Время подонков: хроника луганской перестройки

– Мне бы хотелось, чтобы было больше людей… – пояснил Роман.

Охранник насмешливо крикнул кому-то:

– Петр! Иди сюда. Здесь пришли из обкома. Им люди нужны для разговора. Создадим толпу.

Издевка была явная, но Семерчук смолчал.

– А, может, позовете тех, кто в палатках?

– Им запрещено говорить с представителями всех организаций, в том числе, и с работниками из партии. Я знаю, о чем вы будете говорить. Мол, расходитесь, все ваши требования выполним. Как только повысите нам ставки и будете оплачивать нахождение под землей, мы сразу же уйдем.

– Насколько я знаю, ваши требования будут удовлетворены…

– Вот, когда удовлетворят – уйдем… – перебил его охранник, – а сейчас уходите. Нам никакие партии не нужны.

Охранник, показывая, что разговор закончен, повернулся к ним спиной. Семерчук должен был что-то сказать на прощание, и он, не зная, что говорить дальше, попросил:

– Просьба к вам: не стучите громко касками. Мешаете людям работать и отдыхать после работы.

– Мы стучим до восьми часов вечера. Потом у нас тишина – бросил через плечо, не оборачиваясь к нему, охранник.

Роман, понимая, что больше разговора не получится, пошел со своими коллегами в обком. Настроения не было. Он видел, что партия неотвратимо теряет свой авторитет. С ними даже говорить не захотели. До конца дня его никто не вызывал и он перебирал текущие бумажки. Уже шел разговор о сокращении штата партийных органов. Хотели ликвидировать отделы по различным отраслям промышленности и сельского хозяйства, а сокращение штатов отделов – вопрос был решенный. Но его отдел – организационно-пропагандистский, не подлежал сокращению. Он это твердо знал и пока за свое будущее не беспокоился. Да и повышения в должности в таких условиях не светило. Но он был уверен, что партия снова возьмет инициативу в свои руки – в ее руках целый государственный аппарат. С охлократией он может и должен справиться.

По роду работы и по разговорам со старшими товарищами, Семерчук знал, что шахтеры по своей сути аполитичны. Хорошая зарплата по советским меркам, месячный отпуск и прочие блага от государства они имели. Следует учитывать еще один важный момент – шахтерские города – это на девяносто процентов частный сектор и большинство шахтеров жили в своих домах. Так повелось с дореволюционных времен и традиция держаться за землю, за свой дом была сильна в душах шахтеров. Поэтому они и выдвигали только экономические требования – политика их интересовала в рамках телевизионных новостей. Поднять их на забастовку – сложное дело. Шахтеры знают, что день простоя лавы может закончиться тем, что ее просто задавит земной груз, а тогда не будет толком работы, а значит и заработка. И Романа настораживал только тот факт, что шахтеры были хорошо организованы. А для этого нужны лидеры, которые, мягко говоря, не испугаются осложнений в жизни.

2

Все требования шахтеров были беспрекословно выполнены. Стук касок об асфальт прекратился, но тревожное чувство чего-то плохого в будущем осталось в душах обывателей. Это тревожное чувство уже не покидало работников обкома, да и все руководство, как в партийных, так и в государственных органах.

В это воскресенье Фотин отдыхал у себя на даче. Он приехал еще вчера после работы, немного с внуками покопался в земле – рассаживал последнюю рассаду помидоров и капусты, а сегодня после завтрака, он сел проверять свою личную бухгалтерию. Дело по продаже магнитофонных кассет шло хорошо, за эти два года Фотин открыл два небольших отдела в больших магазинах по продаже магнитофонов. Кассетные магнитофоны долго не залеживались на прилавках – торговля шла бойко. Официально вся торговля была оформлена на племянницу Ларису. Она с увлечением вела его дело, как говорят, работала на совесть, но Фотин чувствовал, что Лариса кое-что от него утаивает, продает магнитофоны от себя. Но по бухгалтерским документам все было правильно. Пока такие действия Ларисы не очень сильно тревожили Фотина. Если и что-то продает от себя лично, то пусть будет так – главное, чтобы его не обижала. С Ларисой Фотин связывал расширение своего дела. Светиться в этом деле ему было нельзя – все-таки один из бывших руководителей обкома партии, ныне один из руководителей области.

