, не взирая на всю свою хитро… изворотливость. Скорее это было даже не предложение, а ультиматум и заключался он в том, что если в течение получаса некий деятель, а им оказался никто иной, как уже упоминавшийся выше работник, не появится у нее на станции и не исправит то, что он умудрился натворить, тогда… Далее следовал поток узкоспециализированных, даже не метрополитеновских, а скорее медицинских и отчасти гинекологических терминов, которые произвели впечатление даже на видавшего виды Захаровича.

Ну и что? А то, что через полчаса несчастный товарищ наш в составе усиленной бригады, под легкий издевательский смех коллег переподключил бачок и уже к концу рабочего дня был вынужден проставиться в знак признания собственных ошибок в целях недопустимости их в дальнейшем.

Вот так производственные вопросы решались. Я вздохнул и вышел из вагона на платформу. Сегодня была моя очередь. По словам звонившей со станции Абрамовны дежурной, какая-то тварь чем-то забила унитаз, а это не есть хорошо.

Проклиная несправедливую судьбу, я отправился записываться и здороваться. Не тот лотерейный билетик я вытянул сегодня, ох не тот… Хорошо хоть Леночка на смене, нравится мне она.

Захожу в ДСП:

– Привет, говорю!

– Метро напоминает мне портал, – это вместо «здрасьте!». Она такая у нас, вроде здесь, а вроде и не здесь, но работу знает, – Заходишь в электричку в одном месте, двери за тобой закрываются. Глаза прикрыл, открыл, а ты уже Бог знает где. Чем не портал?

Фантазерка она эта Леночка, «фантазер, ты меня называла…» Молодец, начитанная девочка, с воображением. И рыжая притом.

–У Реверте по-моему есть строки… « Ты рассуждаешь как муравей, который придает себе слишком большое значение…» Как-то так… – это я чтоб мордой в пыль не ударить.

Вроде получилось, меня одарили благосклонным взглядом.

– Чай будешь?

– Потом… Я под колпаком у «Натива». И цэрэушники где-то рядом…

– Я тоже под вечным колпаком у Фахрутдиновой и что?

– Вечерком?

– Ладно. Чеши, работай тогда… Трепло…

– Я не трепло, я… Короче, пойду.

Пошел, поработал, потом вернулся, посидел, потрепались ни о чем. Чаю попили с печеньем. Покрепче не получилось, у нее в отличие от меня занятость на сегодня была полная, и я вернулся на базу.

Было ужасно интересно, чем там во сне бой наш закончился, но бежать домой и ложиться спать я не спешил. Успеется…

Там уже народ стал собираться, Колина бригада вернулась с дуркомбината, у нас так душкомбинаты называются. Одна буква разницы. А сколько скрытого смысла!

Эти неказистые одноэтажные строения оставляют после себя метростроевцы, когда уходят с уже построенной станции. Оставляют нам. То есть метрополитену. Во время строительства там только кабинеты, душевые (а именно благодаря их наличию и появилось это странное для неискушенного читателя название – душкомбинат) и раздевалки, но есть еще и теплопункт, который и обогревает это строение зимой. Бригада работала в нем, именно он представляет для нас ценность. Ибо там находится бойлер. Вот этот бойлер народ и перебирал.

Кто там будет дальше жить в этом дуркомбинате, что там будут за помещения неведомо, а тепло там должно быть. Вот и ебемся на благо человечества неблагодарного.

Туда-сюда время к обеду, перехватили наскоро, на сухую, отчего-то ни у кого не было сегодня хорошего настроения.

Представил, что я казачек засланный, в смысле разведчик, не только в метро, а вообще по жизни. Прикольно так стало, радужно. Мысли потекли вообще не понятно в какую глядь сторону, вот что значит поел на сухую!

Или вот за немцев быть. Ну, в смысле против них, но как бы за. То есть разведчиком. Объяснил, блин!

Но не таким разведчиков, как Кожаный Чулок или там следопыты разные, а так чтоб офицером при штабе, или на фронте… Нет лучше при штабе. О! Как Штирлиц! И полномочия чтоб были самые полные. Чтоб не было вот этой вот фигни, когда тебя заподозрят немцы, что ты в Гитлера не веришь, дадут пистолет , приведут в подвал, где какой-то партизан или подпольщик парится, и говорят:

«На вот, убей, гада. Докажи, что ты один из нас!»