Изломы судеб. Роман

– На дураков все это рассчитано, чтобы они рты разинули, да уши развесили. Чего хорошего ждать от германских шпионов? А если немцы верх в войне одержат – конец русскому купцу настанет. Все наше германским заменят. Ну а до этого большевики все разорят, страну по миру пустят! Так то, друг! Об одном прошу – за Леночкой присмотри! Она ехать с нами отказалась. В большевички записалась. Неделю где-то шлялась, говорит, Временное правительство свергала. Грязная пришла, кровью перепачканная. Три часа в ванной мылась-отмывалась…

Внезапно со второго этажа грянула гармошка и взревели хмельные голоса:

– По улицам ходила большая крокодила. Она, она зеленая была! Увидела китайца и хвать его за яйца. Она, она голодная была!

– Революционные матросики, – ответил на недоуменный взгляд Александра Федоровича Василий Петрович. – Я, как ты помнишь, сына Мишеньку в Морской кадетский корпус определил. Думал: выучиться Мишенька, получит офицерское звание. А там я стану именитым гражданином, дадут мне разрешение иметь свои пароходы. Вот и будет сынок у меня капитаном. Офицерское звание он получил, но тоже в большевики подался! Приехал с матросней революцию в Москве делать. Пьют со вчерашнего дня. Все спиртное в доме вылакали, до моего одеколона и дамских духов добрались.

– Матрёна! – донесся до слуха купцов голос Мишеньки. – «Елисеевский» окрыли?

– Открыли, Михаил Васильевич…

– Пошли, братва, выпивку у мировой буржуазии реквизировать! – призвал наследничек, затопавших по лестнице сапогами матросов.

– Еще раз прошу, Саша, если надумаешь остаться – присмотри за Леночкой! Хоть сам, хоть Коля. Она к нему неравнодушна, – обнял на прощание друга Василий Петрович.

Когда Александр Федорович добрался домой, его мастерские пылали. Разнесли и первый этаж дома, где была контора. Растащили демонстрационные экземпляры обуви, тянули кое-что со второго этажа – из вещей Лебедевых.

– С германцами у нас нынче замирение. Сам товарищ Ленин велел! А твое заведение, Александр Федорович, – милитаристское! Наследие старого режима! Символ угнетения пролетариата капиталом! Вот мы посоветовались и решили сжечь его! – пьяненько икая, объявили Лебедеву рабочие.

– Дураки! – взвился Лебедев-старший. – Чем семьи кормить будете?!

– Советская власть накормит, в обиду не даст! – ответили ему. – Да ты не расстраивайся – все равно сгорело твое имущество! Теперь такой же, как мы будешь!

– Слепцы! Не ведаете, что творите! – схватился за голову Александр Федорович, увидевший, как пламя уничтожило то, что он создавал долгие годы, как рухнули крыши его мастерских, взбив в небо пару огненных грибов.

– Постой-ка, господин Лебедев! Помнишь, как меня, за то, что пьяным на работу пришел, уволил?! – возник перед Александром Федоровичем человечек в солдатской шинели и всадил ему в живот нож.

– Что делаешь, сволота?! – дали ему в морду рабочие. – Сколько людей вокруг него кормилось?! Скольких он от фронта спас?!

На счастье Лебедева-старшего на пролетке подъехали брат Арсений и племянник Лёнька. Они парой выстрелов поверх голов разогнали толпу, перевязали, отвезли раненого в больницу. Там сделали операцию. Врач сказал, что есть надежды, поскольку пострадавший ничего не ел перед ранением. В противном случае начался бы перитонит – воспаление брюшины. А так, хоть рана серьезная, – пробит желудок – однако, есть надежда. Жена Анфия Павловна и мать Акулина Никаноровна дневали и ночевали в больнице. Вернувшиеся с «революционных дел» Коля с Шуркой заколотили разбитые окна в жилом доме досками, снова отправились строить новую жизнь. Они бывали у отца, но редко – было полно работы по созданию коммунистических молодежных организаций. Навещали родича и Арсений Федорович с Лёнькой. Первый стал заместителем председателя городского революционного трибунала, второй – сотрудником Московской ЧК. Их пайками кормились две семьи Лебедевых.