Посидев еще с полчаса над бухгалтерскими бумагами и, оставшись довольным их результатами, Фотин вышел из дома. Он помог полить грядки водой из шланга, весело поболтал с женой, дочерью и особенно с внуками и пошел в беседку, где сидел Роман. Необходимо было поговорить с зятем, которого Фотин, честно говоря, недолюбливал. Но он ценил старшего Семерчука и всегда их отношения были не просто теплыми и добрыми, главное – деловыми, а значит полезными для их семей. Спросив зятя, как дела на работе и, получив ответ, что дела идут все хуже, дисциплина в партии катастрофически падает, из партии массово выходят коммунисты, в том числе с солидным партийным стажем, Фотин, как бы подвел итог:

– Демократия наступает и главный враг у нее партия, которая должна потесниться, и дать ей место во власти… – он не стал пояснять свою мысль дальше и перешел к конкретному разговору, – ты же знаешь, что государство каждому желающему хочет дать пять тысяч рублей в кредит?

– Знаю, Леонид Михайлович. Но кредит брать не хочу.

– Значит, ты мало знаешь, – Фотин поджал губы, показывая этим, что переходит от конкретного к серьезному разговору. – Ты вникаешь в повседневную жизнь? Слышишь, какие разговоры идут о переходе к рынку?

– Не только слышу, а знаю. Нам один лектор из Киева объяснял, что перейдем к хозрасчетному социализму. Пока малопонятно, но социализм останется, только видоизменится. Возможно, будут элементы капитализма…

– Не возможно, а точно будет капитализм. И возможно – с элементами социализма. Прошлое сразу же не откинешь… А эти пять тысяч получит не каждый желающий, а только те, кто ближе к власти. Социалистическое государство дает эти деньги своим приближенным, чтобы они быстрее вошли в капитализм. Это называется в политэкономии – первоначальное накопление капитала. Бери эти деньги и заведи свой бизнес или вложи их куда-нибудь…

– Куда? – переспросил Роман, – я не представляю, что делать с этими пятью тысячами.

– Пока построй хороший дом, этажа в два, а может – три. Сейчас дают участки в десять соток в районе Раевки – это очень хорошее место с чистым черноземом и недалеко от Ворошиловграда. У тебя есть дети – мои внуки, надо обеспечить им будущее. Так, что не раздумывай – бери эти деньги, а отдавать их, возможно, и не придется. Или отдашь какие-то копейки…

Фотин замолк, а Роман думал, что как всегда в словах тестя есть не просто рациональное зерно, а глубокая практическая выгода и надо ей следовать. И он ответил:

– А как оформить на себя участок?

– Мы оформим участок пока не на тебя, а на Лену, чтобы не бросалось другим в глаза. Ты это понимаешь. Участок оформим на этой неделе, да и деньги надо получить на этой неделе.

Роман молча кивнул головой в знак согласия. В деловых вопросах он во всем соглашался со своим всезнающим тестем. А Фотин, расслабленно развалившись в прохладной беседке, благодушно продолжил разговор, открывая не которые тайны своей деловой жизни:

– С твоим отцом мы уже организовали кооператив по реализации бетонных конструкций. Приносит неплохую прибыль. Но вопрос стоит – куда девать прибыль? Вот это главный тупик социализма, который закончится для него плачевно. Присутствует явное ограничение в экономической сфере социализма, а экономика не терпит ограничений, – он глубоко вздохнул и пояснил дальше. – У многих советских людей, – простых работяг – рабочих и колхозников есть все: квартира или дом, автомобиль, телевизор и все остальное. Он откладывает деньги на сберегательную книжку под три процента. Это очень низкий процент. А мог бы вложить эти деньги в более прибыльное дело. Но при социализме этого нет. И эти заработанные деньги лежат мертвым грузом. Вот почему я сказал, что это тупик социализма. Ни Маркс, ни Ленин этого вопроса до конца не продумали, – что делать с лишними деньгами?

– Но это показатель материального благосостояния людей, – осторожно возразил Роман, но Фотин его перебил.

– Как перейдем к капитализму, у этих зажиточных советских людей деньги отнимут.

Увидев удивленный взгляд Романа, Фотин удовлетворенно усмехнулся:

– Этого вы, в партии не видите, заняты теоретизированием, а процесс ликвидации партии запущен с началом перестройки, и Горбачев с Яковлевым ловко, но четко проводят этот курс. А не будет партии – будет капитализм.

