Курсанты

– А теперь докладывайте, дежурный, – обернулся он к Плысу.

Плыс, довольно здорово перепуганный неожиданностью явления преподавателя, шагнул шаг в его сторону, громыхнув ботинками так, что Лещенко поморщился. Поднял руку вверх, пытаясь отдать честь, но вспомнил, что к пустой-то голове в армии нашей руку не прикладывают, руку опустил, зацепив ладонью лежащую на кафедре указку. Деревяшка с грохотом взлетела вверх, крутанулась в воздухе, и, падая, ударила Дмитрия Максимовича по плечу. Тот зловещим взглядом посмотрел сначала на дежурного, потом на упавшую, на пол указку.

– Так, так! Ясно! Докладывайте дежурный, докладывайте!

– Т-товарищ капитан…э.мм то есть, преподаватель, 116 учебное отделение пятой роты к занятиям готово. Отсутствуют двое – в карауле. Один болен – в санчасти. Доложил дежурный по классу курсант Плыс!

– Доложил курсант Плыс, – медленно произнёс Лещенко, не переставая стеклянным взглядом скользить по аудитории. – Нет порядка в классе, дежурный. И потому завтра дежурство повторите. Кстати, на конце два эс?

– На каком, извините, товарищ преподаватель, конце? – не понял Плыс.

В глубине раздался неподражаемо хихикающий женский смех шефа. Хи-хи-хи!

– В конце фамилии две эс или одна?

– А-а, в конце-то одно… одна буква, – осклабился Плыс.

– Так, так, значит, одна эс? – Дмитрий Максимович, скачками, похожими на скачки кенгуру, пробежался вдоль длинной кафедры, положил свой видавший виды портфель на стол и сказал, величаво махнув рукой:

– Садитесь все. А вы, Плыс, поднимите указку. Не надо её ломать.

Человек пять, вошедших после преподавателя, двинулись, было, к своим местам.

– Отставить! – повернулся к ним Лещенко. – Опоздавшие в класс у меня занимаются только стоя. Там, у дверей.

– Не дойдёт через голову – дойдёт через ноги! – захихикал Шеф у стены. – Хи-хи-хи!

– Хи-хи-хи! – тут же передразнил его Каримов и спрятал лицо за громадной спиной Лёхи.

Лещенко не обратил на это внимания и продолжал:

– Дежурный, перепишите мне всех опоздавших и всех смеющихся на листок. И вот этих – тоже, – ткнул пальцем в сторону закадычных друзей. – Завтра все они будут опрошены, и я сомневаюсь, что кто-то из них выдаст «на гора» больше тройки. Но и тройки у меня можно добыть только в поте лица. Никакой халявы не будет. А теперь старшина и дежурный, встаньте!

Тарасов встал. А Плыс и без того стоял по стойке смирно.

– Старшина и дежурный, я вас записываю в рапортичке, как нарушителей дисциплины.

– Но причём тут мы со старшиной? – удивился Плыс. – Второго звонка ещё не было.

А Тарасов стоял, молча, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. Ему-то, как старшине, от рапортички Лешенко ничего бы не было, а вот Плыс уже дважды только ходил чистить картошку в столовую вне очереди. А тут опять…

– О, Плыс, я вижу, вы разговорчивый парень! – радостно воскликнул Лещенко. – И сразу в бутылку пытаетесь залезть. Вот старшина-то ваш в неё не лезет. Не надо! Не надо, Плыс! Запомните: залезть в неё легко, вылезти трудно. Может, кто знает, как из неё легко выбраться? – окинул он взглядом аудиторию.

Все молчали. Никто не знал, как можно выбраться из бутылки. Да и как залезть в неё никто не знал.

– Запомните, народ! – развивал свой афоризм Дмитрий Максимович. – Из бутылки вылезть трудно.

– Причём тут бутылка-то? – двинул ногой Плыс и зацепил стул. Тот с грохотом полетел с кафедры.

Лещенко стеклянным взглядом проследил за его падением. Потом простёр перст в сторону упавшей мебели:

– Поднимите, Плыс, стул. Он государственный.

– Я буду жаловаться начальнику УЛО, – не выдержал курсант. – За что мне опять наряды вне очереди получать?

Лещенко запрыгал вдоль кафедры. В коридоре наконец-то прозвенел запоздалый звонок. Этот дневальный наверняка будет сидеть теперь тут дня два. Сделав два круга, преподаватель остановился. А его взгляд остановился на старшине.

– Вы, старшина, садитесь, – разрешил он. – А вот вы Плыс, я вижу, не любите головой работать. Вы – курсант, пойдёте жаловаться на меня – преподавателя? Хорошо. Но запомните: вы пойдёте, так сказать с челобитной по личным мотивам, а я – он указал на стул – по государственным. Зачем вы это пинали?