В Москве, куда переехало из Питера советское правительство, между тем, закрылись банки, следом – заводы и фабрики. Настало время массовой безработицы, а там – и голод. Съели собак с кошками. Отобрали у извозчиков и пустили на мясо коней. Дошло до того, что стали выкапывать из могил и поедать «свежих» покойников. Анфии Павловне с ее большой семьей – шестой ребенок Костя родился в июле семнадцатого – помощи родственников не хватало. Украшения, подаренные мужем, все часы, включая наградные Александра Федоровича, его медали, носильные вещи – все было променяно на продукты.

Бабушке Акулине Никаноровне и невестке Аглае надоели консервы, получаемые на пайки Арсением Федоровичем и Лёнькой. Они «по случаю» купили мясца. Отведали приготовленного. Их начавшие окоченевать тела в пене обнаружил Коля, зашедший к бабушке «подхарчиться». Пришедший врач лишь развел руками:

– Отравление трупным ядом. Медицина перед ним на сегодняшний день бессильна! Сейчас выкапывание из могил и продажа мяса покойников поставлены на поток. У нас масса подобных случаев!

– Найди! – велел Арсений Федорович Лёньке.

Лёнька с чекистами искал торговцев мертвечиной неделю. Потом доложил отцу, что собственноручно всех «шлёпнул».

– Перед смертью хоть погонял? – мрачно уточнил дядя.

– Еще как погонял! Кровью умылись! Сапоги мне целовали, чтобы пристрелил поскорее!

Потом выписали из больницы Александра Федоровича. Коля и Анфия Павловна привели его под руки домой. Только прилег с дороги – подкатил мотоцикл с коляской и двумя чекистами в кожаных куртках.

– Собирайтесь, гражданин Лебедев! С вами хочет поговорить председатель ВЧК товарищ Дзержинский. Вещи можно не брать!

На улице перед домом уже собрался народ.

– Алексашку Лебедева – милитариста в ЧК везут, – слышалось в небольшой толпе.

Александра Федоровича усадили в коляску.

– Не растрясите! После ранения он, – попросила водителя Анфия Павловна.

– Так, товарищи-граждане! – обратился к народу чекист. – В доме ничего не трогать, семью не обижать!

В бывшем здании страхового общества «Якорь» Александру Федоровичу доводилось бывать. Правда, выше второго этажа его не пускали. Сейчас он попал на третий этаж в кабинет, некогда принадлежавший управляющему заведением.

– Садитесь! – указал на стул худощавый человек с большими залысинами, длинной бородкой «клинышком», щегольскими усами, одетый в солдатскую гимнастерку. – Ваш брат – Арсений Федорович участник революции тысяча девятьсот пятого года, политкаторжанин, герой Октябрьской социалистической революции, член коллегии Московской ЧК, заместитель председателя Московского революционного трибунала. Ваш племянник – Леонид Арсеньевич – активный участник Октябрьской и Февральской революции, сотрудник Московской ЧК. Ваши сыновья Николай и Александр тоже участвовали в революционных событиях, сейчас создают революционные ячейки коммунистической молодежи. А с кем вы?

– Да я как-то…

– Не определились? Определяйтесь! Есть для вас дело. Рабочие по осени ваши мастерские сожгли. Их надо восстановить. Идет Гражданская война. Фронту нужны обувь, седла, конская сбруя.

– Я, пока в лазарете пребывал, слышал, что промышленность национализирована…

– Вот и будете директором государственного предприятия! Это – гарантированное жалование вам и вашим работникам, гарантированные заказы. Людям тоже хватит без дела слоняться! Сейчас они разгребают мусор на улицах за более, чем скромные пайки. Начнут своей, квалифицированной работой заниматься – пайки станут совсем другими. Да и ваша семья заживет по-другому. Штукатуров, плотников, кровельщиков пришлем завтра. Если согласны – собирайте своих мастеровых. Пусть помогут. Когда помещения отремонтируют – починим машины. А там пойдет работа! Ну как, согласны?

