Озябший ангел

На следующий день Вовка и его знакомый эту работу сделали за два часа. В каждом из трёх окон стёкла на левых створках рам заменили листами пятислойной фанеры. В квартире сразу стало сумеречно. Но зато за шкафом появился запас дефицитных стёкол.

Накануне праздника по карточкам на каждого человека выдали по пять штук солёных помидоров. А ночью и немцы поздравили горожан: забросали город мощнейшими фугасами и морскими минами. Но самая дурная весть пришла восьмого ноября – фашисты захватили Тихвин и перерезали последнюю железную дорогу, связывающую Ленинград со страной. Это могло означать только одно: голод будет ещё более жестокий и затяжной.

И уже через четыре дня нормы продовольствия снизили. До этого момента Вовке ещё как-то удавалось оставаться оптимистом. Но теперь он почувствовал, что ему просто необходима дружественная поддержка. И мальчик пошёл в мастерскую, к переселенцам.

Из взрослых он застал там только стариков. Те по давней привычке о чём-то спорили. Вовкиному приходу они обрадовались так искренне, будто за его плечами богатый опыт арбитра.

– Ну-ка, Владимир, включайся в наш разговор, – первым энергично пожал руку мальчику Олег Павлович и усадил его на табурет.

Поздоровался и Николай Павлович. Не объясняя сути спора, пояснил ситуацию:

– Мы тут с братом упёрлись в тему, как два бычка в одни и те же ворота, но с разных сторон. Авось ты нам поможешь докопаться до истины.

Олег Павлович жестом привлёк внимание мальчика и спросил:

– Володя, вот скажи нам, почему ты оказался в Ленинграде?

– Родители к тёте послали, – ответил мальчик.

– Та-ак. А были причины, по которым ты мог бы и не добраться до города? – продолжал расспрашивать его Олег Павлович.

– А-а, сколько угодно, – махнул тот рукой. – Убить могли и в поезде, и потом на дороге много раз, на одном хуторе мог остаться, на Урал была попутка, предлагали уехать. А когда поезд разбомбили, так хотел было домой вернуться, но передумал.

– Замечательно! – воскликнул Олег Павлович. – Вот видишь, Николай, наш юный друг неоднократно стоял перед выбором: быть ему здесь или не быть. И заметь, каждый раз решал сам. А ты упорствуешь, будто в нашем нынешнем прозябании виновата судьба.

– Я и сейчас это заявляю: мы оказались здесь благодаря случайному стечению обстоятельств, то есть судьбе.

– Да не случайно, а соз-на-тель-но, – рассержено сказал Олег Павлович. То, что мы с тобой здесь, закономерно.

– Случайно, – возразил ему Николай Павлович.

– Ладно, Коля, следи за мыслью и не перебивай, – сказал его оппонент.

– Давай-давай, – подзадорил тот брата.

– Когда с тобой случается нечто серьёзное, вот как сейчас, ты невольно оглядываешься назад, в своё прошлое. И что же ты там видишь? – Одну-разъединственную тропу, которая привела тебя к этому событию. И тогда ты обречённо говоришь: «Судьба».

– Так оно и есть, – живо подтвердил Николай Павлович.

Олег Павлович громко возразил:

– Но это не так! У тебя же был выбор. А ты всю свою ответственность хочешь свалить на судьбу. Вспомни, на этой тропе тебе встречались десятки или даже сотни развилок. И каждая такая развилка – возможность изменить судьбу. И ты на всем этом пути интуитивно, а иногда рассудочно выбирал, и выбрал именно этот вариант событий. А всеми остальными просто-напросто пренебрёг. Не так ли?

– Так, – неохотно согласился Николай Павлович. – Собственно говоря, что ты этим хочешь сказать, что я во всем виноват? И в том, что не успел эвакуироваться, и в том, что в мой дом попала бомба, и что я вспомнил о брате…

– Бомба – элемент случайности, а всё остальное результат твоего выбора. Творец той ситуации, в которой ты оказался, – ты сам. Судьба – не хозяйка твоей жизни, а избранница. Да и сама жизнь – не кованая цепь с набором неких случайностей, а огромная гроздь вероятностных событий, говоря иначе, сплошная альтернатива. Ну, теперь-то я убедил тебя?