– Я нечаянно, – вспылил Плыс. – Да сейчас вам не тридцать седьмой год!

Тут уж не выдержали почти все. В аудитории раздался дружный смех. Вот он, вредитель! По фамилии Плыс. Лещенко поднял голову.

– Смеётесь, народ? Но знайте, что смеётся хорошо тот, кто смеётся последним. А последним буду я. Зачёты и экзамены у нас впереди. Весной травка зазеленеет, народ на полёты пойдёт, а такие, как Плыс, на узкой тропинке будут искать встречи со мной. А тропинка, как не вьётся, ко мне приведёт. Вот и посмотрим, как тогда Плыс выступать будет. Есть тут на третьем курсе курсант Жильчиков. Вот спросите его, как он сдавал зачёты? Три раза приходил и три раза уходил. Ни с чем. На четвёртый мы бы попрощались. Но пришёл он на четвёртый раз, смирив гордыню свою, бухнулся на все четыре мосла передо мной и взмолился: поставьте, зачёт, летать ведь надо, а командиры не дают – двойка по приборам. Задавал я ему вопросы, задавал, на тройку кое-как натекло. Тёмный человек. А ведь мог бы и двойку поставить, – обвёл он аудиторию изучающим взглядом. – Так что с самого начала ройте землю, ройте, как мамонт копытом её роет! – закончил очередной монолог Дмитрий Максимович.

А в классе давно и не тихо смеялись, представив огромного курсанта Жильчикова, а кто и мамонта с конскими копытами. И как они этими копытами роют землю? И только стоящий у стены Шеф, прилично перепуганный угрозами, подумал в растерянности, что, чёрт возьми, у Жильчикова-то копыт точно нет, а вот у мамонта? А рядом стоящий Каримов тоже подумал. Но не про копыта, а про то, что уроки шплинта у него будут самыми любимыми. Это точно! Примерно так думали и другие. И только Гарягдыев смотрел на Лещенко удивлённо и весело, и думал совершенно иначе, мысленно выговаривая: «Плевать я на твои причуды хотел, клоун, шплинт несчастный. Я Кривой Рога закончил и имею диплом. И чтобы я каким-то копытом земля копать? Не выйдет!». Он был освобождён начальником УЛО от занятий, и даже экзамены ему впоследствии сдавать не пришлось. И использовали его в качестве лаборанта.

За обедом в столовой только и было разговоров о Дмитрии Максимовиче. Его предметы действительно первое время были самыми «любимыми».

Однажды на занятиях, когда мы уже изучили особенности его характера, привыкли к его устрашающим афоризмам и поняли, что, в общем-то, он безобиден и тройку когда никогда всё равно поставит, а самое страшное его наказание – стойку смирно переносили спокойно, Николай Иванович Цысоев как-то спросил его вежливо и смиренно:

– Товарищ преподаватель, разрешите вопрос? Вот в книге прочитал я: КЛРСК-45М. А расшифровки нигде нет. Объясните, пожалуйста.

– Вы любознательный человек, Цысоев, – подозрительно глядя на него, сказал Лещенко. – И забегаете вперёд. Однако поясню: кабинная лампа с реостатом и кнопкой, модель сорок пятая. А буква М означает – модернизированная. Понятно?

– Так точно! А вот в библиотеке я прочитал ещё про один прибор ДМЛ-150 СКК. Тоже не пойму, что это такое.

– Вы поразительно любознательный, Цысоев! – снова удивился шплинт и зашуршал конспектом. Однако такого прибора в своих талмудах не нашёл.

– А где, интересно, вы, Цысоев, откопали такой прибор?

– Да читал как-то в библиотеке информацию по безопасности полётов, там было написано: отказал ДМЛ-150 СКК.

– Но прибор-то хоть пилотажный?

– В том и дело, что там больше ничего не написано.

Лещенко снова стал перетряхивать свои конспекты, но ничего не нашёл.

– Странно, Цысоев, где вы это вычитали всё-таки. Возможно, какая-то новинка. Я спрошу инженеров эксплуатационников. Они должны знать. – И он пометил себе в тетради марку названного прибора. – К нам ведь все новинки в последнюю очередь доходят. – И ещё раз заключил:

– Любознательный вы человек, Цысоев. Я вижу, тесно широкой натуре в узких стенах?

– Тесно, Дмитрий Максимович! – охамел Николай Иванович, панибратски назвав преподавателя по имени отчеству. – Мне ваш предмет очень нравится.

– Товарищ преподаватель, – поправил Лещенко. – Это не значит, Цысоев, что вам будут поблажки. Наоборот, спрос будет больше.

– Хи-хи-хи! – взвизгнул Шеф. – Допросился.