– Согласен…

– Вот и отменно! – Дзержинский нажал на кнопку электрического звонка и приказал вошедшему на вызов помощнику. – Проводите товарища в спецраспределитель! Проследите, чтобы по моей записке ему выдали лучшие продукты! Организуйте доставку товарища домой! Разыщите его сыновей – Николая и Александра, распорядитесь, чтобы их на несколько дней освободили от комсомольской работы! Надо помочь отцу в восстановлении производства!

Когда временно отозванный с комсомольской работы Николай возвращался домой, в доску на месте бывшей витрины ударил камень.

– Троцкий Ленину сказал: «Пойдем, сходим на базар! Купим лошадь карюю, накормим пролетарию!» – завыли с соседнего забора гнусавыми от голода голосами уличные мальчишки, которые совсем недавно закидывали Колю с братом Шуркой ледышками за то, что те из купцов. – У, сволота краснопузая! Довели страну!

Николай выдернул из кармана наган – подарок Лёньки. Пацанов с забора словно ветром сдуло. Потом он с Шуркой бегали по рабочим, звали ремонтировать мастерские. Истосковавшиеся по работе и уставшие от голода люди потянулись к дому Лебедевых. Кое-кто просил аванс, остальные верили хозяину на слово. Всем Александр Федорович выдал по вырванному из книжечки, наподобие старорежимной банковской книжки по талону. Сказал. куда идти за новым, усиленным пайком. Вернулись повеселевшие, хвалившие Лебедева-старшего: «Накормил, так накормил! Давно столько не ели!»

Утром принялись расчищать помещения. Помогать прибывшим по приказу ЧК ремонтникам. Выволокли во двор машины. Кое-что Николаю со слесарями удалось вернуть к жизни. Многое уже никуда не годилось. За ним быстро приехали и увезли на переплавку.

– Штыков из этих машин наделаем! – с радостью заявил молодой рабочий.

– На штыки английскую машину! – сокрушался Александр Федорович. – Я за нее по кредитам с военным ведомством не рассчитался!

– Нет уже больше военного ведомства, дядя! У нас теперь Реввоенсовет Республики! – поправил его все тот же рабочий.

За неделю управились – привели в порядок помещения. Добыли новые машины взамен погибших. Приехал Дзержинский остался доволен. Еще через день пошли подводы с кожей, нитями, металлом. Закрутился народ, знавший, что теперь у него будет не только черный хлеб, да вобла, но и картошка, капуста, еще кое-что из овощей, горох с брюквой, из коих получался отменный суп, растительное масло и даже соль с сахаром! Коля вновь вернулся к комсомольским делам. Шурку мобилизовал отец, посадил его работать бухгалтером.

В вихрях Гражданской войны

Тем временем, все с большей силой разгоралась страшная, братоубийственная война. Для всех, кто в ней участвовал, Россия была Родиной. Для всех не было иного выбора, как победить или погибнуть. Оттого-то гражданская война велась со страшной жесткостью с обеих сторон, с использованием любых средств и методов, включая самые омерзительные.

Дядя Арсений Федорович ежедневно выносил десятки смертных приговоров. Временами ему приходилось работать сутки напролет. Тогда счет расстрельным вердиктам шел на сотни. Кстати, одним из первых, кого отправил «к стенке» Арсений Федорович был старичок-судья, приговоривший его к каторге в 1905 году. По указанию Арсения чекисты нашли трясшегося после инсульта, полупарализованного, ставшего совсем безопасным для новой власти дедка. Трибунал вынес ему приговор как «социально опасному элементу и кровавому палачу Революции 1905 года».

– Разберись он со мной по-человечески, по сей день башкой бы тряс – белый свет коптил. Хотя, пайка ему не положено – сам бы от голода «дуба дал». Так, что я ему благое дело сделал – от мучительной смерти избавил, – изрек Арсений Федорович, закрывая дело.