За Рифейскими горами

Иван Ашпуров ухмыльнулся на запоздавшее по времени приветствие. Солнышко к закату клонится, все добрые люди уже уработались и домой едут, а этот простофиля видно только глаза продрал и поплелся куда-то. Не зная, что же ответить «горшковому» односельчанину, он усмехнулся и язвительно произнес.

– На бога то надейся, да и сам не плошай!

Сенька-Горшок так и не понял, что же хотел сказать этими словами Иван. Ашпуровы проехали не останавливаясь дальше. С этим дурнем разговаривать, что воду в ступе толочь.

Сенька-Горшок славился в Чаловке своей безмерной глупостью. Несмотря на явно недетский возраст, ему стукнуло к тому времени ни много ни мало двадцать шесть годков, он все еще проживал у своей матушки, добродушной и покладистой женщины Аксиньи, объедая и опивая престарелую мать. Она уже похоронила все надежды, что ее Сеня когда-нибудь приведет в их неказистый домишко жену и ей наконец-то будет замена. Сенька-Горшок отличался не только завидной глупостью, но еще и большой ленью. Любимым его местом являлась теплая лежанка на русской печи. Лежа на стареньком, еще отцовском овчинном тулупе, он ждал, когда мать растопит печку, настряпает румяных шанежек и позовет растяпу к столу. Второго приглашения не требовалось. Сенька-Горшок, враз оживал. Свесив грязные пятки с печи, почесав разлохмаченную голову, он заканчивал этим действием обычный утренний туалет, и садился за стол. Аппетит у него всегда был отменный, что и отражалось во всей его пышущей здоровьем фигуре.

С Сенькой-Горшком частенько были связаны самые сногсшибательные деревенские истории.

Все их передать нет никакой возможности, но некоторые из них, с его участием, будут позже упомянуты в этой книге и попадут в «Анналы истории деревни Чаловки и ее обитателей».

У Сеньки были кстати и другие прозвища, но все же «горшковый вариант» оказался самым живучим.

Однажды по весне, после ежегодного половодья, Сеньке посчастливилось поймать в луже на берегу речки Коместайки крупную щуку. Такое явление не являлось большой редкостью. По полой воде рыба заходила в старое русло реки. Изолированное от основного потока, оно превращалось летом в покрытое ряской болото. Или же, того хуже, заблудившая рыба оставалась на затопленных лугах в пойме реки. Вешняя вода спадала, лужи высыхали и рыба становилась легкой добычей деревенских ребятишек, вездесущих ворон, или, как в вышеописанном случае, Сеньки-Горшка.

Сенька поймал рыбу голыми руками. Довольный нежданной удачей, он безмерно хвалился, стоя посреди деревенской улице с зубастой щукой.

Зная пристрастие Сеньки к лежанке на русской печи, один из немногих деревенских книгочеев, окрестил его «Емелей». Но так как эта сказка была известна лишь двум-трем жителям, предложенный вариант не прижился. Так и остался Семен, до конца дней своих, известен под «посудным псевдонимом» – «Сенька-Горшок», что его, собственно говоря, вовсе не огорчало.

Тем временем Ашпуровы подъехали к воротам родного дома. Добротный пятистенок нежился на заросшей травой улице Чаловки. На возке остались Захар, да Иван с Марьей. Матюши с ними не было. Еще по дороге, перед околицей, он соскочил и убежал к воротам деревенской поскотины, где уже толпились кучками босоногие ребятишки и пестрящие головными платками судачащие бабы. Уважающая себя женщина, никогда простоволосая за ворота своего дома не выходила.

Скот жителей Чаловки пасся на общинной земле, огороженной членами общины. Каждый крестьянский двор был обязан построить участок изгороди, что давало ему право пасти свой скот. Скот – днем коровы и телята, по ночам – кони, паслись самопасом. В одном месте поскотина примыкала вплотную к речке Коместайке. Животные могли напиться, но через речку они не уходили даже в жаркую летнюю пору, когда Коместайка сильно мелела. Вечером коровы сами шли к воротам поскотины, где их уже ждали их хозяйки, или же ребятишки. Полное вымя коров служило им лучшими часами. В одно и тоже время, шли они гуськом, качая рогатыми головами и помахивая хвостами. Кучи назойливых мух и вездесущих оводов провожали их, норовя успеть вцепиться еще разок в живую плоть.

