Сокровища Замка Тамплиеров

– Странно, – растерянно произнес мужчина. – А мне она не говорила, что собирается нанимать еще одну горничную… Впрочем, не важно. Где сама Ульяна?

– Гуляет с мальчиком, – нежно проворковала Ламия. – Они пошли к реке. И хозяйка, и мальчик очень расстроены утренним происшествием. Ну, вы знаете, о чем я говорю…

– Да, – подтвердил он. – Это просто ужасно!

– Хозяйка думает, что прогулка пойдет мальчику на пользу.

– Это правильно, – одобрил Артур. И попросил: – Когда они вернутся, передайте им, пожалуйста, что я звонил. И что я их очень люблю.

– Обязательно, – пообещала Ламия. – Даже не сомневайтесь.

Услышав короткие гудки, она положила трубку. И рассмеялась, радуясь тому, как ловко провела мужа хозяйки замка.

– И, кстати, о мальчике, – произнесла она вслух, подумав о Ксиу. – Хорошо, что мне о нем напомнили. Не пора ли его навестить? А то он еще попытается выйти в окно, увидев, что дверь заперта.

И она снова засмеялась. Под окном комнаты Ксиу, расположенной в одной из башен, находился глубокий ров, и выбраться через узкую бойницу, не рискуя сорваться и сломать себе шею, мальчик не мог. Это не удалось бы даже самой Ламии.

Уже подходя к комнате Ксиу, она услышала, как мальчик стучит в дверь и что-то кричит. Она прислушалась. Мальчик жалобно звал маму и Фолета. По всей видимости, он уже давно проснулся и успел перепугаться, обнаружив дверь запертой и не сумев выйти из комнаты.

Но Ламии не было его жалко. Она с досадой подумала о том, что мальчишка может сорвать сделку, если с ним что-то случится до того, как Ульяна привезет деньги. Едва ли хозяйка замка настолько глупа, чтобы обменять сто миллионов евро на мертвого или покалеченного сына.

Ламия подошла к двери и, повысив голос, чтобы мальчик ее услышал, сказала:

– Не кричи! А то перепугаешь маму.

Ксиу затих. А потом робко спросил:

– А где мама?

– Она только что уехала с дядей полицейским, – ответила Ламия. – Ты его помнишь, он приезжал утром. А тебя мама заперла, чтобы ты, проснувшись, не убежал на конюшню.

– Почему? – удивился Ксиу.

– Полицейский запретил, – пояснила Ламия. – Сказал, что ты можешь затоптать следы. Или что-то в этом роде, я уже не помню. В общем, сиди и жди, пока не вернется мама.

– А когда она вернется? – поинтересовался Ксиу. – Я хочу пить. И кушать.

– Потерпи немного, – раздраженно сказала Ламия. Ей уже начал надоедать этот разговор. – Я ведь терплю, хотя тоже голодна и жажда меня мучает не меньше, чем тебя. Ты же знаешь, что повар и все остальные уехали в Леон. Мы с тобой остались в замке одни.

– И Фолет уехал? – недоверчиво спросил Ксиу.

– И Фолет, – с плохо скрытым злорадством подтвердила Ламия. – Он что, хуже других? Он так и сказал, уезжая.

– Я вам не верю, – в голосе мальчика проскользнули слезы. – Фолет не мог так сказать. И оставить меня одного тоже не мог.

– Как ты разговариваешь со старшими? – возмутилась Ламия. – Вот вернется мама, я ей все расскажу, и она тебя накажет. С чего бы мне врать?

Ксиу не отвечал. Но и в дверь уже не стучал.

– Поспи еще, – сказала она. – Когда спишь, время идет быстро.

И Ламия ушла, так и не дождавшись ответа, но успокоенная тишиной в комнате.

– Фолет, Фолет, – повторяла она, идя по коридору. – А не проведать ли мне и этого старого болтуна?

Но, подумав, она решила не спускаться в подвал. Дверь комнаты, в которой Фолет был заперт, нельзя было открыть без ключа, а окон в ней не было. Выслушивать же еще и его жалобы, а тем более угрозы Ламии не хотелось. Вместо этого она прошла в каминный зал, на стенах которого были развешаны охотничье трофеи, оружие и рыцарские доспехи. Села в глубокое мягкое кресло, стоявшее перед потухшим камином, и раскрыла книгу, которую до этого взяла в комнате Ксиу.

Начав читать, Ламия сразу забыла о запертых пленниках, которых мучили голод и жажда. «Detur digniori» – так называлась эта книга, и в ней говорилось о сокровищах, зарытых какими-то чудаками в землю по всему миру. И забытых по разным причинам на века.

