Реквием по Победе

– Ребята, – заговорил лейтенант, сдерживая волнение, хотя голос его немного дрожал, – благодарю за…

Но не успел он приложить руку к пилотке, чтоб отсалютовать своим солдатам, как в тишине города раздался громкий винтовочный выстрел, а за этим – хруст человеческого черепа.

Цветков рухнул на землю лицом вниз с открытым ртом и глазами полными удивления. Пуля пронзила его в затылок.

– Оружие к бою! – заорал Знахарев, резким, привычным, за эти четыре года, движением вскидывая автомат.

На крыше дома на против лежала фигура в сером мундире с винтовкой. Немецкий снайпер.

Он, было, поднялся на колено дабы лучше выцелить следующую свою жертву, но в него полетел просто невероятный град пуль. Все бойцы, и даже мимо проходящие солдаты, решетили проклятого фашиста, посмевшего сделать смертельный выстрел после Победы.

Снайпер рухнул с крыши дома на асфальт, истекая кровью из многочисленных пулевых ран на теле.

Бойцы подбежали к лежавшему на земле лейтенанту, из головы которого струилась кровь.

– Как так-то?! – причитал старшина, поднимая лейтенанта за плечи и тряся его. – Боря! Не умирай! Нет войны! Мы же победили!

Но Цветков не отвечал ему. Его глаза застыли тем же удивлённым выражением, что и было, когда он падал, так и не отсалютовав своим солдатам.

– Погиб командир…, – констатировал фельдшер Андреев.

Знахарев прикрыл офицеру глаза и снял пилотку. Все, даже те, кто просто проходил мимо, последовали его примеру.

Старшина беззвучно плакал, держа на руках тело своего ещё такого молодого командира. Он не был одинок в этом горе – почти все солдаты тоже не могли сдержать эмоций.

– Эх, Борька…, – грустно в пол голоса говорил Знахарев, поседевший за эти мгновения больше, чем за все годы войны. – Ни разу не ранило за два года-то… Победу пережил… а домой живым не вернулся… не сберегли тебя, командир… прости нас!..

По разрушенным берлинским улицам шли седые молодые мужчины. Одежда их была грязна, а некоторые были в далеко не свежих окровавленных бинтах, так же почерневших от копоти и пороха. На лицах их были угрюмые улыбки, а глазах некоторых посверкивали слёзы…

По улицам разгромленной Германии шли победители….

Реквием по Победе

Помни войну! Пусть далёка она и туманна.

Годы идут, командиры уходят в запас.

Помни войну! Это, право же, вовсе не странно:

Помнить всё то, что когда-то касалось всех нас.

Ю.И.Визбор

С серого летнего неба падали капли дождя.

Они ударялись о брусчатку Красной площади, о каски солдат, облачённых в новенькую парадную форму, и о штыки винтовок и карабинов, что были у них в руках.

Погода всем своим видом намекала, что в стране сегодня праздник… праздник со слезами на глазах.

И тем не менее, всё вокруг было невероятно нарядным! Люди – простые граждане страны стояли подле трибун и мавзолея, смотря на своих героев. Кто-то то и дело выглядывал из толпы, осматривая стройные ряды, пытаясь разглядеть знакомое лицо. Наркомы, иностранцы и почётные гости занимали свои места, о чём-то переговариваясь в пол голоса, то и дело поглядывая на парадные расчёты фронтов.

Сводные полки стояли на против мавзолея Ленина. Каждый солдат и офицер, как и любой гость парада, старался высмотреть в толпе гражданских знакомого. Форма уже начинала намокать, хотя каски немного спасали от воды, а в воздухе царил запах мокрого камня и металла. Штандарты фронтов и знамёна соединений слегка потяжелели от воды, но сильные руки знаменосцев крепко держали их. Сейчас не время для ошибок – и так несколько месяцев на репетициях полигонных корячились!

– Чего, Ванька, высматриваешь? – спросил комбат, обернувшись на своего старшего сержанта, который то и дело приподнимался на мыски за его спиной, вглядываясь в толпу гостей.

– Да мало ли, – отвечал Кошечкин, опираясь на винтовку, – может мама моя пришла.

– Бросай, сынок! – по-отцовски строго сказал подполковник. – Всё равно не разглядишь!

– Эх, хоть бы товарища Сталина одним глазком увидеть…

– Увидишь ещё, чего уж тут?

– А где он?

– Да ты что? Нет его пока что! Вон, комфронты ещё не подошли даже.

– Тихо тут! – прошипел генерал, стоявший сбоку. – Выходят!

Из Спасских ворот появлялись фигуры в красивых маршальских мундирах. Они шли, приложив руки в белых перчатках к фуражкам, салютуя своим войскам и народу. Каждый их шаг сопровождался звоном орденов и медалей, над которыми неизменно блестели звёзды Героев. Маршалы и генералы стали расходится по своим фронтам.

– Ёлки-палки! – шептал Кошечкин, когда маршал Конев приближался к их полку. – Впервые вижу нашего командующего так близко!

– Тише ты! – шикнул на него комбат. – Сейчас скажет чего-то!

Конев остановился прямо на против Покрышкина, державшего в руках штандарт фронта.

– Здравствуйте, товарищи! – командным голосом поздоровался командующий, снова приложив руку к фуражке.

– Здравия желаем, товарищ Маршал Советского Союза! – раздался громогласный ответ фронта, где в каждом голосе чувствовалось уважение и любовь к своему командиру.

– Поздравляю вас с Победой советского народа в Великой Отечественной войне!

Фронт ответил всё таким же громогласным и искренним «ура!», как в прочем, и остальные фронта, которые поздравляли их командующие. Это была, как будто, последняя репетиция парадного приветствия войск. Именно так они и должны будут отвечать Жукову, который будет принимать парад.

В другом конце площади, буквально на против Спасских ворот, стоял чёрный конь, на котором восседал маршал Рокоссовский. Лицо его было совершенно смиренным и спокойно-счастливым. Он видел не вдалеке штандарт своего фронта и слегка улыбался, зная, что сделал всё от него зависящее, чтобы сберечь всех тех своих солдат, кто сейчас стоит в это строю, и тех, кто даже просто вернулся домой. Его мундир уже довольно сильно промок от дождя, а потому едва заметно провис, что также было связано с тяжестью от многочисленных советских и польских наград.

Наконец, подле трибуны мавзолея показался вождь страны Советов, в сопровождении своих верных соратников – Молотова, Ворошилова, Будённого и других. Облачённые в шинели, дабы не промокнуть, они поднимались на свои самые почётные и высокие места под всеобщие аплодисменты и радостные восклицания гостей.

Вскоре, куранты пробили десять.

– Парад, смирно! – скомандовал Рокоссовский, и все фронта вытянулись, выравниваясь в шеренгах.

На площадь из Спасских ворот, под встречный марш в исполнении оркестра, въехало два белых коня с всадниками – Жуковым и его адъютантом. Лицо маршала было суровым и сосредоточенным. С высоты своего Кумира он оглядывал сводные полки фронтов, которые ещё совсем недавно – буквально месяц назад, под его командованием шли в бой и брали штурмом целые города оккупированной Европы. Жуков был горд своей армией, но и собой тоже, хотя чувство и понимание того, что каждая награда, звенящая сейчас у него на груди, – река солдатской крови. Этого он не забывал никогда…

Навстречу «белым» всадникам ехал Рокоссовский со своим адъютантом. Он вынул палаш из ножен и упёр его обухом в плечо. Когда кони встретились в центре площади, маршал опустил клинок к правой ноге, тем самым отдавая воинское приветствие, а Жуков просто приложил руку к фуражке, салютуя в ответ.

– Товарищ Маршал Советского Союза, – докладывал Рокоссовский и в его словах чувствовался едва-заметный польский акцент, всё-таки происхождение давало о себе знать. – Войска действующей армии, Военно-Морского Флота и московского гарнизона для парада Победы построены! Командующий парадом Маршал Советского Союза Рокоссовский.