Грудящиеся у ворот поскотины босоногие ребятишки, вытягивали шеи, пытаясь увидеть своих буренок. Кроме того, каждый день они гадали, какая корова, верней какой масти, черная или красная, будет идти впереди стада. Если первой шла красная корова, то по поверью, на завтра обрадует солнечный день, если же черная – то жди ненастья. Этот прогноз, как вы уже наверное поняли, не отличался особой точностью, и поэтому пользовался популярностью лишь у малолетних жителей Чаловки. Взрослые жители полагались на другие крестьянские приметы.

Запыхавшийся Матюша подбежал к толпящимся у ворот поскотины детям, как раз вовремя. Первые коровы прошли мимо него, неся с достоинством большей частью рогатые, или же комолые головы. Все три коровы Ашпуровых шли гуськом, одна за одной, ведомые старой коровой Красоткой. Завидя Матюшу, Красотка замычала и прошла мимо, взяв направление к ашпуровскому дому. Лешка и Василь находились тоже здесь, среди детей у ворот поскотины. Матюша успел наскоро похвалиться друзьям сегодняшней удачей и побежал вприпрыжку вдогонку удаляющимся буренкам. Важно вышагивающий Лешка погнал к родительскому дому, помахивая хворостиной, шесть коров и семь голов молодняка. Василь плелся позади одной тощей коровенки. Другого скота на их подворье не было.

А на крестьянском подворье Ашпуровых полным ходом кипела работа. Еще по пути домой Иван, лежа в возке на животе на свежескошенной, и так приятно пахнущем цветочным ароматом траве, спросил отца.

– Тятя, ты сегодня вечерком литовки нам отбей. А то от пучек совсем позавернулись.

– Да я сам уже приметил. Сделаем Ваня. Как приедем, так сразу и примусь.

Еще не достигнув отчего дома, Матюша услыхал звонкий звук молоточка. Дед Захар слов на ветер не бросал.

Коровы шли не торопясь, пятная лепешками пыльную дорогу, к открытым воротам подворья Ашпуровых. На этот раз хозяйка не встретила их, как обычно с краюшкой хлеба. Сегодня у Марьи было особенно много забот. По приезду домой она первым делом взялась чистить свежепойманную рыбу. Кошка Малышка не заставила себя долго ждать. Она терлась о ноги Марьи выпрашивая свою долю. Ее конкуренты, куры во главе с красавцем петухом, тоже были не прочь отведать рыбного лакомства. Но на их долю оставались лишь чешуя, и рыбные потроха, украденные у кошки.

Из ленка будет хорошая ушица, решила Марья. А окуней засолим. Постоят денек, другой в подвале, возьмем с собой на покос.

Закончив с рыбой, она принялась за привезенные с собой стебли медвежьей дудки. Отрезав с грубых стеблей молодые, сочные побеги и нераспустившиеся соцветия в пазухах листьев, она ополоснула их, и мелко накрошив, положила в деревянный бочонок. После чего залила крошево свежей колодезной водой.

– Ванечка, поди снеси кадку с квасом в подвал! – позвала она громким, протяжным голосом мужа. Ванечка не замедлил явиться на зов супруги.

– Уж больно тяжела она. Пуп сорвать можно, – добавила оправдывающимся тоном расторопная хозяйка дома.

– Щас, мы ее мигом на место уторкаем[32 - Сиб. уторкаем – унесем], – ответил Иван.

– Денька два-три в подвале постоит, в самый раз будет, – проворковала уже вполголоса Марья, глядючи на своего богатыря, играючи подхватившем бочонок с будущим квасом.

А квас из медвежьей дудки, известной также под научным названием борщевик Сосновского, в Сибири зовущeйся попросту пучкой, получается действительно прекрасен. Значительный процент сахара в молодых побегах и нераспустившихся соцветиях этого растения – залог процесса естественного брожения. Кроме того что квас из пучек очень вкусен и прекрасно утоляет жажду, он еще и очень полезен для человеческого организма. Попробуйте сами и убедитесь.

Листья и грубые побеги медвежьей дудки, Марья перекинула между прочим в пригон поросятам. Хрюшки являются тоже большими почитателями этого растения. В крестьянском хозяйстве все пригодится! Верно?

Иван снес в подвал кадку с квасом, и принялся поливать гряды. Нагревшаяся за день рыхлая огородная земля, как парным молоком обволакивала босые ноги Ивана. Вся накопившаяся за длинный день усталость покидала сильное, мускулистое тело наработавшегося на покосе мужика. Казалось сама земля-матушка впитывала его усталь, наполняя взамен бодрящей свежестью. Для полного счастья Иван свернул самокрутку и раскурив, затянулся полной грудью. Хорошо-то как!