– Мы, конечно, часть власти уступим, но партия останется руководящей силой… – как всегда в этих случаях, а сейчас с неприкрытой обидой, ответил Роман. – Семидесятилетнюю историю партийного руководства страной, никак не уберешь.

Фотин снова снисходительно улыбнулся и ответил:

– Партия потратила силы на то, чтобы потакать слабостям своих руководителей. Как приходил новый генсек, так вся партия работала на него – от проведения реформ, до создания образа харизматического лидера – лучшего из лучших. Вместо того, чтобы развивать собственную волю, партия подавляла волю других, прежде всего, народа, навязывая ему ненужные идеи и дела. Вот и докатились до того, что вся партия стала служанкой ее лидера и его окружения, потеряла железную стойкость и стала каким-то аморфным для народа существом. Поэтому вопрос о партийной власти уже практически снят с повестки дня. Если правитель допустил трещину во власти, то она увеличивается в геометрической прогрессии и разрушает не только власть, но и все вокруг.

Семерчук недовольно слушал рассуждения тестя.

– Партия сильна, а сейчас очистившись от своих случайных попутчиков, станет еще сильнее. Не надо нас хоронить…

– Уже все рушится: комсомол рухнул, экономика рушится, союз разрушается – уже Прибалтика и Грузия фактически вышли из Советского Союза. Все рушится… – с горькой интонацией в голосе произнес Фотин.

– Конечно, – осторожно ответил ему Роман, внутренне не желавший соглашаться с той очевидностью, о которой говорил тесть, – есть некоторые потери, но они не смертельные.

Фотин знал внутреннюю сущность партийных работников – стоять только на позициях, которые им предписывает на данный момент партия и не стал спорить по этому вопросу с Романом. Он вернулся к разговору о входящем в жизнь стране новому явлению – рынку.

– Нам – я имею в виду не только себя, но и твоего отца – нужны помощники – молодые и энергичные. Самим нам пока неудобно становиться бизнесменами или, как вы говорите – капиталистами. У нас солидные должности, да и возраст уже пенсионный. Деньги у нас есть – и им надо найти пристанище. Так требуют рыночные отношения.

– Но согласится ли народ с таким выбором? – осторожно возразил Семерчук. – Как ни как, он семьдесят лет прожил при социализме… Он же создал народное достояние и не захочет им делиться с капиталистами.

– А народ, кто-то и когда-нибудь спрашивал? – вопросом на вопрос ответил Фотин. – Народное достояние – это то, что принадлежит всем, а пользуются им немногие. Примеров тебе приводить не буду, ты их сам знаешь. А скоро народное достояние будет принадлежать немногим, а народ станет это достояние обслуживать. Народу нужны хлеб и зрелища. Тот, кто устраивает зрелища станет богатым, а тот, кто растит хлеб или вкалывает у станка – никогда не разбогатеет.

И тут Семерчук, неожиданно для себя самого, возразил:

– Но при капитализме рабочие живут лучше, чем у нас при социализме. Может не стоит его бояться?

Фотин заметно развеселился:

– Вон куда тебя занесло, партийного функционера. Они потому живут лучше, что у них есть хозяин, а у нас была идея. Народ легче заставить поверить в светлое будущее, чем конкретно дать хлеба и зрелищ. – Фотин немного помолчал, будто обдумывая что-то важное, и продолжил, – не надо наш народ сравнивать с европейскими народами. Русский народ, – особый народ. Суровая природа приучила их довольствоваться самым малым – главное для него было выжить. Им было не торговли. Они только мечтали о лучшей жизни для себя. А предпринимателями, торговцами становились другие народы: евреи, немцы, кавказцы и прочие. Ты обратил на это внимание? Если нет, то сходи на наш городской рынок и увидишь, кто там торгует, в основном, приехавшие с юга.

– Я это знаю… – перебил тестя Роман, но Фотин не обратил на его слова внимания.

– Славянские земли очень удобны для жизни, ведения в них торговой, производственной, политической, культурной деятельности, представителям других народов. До революции, как я уже сказал, это были в основном немцы и евреи, как бы власти последним не препятствовали в их деятельности. В советское время – такая же картина. И вскоре будет так, что во всех сферах деятельности, будут на первом месте не русские народы.