– Устал я бодаться с тобой, брат. Логика есть и в моих рассуждениях. Но знаю, тебя не переспоришь. Ты с детства упрям. За это и недолюбливаю.

– Извини, Коля, характер.

– Знаешь, Олег, если бы ты проявлял такое же упорство в деле, то свою диссертацию ты бы закончил ещё в сороковом году.

– Ты прав, Николай. Свою настойчивость я использовал не там, где следовало. И только теперь, когда мы оказались у последней черты, стало ясно, что жизнь правильней измерять не прожитыми годами, а свершениями. А я всю жизнь готовился к своему открытию и не сделал его.

Николай Павлович встревожено взглянул на него.

– А не рано ли ты итоги подводишь? Я, между прочим, своего главного дела тоже не завершил. Но ведь у нас с тобой ещё есть время?

Олег Павлович коснулся плеча брата.

– Не лукавь, Коля. Я не знаю, как ты, но я с такой суточной нормой хлеба, как эта, пожалуй, и до Нового года не дотяну. Я это чувствую.

– Надо терпеть, Олег! Вот я уже практически приучил себя к такому рациону.

На что Олег Павлович возразил:

– Цыган тоже приучил свою кобылу не есть, а она взяла да подохла.

– С тобой просто невозможно разговаривать! – рассердился Николай Павлович. – Не ты один на голодный паёк садишься. Ведь по сто пятьдесят граммов хлеба теперь будут получать все, кто не стоит за станком, а это, пожалуй, две трети горожан, никак не меньше.

– И что это меняет? – спросил Олег Павлович.

– Многое. Коли весь город в беде, будь уверен, об этом знают и всеми силами пытаются нам помочь. Не забывай, что и Москва в осаде. Надо чуть-чуть потерпеть. Думаю, в конце концов, всё образуется. Или ты сомневаешься?

– Нет, не сомневаюсь.

– Вот и молодец, брат. Сейчас нам всем худо, но сдаваться никак нельзя. Кстати, вчера на растопку использовал немецкую листовку, видно, с самолёта сбросили. Пишут, кольцо замкнулось. У вас нет иного выхода. Сдавайтесь! Мы, мол, великодушно гарантируем вам жизнь и гуманное отношение. И что вы думаете, кто-нибудь пойдёт на поклон к этим питекантропам? Как бы ни так!

– Ты прав, брат, питерцы не сдаются! – с воодушевлением воскликнул Олег Павлович. – К слову, в нашем городе за всю его историю ни разу не хозяйничали войска неприятеля. Никто и никогда! А вот мы в Берлине уже побывали!

– Русские войска были в Берлине? – не поверил Вовка. – Это правда?

– Конечно, правда, – с воодушевлением ответил Олег Павлович. – Это было примерно лет сто восемьдесят назад, в Семилетней войне.

– А сейчас наша армия побьёт фашистов? – жадно спросил мальчик.

– А у нас иначе и не бывает, – с явным удовольствием сказал Олег Павлович. – Русские, если только им не связывать руки, любого врага побьют. Шведов во главе с королём Карлом царь Пётр одолел? – Одолел. Фридриха второго, короля Пруссии с его железной армией Пётр Салтыков раскатал под орех? – Раскатал. А Суворов Александр Васильевич?! Кого он только не бивал! Да и Михаил Кутузов. Разве не он на голову разбил французскую армию с их любимчиком Наполеоном? – Он.

И заметь, Вовка, у всех этих битых полководцев были превосходные армии. И они сами считались лучшими из лучших. Так вот, они были лучшими до тех пор, пока не начинали воевать с нами. С русскими драться – себе дороже. Скоро и немцы это поймут, да поздно будет.

Олег Павлович был в ударе. Вовка, слушая его, мечтательно улыбался.

В это время в мастерскую вошла тётя Клава. Она приветливо кивнула Вовке и, сняв верхнюю одежду, подошла и присела рядом с ним.

И тут Вовка спросил:

– А вот скажите, почему Гитлер так легко захватил всю Европу? Разве у тех стран не было армий, или они все как одна перетрусили?