Аллегро с Дьяволом – II. Казань

Он достал три одноразовых стаканчика, взял из холодильника бутылку водки и положил все это в пакет. Потом вернулся в свою комнату, чтобы дослушать песню.

Караченцов уже не пел, а надрывно кричал концовку:

Он до конца отдал свой долг!

Майор!!!

Он сделал все, что сделать смог!

Майор!!!

Так почему же до сих пор,

Глотает пыль афганских гор?!

Майор!!!

«Вот и я так же, все никак не отплююсь от этой пыли», – подумал Аркадий, выключая музыкальный центр.

Песня закончилась, но наступившая пронзительная тишина, казалось, была продолжением песни. Песни о них, о тех, кто вернулся с войны и должен был жить так, будто выезжал на обычные учения. А как их тогда встретили? Ему не хотелось вспоминать все, что было связано с Афганистаном после возвращения домой. Все эти статьи, выступления демократов, отношение чинуш… Нет, сам он никуда не ходил, ничего не просил, хватило рассказов других – тех, кто вернулся не целиком…

Выйдя из дома, Аркадий направился по проспекту Ибрагимова в сторону издательства. Он с наслаждением вдохнул свежий морозный воздух. Тогда в Афгане все закончилось, конечно, не так, как ему теперь снилось в кошмарах, а немного по-другому…

…Пастух с трудом открыл глаза. Без «гарнитуры», как называли шлемофон, он разбил в кровь лоб. Мотор молчал. Вытерев кровь с левого глаза и выкинув автомат в люк, он начал выбираться из танка. Вставая с сиденья, Пастух почувствовал, как с трудом оторвались прилипшие в его запекшейся крови штаны. Ему понадобилось минуты три, чтобы выбраться из танка. Подобрав автомат, он огляделся. Кишлак был не перед танком, как ему потом снилось, а за танком. Точнее, кучи мусора на том месте, где он когда-то стоял. Покачиваясь, Аркадий пошел в сторону высоты. Там, возможно, еще шел бой, значит ему надо было идти туда. Здесь он сделал все что хотел, ненавистный кишлак лежал в развалинах.

– Шурави! – раздался внезапно мальчишеский голос возле самого уха, и Пастух почувствовал, как кто-то дернул его за рукав.

Аркадий резко развернулся, так резко, что с трудом устоял на ногах. Водя автоматом по сторонам, он постарался сфокусировать взгляд, который стал почему-то расплывчатым. Рядом никого не было. Блуждающий, казалось, сам по себе взгляд упал на танк и пошел мимо, но тут же вернулся обратно. Там что-то было. Что-то такое…

На гусеницах были намотаны какие-то кровавые тряпки, внутренности. Там что-то качалось, прицепившись за трек. Кажется, это была кукольная рука. Аркадий тут же понял, что просто пытается обмануть себя. Это была детская рука. Перебитая примерно в локте, она болталась на треке, прицепившись тряпкой, бывшей когда-то рукавом. У Аркадия моментально пересохло в горле, что и без этого, казалось, было сухим донельзя. Громыхнул гром и ударила молния, навсегда выбелив прядь волос на его голове. Эта же молния разорвала пополам его душу, и одна обугленная половина его измученной души рухнула в преисподнюю…

Пастух был абсолютно уверен, что эта белая прядь появилась у него в тот момент, когда он увидел детскую ручку на гусеницах танка, которым он управлял. Хотя когда его спрашивали, он рассказывал совсем другую историю, да и то только в тех случаях, когда вообще что-то рассказывал. Аркадий не любил рассказывать о войне.

Он не помнил, сколько он стоял и смотрел на танк, на эту детскую руку. Секунду, час, а может год?

В конце концов он развернулся и побрел к высоте. Он не успел далеко уйти, когда в спину ударила взрывная волна. Пастух с трудом, но все же устоял на ногах. В танке взорвался-таки боекомплект.

– А раньше ты, урод, не мог взорваться?! – не оборачиваясь упрекнул неповинный ни в чем танк Аркадий.

Жизнь ему была больше не нужна. Существовать дальше незачем, и мгновенная смерть от взрыва была бы не самым плохим способом уйти.

Собравшись с силами, он вновь побрел вперед, или вернее поплыл в кровавом тумане, который с каждым шагом густел. Сколько он прошел сам и где его подобрали, он не помнил.

Помнил только женский голос сквозь грохот вертушки:

– Держись, солдатик, держись, родной.

