Осень собак

– И нальем, – ответил Петр. – И анекдот расскажем.

– Недавно мне рассказали анекдот, – сказал Поронин. – Я их не умею рассказывать, но перескажу как могу. Значит так. В магазине стоит очередь, в отдел школьных товаров. Школьник спрашивает у продавца: «Тетя продавец, нам учительница сказала, чтобы мы по приказу министерства просвещения купили себе новые школьные принадлежности». – «Пожалуйста, мальчик». – «У вас есть тетрадь кружочками?» – «Нет, мальчик». – «А перья трезубцами?» – «Нет, мальчик!» – «А ручки, чтобы писала одновременно желтым и голубым цветом?» – «Нет, мальчик!!» – удивляется продавец. Сзади мальчика в очереди стоит взрослый дяденька и говорит: «Мальчик, не морочь продавцу голову и иди отсюда! Девушка, подайте мне, пожалуйста, глобус Украины».

Все захохотали дружно и весело. Стефан позволил себе улыбнуться и сказал:

– Анекдот, конечно, хороший… но надо понимать, что Украина никогда не имела своей государственной атрибутики. И то, что она сейчас у нас появилась – для нас радость, так что мы впадаем в детство, играемся ею, как туземцы, глядящиеся первый раз в зеркало.

– Да, чувство наслаждения от этих символов у кого-то есть, – ответил Николай. – До безумия наслаждаются, – он вспомнил сегодняшний разговор с Порониным насчет трезубца и желто-голубого флага, но обострять разговор не стал, чтобы не обидеть Стефана. – Ничего, скоро эйфория пройдет и, может быть, выберем усредненный вариант государственных символов.

Петр успел разлить водки для мужчин и спрашивал у дам, что желают они. Дамы пожелали вина.

– Наталья Николаевна, может, вам немного водочки налить? – несколько развязно спросил Николай у своей соседки.

– Нет. Вина, – и она впервые внимательно сквозь свои очки посмотрела прямо в глаза Николая, чего раньше не делала, и тихо попросила: – если можете, не пейте больше?

– Хорошо, – согласился Николай, который в пьяном виде мог быть и очень покладистым, но мог быть и буйным. – А немного можно, а то будет некрасиво перед друзьями?

– Можно. Но прошу – немного.

«Раз просит, – мелькнуло в пьяном мозгу Николая, – значит, есть ко мне симпатия, и может, сегодняшний вечер не будет потерян зря и компенсирует неудачи сегодняшнего дня».

– Я выполню вашу просьбу, – повторил он. – Буду только прикладываться к стакану губами. Договорились?

– Верю вам.

На этот раз от него не ускользнуло то, как ревниво посмотрела на него Инна. Видимо, она рассчитывала на него в этот вечер.

«Ничего, пусть позлится», – почему-то с удовлетворением подумал Николай.

Он действительно только пригубил водку и поставил стакан на стол.

– Видите, я исполняю вашу просьбу, – тихо сказал он Наталье, косясь взглядом на Инну. Но та уже была занята разговором с Валей.

– Я вижу, – так же тихо ответила Наташа. – Вы умеете держать слово.

– Пока вы здесь, – немедленно уточнил Николай. – Вам нравиться здесь?

– Да. Но если бы вы вели поменьше политических разговоров, было бы интереснее. Так недалеко дойти и до ссоры, – она имела в виду Стефана.

– Без политики нельзя. Мы страшно политизированы и не можем без этого жить. Что касается Стефана, то он мой друг, и в нем меньше национализма, чем в других. Пока еще идут осторожные разговоры, а анекдот так, для разрядки, и не слишком обидный. Надо бы мне его записать, чтобы не забыть.

– Я запомнила и расскажу его вам… попозже.

– Хорошо.

Сидящие за столом разбились на группки и вели свои разговоры. Вроде бы всем было весело. Пока еще не наступила стадия алкогольного отупения. Стефан оторвался от разговора с Порониным и сказал:

– Я ж принес самогон. Я уже говорил, что он получше нынешней водки. Предлагаю всем его попробовать. Лучше, чем у нас на Тернопольщине, нигде самогон не гонят.

– Обязательно попробуем, – с пьяным спокойствием ответил Поронин.