Однако, утверждал автор книги, все тайное рано или поздно становится явным. И он приводил примеры, когда и при каких обстоятельствах те или иные клады были закопаны их хозяевами. Были здесь и нарисованные от руки карты с крестиками, помечающими приблизительное местоположение кладов, о которых шла речь. Ламия долго рассматривала карту Испании. Крестиком был помечен холм, на котором стоял замок тамплиеров. Клады были и на территории других стран – Франции, Германии, Англии, Ирландии, России. И даже на других континентах – в Африке, Северной и Южной Америке, Австралии.

Все это напоминало розыгрыш. Однако создавалось впечатление, что сам автор, пожелавший остаться неизвестным, искренне верил в написанное. Он даже пояснял, почему не занялся поиском этих кладов сам. И предостерегал от этого других.

«Клады бывают заклятыми, – писал он, – и тогда горе тому, кто попытается откопать их. Кладоискателю придется вступить в единоборство с черной магией, и, скорее всего, проститься с жизнью, потому что тот, кто пытается овладеть чужими сокровищами, не зная магических заклинаний, обречен».

Ламия усмехнулась, прочитав это. Древние любили живописать всякие мистические ужасы. Она и сама знала, что кладоискательство – занятие, связанное с риском для жизни. Но магии она не боялась. Ей было известно несколько простых приемов, благодаря которым можно было достать из земли любой клад, даже заговоренный. Для этого было даже не обязательно знать заклинание, которое произносил владелец клада, зарывая его в землю. Достаточно было копать, не оглядываясь и сохраняя молчание, какие бы ужасные видения тебе ни мерещились. И тогда кладоискателю ничто не грозит.

Поэтому предостережение автора книги оставило Ламию равнодушной. Однако то, что она прочитала дальше, насторожило ее.

Автор писал, что иногда условием, при котором клад мог бы открыться кому-либо, кроме своего хозяина, была чья-то жизнь. Это значило, что кто-то должен был умереть на том месте, где был зарыт клад. И хорошо, если только один. Но это могло быть и десять, и сто человек. А если не будет пролито достаточное количество крови, то клад уйдет так глубоко в землю, что его уже не достанешь, либо он превратится в пожухлые листья или глиняные черепки.

Однако могло быть еще хуже, утверждал автор. Например, если клад был заговорен на голову отца или матери того, кто попытается достать его из земли. В таком случае проклятие падает на семью кладоискателя и даже на его потомков.

Если у Ламии и были отец и мать, то она их не знала. Дети вызывали у нее только отвращение, и заводить их она не собиралась. Поэтому к этому абзацу в книге она отнеслась равнодушно. Но ее встревожили строки, которыми автор заканчивал свое повествование об ужасах, ожидающих кладоискателей: «При таких условиях мало кто осмеливается позариться на чужой клад. Еще меньше тех, кому удается воспользоваться добытыми сокровищами. Но если они и были, то жили недолго. И жизнь их было невозможно назвать счастливой. Не помогало даже то, что они отдавали часть денег на церковь или нищим, надеясь на снисхождение. В лучшем случае это только ненадолго продлевало их жалкое существование».

Ламия хотела разбогатеть. Но не такой ценой. Свою жизнь она ценила превыше любых сокровищ.

Она разъярилась и была готова разорвать на мелкие кусочки книгу, автор которой предлагал своим читателям сыр в мышеловке. Если бы в эту минуту Ламия могла добраться до него, то убила бы его без всякой жалости. Но сначала долго бы мучила, испытывая сладострастное наслаждение.

Но затем она успокоилась. И не стала рвать книгу. Сыр в мышеловке все-таки был. И при определенных условиях его можно было извлечь. Надо было только хорошенечко подумать, как это сделать. И идея обязательно к ней придет.

Ламия высоко ценила свой ум. Не меньше, чем свою красоту. С его помощью она в прошлом выпутывалась, казалось бы, из безнадежных ситуаций. И не видела причин, по которым удача изменила бы ей в будущем. Тем более, что вскоре она собиралась разбогатеть на сто миллионов евро без всякого риска для жизни. А книгу можно было сохранить на черный день. Таких в ее жизни было уже немало. И она не рискнула бы утверждать, что их уже не будет.

Ламия закрыла книгу и потянулась всем телом, занемевшим от долгого сидения в одной позе.

– А не навестить ли все-таки мне Фолета? – спросила она у самой себя. – Хоть какое-то развлечение. А то скукотища смертная!

Ничего другого она не придумала, чтобы развлечься, а потому спустилась в подвал. В комнате, где сидел Фолет, было тихо. Она постояла какое-то время, прислушиваясь, затем постучала в дверь и окликнула старика:

– Эй, Фолет! Заснул ты там, что ли? Или помер?

– Не мешай мне, я читаю, – услышала она в ответ спокойный голос. – Я тебе уже все сказал, что хотел. А то, что ты мне можешь сказать, меня не интересует.

От такого нахальства Ламия рассвирепела.

– Я тоже хотела дать тебе воды и поесть, а теперь передумала, – заявила она. – Ты сам себя наказал своей грубостью, старик. Видно, нахватался плохих манер у людей.

И она с ненавистью произнесла: