Курсанты

– Что за шум у вас был? – спросил дневальный, когда парень вышел. – Они поддатые, духом прёт за версту. И не боятся ведь, что вместо отпуска совсем уедут.

– Земляки приходили, – ответил я. – Радуются, в отпуск через два дня. А дух? Что дух, если сейчас почти все там такие. Всех же не выгонят, кого тогда учить?

– Эе-х, отпуск! А нам ещё, сколько до него? Целый год.

– Да, целый год, – вздохнул я. – Для нас он долгим будет.

После отбоя Жора не пришёл. Наверное, разжился кителем в других ротах.

В одиннадцатом часу начали сбегаться гуляки и танцоры весёлые и возбуждённые. И хотя с девушками почти никому из них поговорить и потанцевать не пришлось – все они были заняты старшекурсниками – всё же одно появление в гарнизонном клубе было разнообразием после трёх месяцев карантина. Ребята громко делились впечатлениями и смеялись, чем вызвали недовольство Гарягдыева. Разбуженный шумом, заспанный он сидел на кровати, дико и зло вращал белками глаз и произносил какие-то непонятные ругательства.

Ровно в десять тридцать я построил роту, провели вечернюю поверку. Был объявлен распорядок дня на завтра. Никаких работ и лишних построений не планировалось и этому были особенно рады. Весь день можно было посвятить себе: не ходить в столовую, валяться на кровати, пока старшина эскадрильи не увидит, читать, что хочется, смотреть телевизор, писать письма. Увольнений, увы, не было. А в воскресенье и старшины за лежание на кровати не придирались, как раньше, ограничиваясь устным замечанием. И самим поваляться было охота. Объявили команду разойтись, через десять минут – отбой, в спальном отделении свет выключали. Но ещё с полчаса после этого отдельные личности выходили покурить, кто-то с зубной щёткой и пастой шёл в умывальник, кто-то в туалет. И дневальные орали на них, чтобы не оставляли следов на влажном полу, который они только что протёрли. В двенадцать часов казарма затихала. Наведя порядок в подсобных помещениях, дневальные уходили спать. На четыре часа оставался бодрствовать у тумбочки с телефоном только один. Ночью они менялись сами. Я тоже, наказав разбудить себя за час до подъёма, прилёг на свою кровать, не раздеваясь. По уставу дежурному раздеваться для сна запрещалось.

За час до подъёма дневальный, страшно зевая, разбудил меня. Наскоро ополоснув лицо холодной водой – горячей в казарме не было, я растолкал заготовщиков. Эти ребята должны получить и расставить по столам сто пятьдесят порций завтрака. И чем быстрее, тем лучше. Потому что сразу после завтрака – кино в курсантском клубе. Кто раньше позавтракает тот и займёт лучшие места.

За десять минут до побудки я прошёлся по помещениям. Наш командир имел привычку почти всегда приходить к подъёму и делать обход. И если замечал где-то непорядок, устраивался разнос. Везде я прошёл, кроме общего умывальника и туалетов. Да и что там может быть, если с вечера всё убрано, а утром туда ещё никто не заходил. Там и свет не горел. Разбудили старшин групп и старшину роты за пять минут до подъёма – так положено. Ровно в семь дневальный посмотрел на меня, я молча кивнул.

– Рота, па-адъём! – загорланил он. – Подъём, рота! Выходи строиться!

– Подъём! – заголосили старшины отделений. – Хватит нежиться, вставай живо! В это время дневальный подал новую команду:

– Рота, смирно! Дежурный – на выход!

Команда эта словно смахнула с кроватей последних любителей понежиться в постели пару минут. Она означала, что появился какой-то начальник. Конечно, это был Мария Ивановна. Мы ещё вчера узнали, кто из командиров в выходной дежурит по батальону, и были готовы к его появлению. Нашу роту он «любил» больше, чем другие.

Как и положено, я взял под козырёк и доложил:

– Товарищ командир! В пятой роте за время моего дежурства происшествий не было. Произведена побудка согласно распорядку выходного дня. Дежурный по роте курсант Клёнов.

– Вольно! – разрешил Мария Ивановна. – Значит, ничего не случилось за ночь?

– Так точно, ничего.

– Что ж, пройдёмся.

Он знал, куда идти. Конечно же, первым делом в туалетную комнату. Уж там-то всегда можно найти где-то в углу пару-тройку затоптанных окурков. Он толкнул дверь. Темно.

– Свет!

Дневальный включил свет. Чёрт, что это? Около ряда умывальников стояла кровать, и на ней кто-то спал, укрывшись с головой и отчаянно храпя. Здесь было довольно холодно, не больше десяти градусов. Мария Ивановна расплылся в довольной улыбке.

– Значит, говоришь, дежурный, происшествий не было?

– Так точно, не было.

– А это что? И кто там?

Кто там определили, сдёрнув с храпуна одеяло. Это оказался курсант Десятов. Он сел на кровати и, не понимая, где находится и почему около него столько людей, только таращился на всех молча и тёр глаза. Потом, заметив Марию Ивановну, вскочил, пытаясь стать по стойке смирно. В одних трусах. Подошёл старшина роты Горчуков и Мария Ивановна, забыв про меня, насел на старшину.

– Объясните мне, что за бардак у вас в роте? Почему курсанты спят в неположенном месте? Кто разрешил?

Ребята, уже одетые, подходили к умывальнику с полотенцами и зубными щётками и, заметив разгневанное начальство, взглянув на ничего не понимающего Десяткина, хихикая, убегали.

– Я жду ответа, старшина?

– Разберёмся сейчас, товарищ командир. Десяткин, ты как сюда попал?

– Откуда я знаю! – нервно ответил тот, сориентировавшись, наконец, в обстановке. – Спать там ложился, где и все. Вытащили меня. Убью!

– Кто вытащил? – спросил Мария Ивановна.

– Не знаю. Я же спал.

– Старшина, построить роту!

– Она построена. Сейчас на завтрак.

– Кто вытащил Десяткина вместе с кроватью в туалетную комнату? – спросил Филипченко. – Выйдите из строя.

Никто конечно не вышел.

– Выйдите, – настаивал Мария Ивановна, – ничего не будет. Ведь не сама же кровать туда уехала. Никто не желает выйти? Так, круговая порука. Дежурный!

– Я!

– Кто это сделал?

– Не могу знать, товарищ командир. Согласно уставу я отдыхал.

– Дневальный!

– Я!

– Кто это сделал?

– Не могу знать, товарищ командир. Моё место у тумбочки на входе, а оттуда этих помещений не видно.

Мимо строя дневальные с грохотом протащили кровать. За ней шёл голый Десяткин, кутаясь в одеяло. Отовсюду раздавались смешки. Филипченко задумался.

– Товарищ командир, роте пора на завтрак, – напомнил Горчуков.

– Ведите, – разрешил он. – В отчёте о дежурстве я отражу это безобразие, старшина. Не рота, а цыганский табор.

Мы-то сразу поняли, почему Десяткин очутился в туалете. Всё дело в том, что он сильно храпел во сне. Видимо это ребятам, которые спали рядом, надоело, и они тихонько оттащили храпящего парня в туалет. А от места дневального вход в туалеты действительно не видно. Так я и доложил пришедшему днём капитану.

– Этого случая Филе на неделю хватит. Каждый день будет говорить своим курсантам о том, какой у нас тут бардак в отдельной роте.

Дубровский даже от нас, курсантов, не скрывал своего презрительного отношения к Филипченко.