И впервые в ход вечеринки вмешалась Наталья, громко сказав:

– Вы так торопитесь с выпивкой, будто за вами черт гонится! Давайте просто поговорим. Может споем, потанцуем. Смотрите, сколько женщин! Николай Иванович, включайте телевизор, может, концерт показывают. И давайте уберем со стола. А то окурков и объедков полно…

– Да, перерыв сделать не мешает, – согласился Николай. – Стефан, мы давно сидим и выпили богато. Так ты выпей пока сам. Догоняй нас.

– Успею еще.

Николай включил телевизор, подошел к окну и широко распахнул створки. В комнате было душно и накурено. Николай с удовольствием вдохнул глубоко в легкие свежий осенний воздух вечернего Киева. Было тихо. Нынче по вечерам мало кто гулял не только в столице, но и в других городах. Люди боялись насильников и грабителей. Но откуда-то издалека, от студенческого городка университета пробивались сквозь столичную тишину вечера звуки оркестра, и слышался неясный гул.

«Наверное, УНА–УНСО митингует», – подумал Николай и настроение его, не столь высокое, совсем испортилось.

Он прикрыл окно, оставив небольшую щель и повернулся к сидящим. Женщины уже убрали окурки со стола и по-новой нарезали колбасы, сала и другой снеди в тарелки, – а ее оставалось немного. Николай оторвался от подоконника и, пошатываясь, прошел на свое место.

Экран телевизора засветился. Но концерта не было. Снова выступал политик, с разъяснением текущей ситуации. На этот раз политиком был поэт Павлычко. Железное, в сплошных желваках бетонно-непроницаемое лицо с немигающими оловянными навылупку глазами выражало непреклонную каменную решимость. Все смотрели на экран, и Инна не выдержала первой:

– Переключите канал. Эти борцы за независимость надоели до печенок. Телевизор не посмотришь, все они замусорили!

– Подождите минуточку! – попросил Стефан. – Послушаем, о чем он говорит.

– Ничего хорошего! – съязвила Инна и, демонстративно наклонившись к Вале, стала с ней разговаривать.

Со Стефаном не спорили. Пусть себе говорит поэт с такой не поэтически-вдохновленной физиономией. А Павлычко говорил о том, что все слышали десятки, а может, и сотни раз на день. Как всегда он пугал опасностью, грозящей Украине со стороны Москвы. Был в восторге оттого, что нашлись молодые патриоты-львы из УНА-УНСО, которые не допустят, чтобы Московия, – а так он называл Россию, – поступила с Украиной так же, как с Чечней. Для устрашения обывателя Павлычко даже продекламировал свои стихи:

– Придет обнаглевший москаль,

И разрушит нас, как Чечню.

Потом начал сетовать на то, что написал слова для гимна УНА–УНСО, но до сих пор ни один композитор не подобрал к ним достойную музыку, а он объявил конкурс и готов выплатить солидную премию из своих личных сбережений, скопленных за много лет творчества. И снова начал пугать народ угрозой со стороны северного соседа.

Поронин не вытерпел:

– Или переключите программу или вообще выключите телевизор! Давайте лучше попробуем тернопольского самогона!

– А здесь все такие программы, – снова съязвила Инна. – Кабельное телевидение никогда не проведут в общежитие. Смотрите то, что показывают.

– Ну, тогда приглуши его так, чтобы вообще не было слышно! – распорядился Поронин.

– Да, Инна, – подхватил Николай. – Выруби звук, чтобы мы видели этих деятелей, как в немом кино.

– Нашелся тоже мне… деятель! – возмущался Поронин. – Да Павлычко в сталинское время писал доносы на своих собратьев по перу в КГБ и неустанно прославлял компартию и дружбу советских народов. Чего только стоит его стихотворение «Дышу партией». Физиологическое издевательство над естественными потребностями человека. А сейчас – правоверный борец с грязным задом! – Видимо, он знал хорошо подноготную многих национальных лидеров.

– Следует понимать, – осторожно вмешался Стефан, – что взгляды людей эволюционируются, то есть не находятся в застое. Когда-то им казалось правильным одно, сейчас – другое. Это диалектика – борьба противоположностей.

– Га-га-га! – забасил, не скрывая своих отрицательных чувств к сказанному, Поронин. – У них одна единая противоположность – в любых условиях хорошо жить. Они умело совмещают все противоположности… – но он не договорил.

– Дмитрий Иванович, – попытался остановить его Федько, – есть еще закон отрицания отрицания. В нынешней практике это происходит просто: отрекся от старого, сразу стал новым. Но так резко нельзя высказывать мысли в присутствии гостей…