Ему тогда еще почудилось, что это Наташа…

…Около издательства несколько лет назад открыли монумент Воинам-интернационалистам. Монумент был выполнен в виде сплавленных воедино кусков оружия, чего-то еще, сверху лежали отлитые в металле бинокль, панама, несколько патронов, застывшие в металле солдатские письма. Все это лежало на красных гранитных глыбах. Аркадий так и не мог определить, нравится ему монумент или нет, ну да он приходил сюда не любоваться. Главное – монумент есть и, что немаловажно, недалеко от дома. Аркадий не пошел на официальное открытие, так же как не ходил ни на какие официальные мероприятия. Сюда он приходил только во время запоя, в первый или второй день, потом он бы просто не смог. Впрочем, «день» – не совсем верно сказано. Аркадий приходил сюда только ночью, чтобы не мешали.

Он, как всегда, зашел с задней стороны монумента и расположился слева, где ступеньки были чуть повыше. Голой рукой смахнул снег, потом вытащил и поставил бутылку со стаканчиками и присел рядом на пакет. Открыл бутылку и разлил водку на троих. Взяв один из стаканчиков, он уставился на другие в ожидании, когда придут Кок и Перец. Они всегда приходили поговорить. Вот только для этого надо было смотреть не на стаканы, а в сторону, и Аркадий, отведя взгляд, стал смотреть на дорогу.

После дембеля он побывал дома и у Перца в Кировском районе, и у Кока на квартале. Он рассказал родным все, что знал о том последнем бое, и чего не знал о героической гибели ребят тоже рассказал. Аркадию и сейчас чудились глаза родных ребят и немой вопрос в них: «Как же так, ты, командир отделения, остался жив, а наши мальчики погибли?»

Тогда же он побывал на могилах ребят. Но приходить они стали к нему только здесь, у монумента.

– И долго сидеть будем? Может, выпьем наконец? – раздался над ухом задиристый голос Перца.

Пастух повернул голову: рядом стояли Перец и Кок.

– Привет, Пастух, давненько не приходил, – сурово упрекнул его Кок.

– Да ладно тебе, пришел ведь. Он живой, у него дел полно наверное, да, Пастух? – выступил на защиту Перец, беря стаканчик.

Кок поставил на снег пулемет и тоже взял стакан. Одеты они были так же, как и в день своего последнего боя. Взгляд Аркадия упал на кеды, заляпанные снегом.

– Не холодно в кедах? – неизвестно зачем спросил он.

– Ты че, Пастух? Мертвые не потеют… и не мерзнут! – засмеялся Перец.

– За встречу? – спросил Кок.

– Может за вас? – слабо возразил Пастух.

– Нет, за нас третий, ты уже пил, вчера. Давай за встречу и за ВДВ! – подвел черту под спором Перец.

Они чокнулись, Пастух выпил и закусил снегом. Послышался звук подъезжающей машины. От остановки медленно приближался милицейский уазик.

– Вот как всегда, – вздохнул Аркадий и повернул голову.

Ребят не было. Стаканчики были пусты, на снегу остались следы от двух пар кед и пулемета. Резко хлопнула дверца, Аркадий моргнул и видение исчезло. На снегу не было никаких следов, а стаканчики были наполнены водкой.

От машины подходили двое. Младший сержант сразу не понравился Аркадию. Парень явно недавно работал в милиции, и на лице отчетливо читалось наслаждение той силой и властью, которую ему давала форма, особенно над такими вот алкашами, пьющими где попало. Пастух очень не хотел в «обезьянник», и он постарался по возможности трезво оценить обстановку. Конечно, эти двое не те пацаны «батальонщики», с которых он снял тулупы в 90-м, но с ними, похоже, тоже проблем особых не будет. Плохо то, что в машине, скорее всего, остался третий с автоматом, попробуй его оттуда выковыряй. Блин!

– Спокойно, Пастух, спокойно. Не обижай татар, не надо! – раздался над ухом голос Перца.

– Да никого я не обижаю.

– Ага, люди просто хотят посмотреть, чем ты здесь занимаешься, а ты уже готов на автомат прыгать.

– Мы, конечно, тоже не любим ментов, но не до такой же степени, – подал голос Кок.

– Ладно, все, тихо! Я совершенно спокоен, – тихо и быстро ответил Пастух, милиционеры были уже совсем близко.

Нечто темное, бывшее частью его души, недовольно проворчав, опять опустилось и пропало где-то в огненной бездне. Давненько Аркадий не чувствовал ее присутствия, этой части души, в которой жил Пастух.

– Нарушаем? Спиртные напитки в общественном месте распиваем? – начал, покачивая дубинкой, младший сержант, явно предвкушая какое-то удовольствие.