Синий дымок кольцами поднимался вверх, растворяясь в теплом летнем воздухе. Скинув пропотевшую рубаху, Иван подошел к деревянной колоде, стоявшей возле колодца-журавля. Сунув руку в воду, убедился, что вода за день нагрелась, более чем достаточно для поливки огуречных гряд. Зачерпнув лейкой воды, покосолапил к жаждущим влаги огуречным плетям. Так покуривая и наслаждаясь нежным теплом садящего за горизонт солнца и нагретой земли, Иван носил лейку за лейкой по их обширному огороду. За огурцами пришел черед моркови, капусты, гороха и лука. Уже не раз скрипел колодезный журавль, выплескивая из деревянного сруба прохладную воду в объемное чрево колоды. Уже не раз окатил себя Иван из бадейки, покряхтывая от удовольствия.

За работой Иван не заметил, что затихли стуки молоточка о маленькую наковаленку для отбивки кос. Его отец закончив работу, хлопотал на летней кухне, доваривая запашистую уху из свежепойманного ленка.

Марья начистила и спустила картошку в кипящую ключом воду и побежала в хлев доить коров. Так что помощь деда Захара пришлась очень кстати. Положив в чугунок куски крупно порезанного ленка, Захар отправился в огород за свежим лучком. Другой приправы в уху не ложили.

Лавровый лист и черный перец, сегодняшние завсегдатаи рыбной похлебки, были в то время сельским жителям незнакомы.

Иван, заметя пришедшего в огород Захара, подошел к отцу.

– Тятя, скоро ли будем ужинать? Дюже кушать хочется.

– Потерпи чуток Ваня. Сейчас лучок спущу, Марьюшка коров подоит и сядем за стол.

Иван мотнул в знак согласия кудлатой головой и поменял тему разговора.

– Картошка-то как хорошо поднялась. Окучивать пора бы. Дожжика надо!

– Так оно так Ванюша. Для картошки дождичка, а для покоса солнышка. На все божья воля.

Разговор мужчин прервал зычный голос Марьи.

– Мужики, ужинать!

Пришедшие на зов хозяйки дома мужики, были приятно удивлены. Посредине стола стояла запотевшая четверть самогона. Иван потер радостно ладони рук. Не зря, ох не зря у меня сегодня нос чесался! Марья, заметившая радостное возбуждение своего благоверного, погрозила пальцем и строго произнесла.

– Ты это особо сильно не радуйся-то, севодни не пасха! По одной налью с устатку, а остальное в подвал снесу!

На удивление жены, на этот раз муж не особенно огорчился. С чего бы это, подумала Марья. На этом ее мысли по поводу распределения горячительных напитков среди трудящихся масс прервались. Пора было наливать по чашкам уху.

Захар, Иван и Матюша, сидели браво на одной лавке, держа наготове в руках деревянные ложки. Марья сдвинула чугунок с аппетитно дымящейся ухой на край плиты и ловко орудуя объемистым половником, принялась разливать уху. Сегодня первым получил Матюша.

Рыбак! Молодец! Славную рыбу поймал!

Иван, теребя кончик прокуренного уса, подождал, пока у всех будет стоять по чашке ухи, и глянув выжидающе на жену, потянулся к четверти. Его отец, Захар, редко причащался к рюмке. Но сегодня и он решил оскоромиться. Иван наполнил три рюмки. Первую, в знак уважения, подал отцу, следующую Марье, себе же, ложно заскромничав, пододвинул последним. Звонко звякнули сдвинутые в кучу рюмки.

– За тебя сынок! За твой первый аршинный рыбацкий фарт! – произнес почти с пафосом Иван.

Матюша лишь мотнул головой в знак согласия, хлебая такую вкусную уху. А ушица из ленка, приправленная свежим лучком, получилась действительно на славу. Четыре деревянные ложки, весело бренча, пели ей нескончаемые признания в любви и верности.

Когда кучка нарезанного хлеба уменьшилась наполовину и все едоки получили по одной добавке, Иван все же не утерпел, и поглядел нежным взглядом на Марьюшку. Чего же ты так, знаешь ведь сама, что на одной ноге стоять неловко.

Марья, зардевшаяся от горячей ухи и выпитой рюмки самогона, качнула головой.