Черный Карлик. Легенда о Монтрозе (сборник)

– Вот это дельный вопрос, милорд, – молвил Дальгетти, – и я сейчас отвечу на него, как подобает кавалеру, и притом peremptorie[27 - Вполне определенно (лат.).], как говорилось у нас в маршальской коллегии.

– Нил, узнайте, что это за человек, – угрюмо сказал маркиз одному из окружавших его джентльменов.

– Я избавлю этого почтенного джентльмена от беспокойства, – продолжал капитан. – Я Дугалд Дальгетти, родом из Драмсуокита, был ротмистром на службе у разных особ, а ныне состою майором… уж не знаю какого ирландского полка; прибыл сюда с предложением перемирия от высокородного и могущественного лорда Джемса графа Монтроза и от имени других благородных вождей, поднявших оружие во славу его величества. Да здравствует король Карл!

– Известно ли вам, куда вы попали и что шутить с нами опасно, сэр? – сказал маркиз. – Ведь вы мне так ответили, как будто я малое дитя или безумный! Граф Монтроз заодно с английскими мятежниками; а вы, я подозреваю, один из тех ирландских ренегатов, что явились жечь и разорять эту страну, как и прежде делали, под предводительством сэра Фелима О’Нила.

– Милорд, – возразил капитан Дальгетти, – я не ренегат, хоть и майор ирландского полка. На этот счет следовало бы вам справиться у непобедимого Густава Адольфа, Северного Льва, у Банера, у Оксенстиерна, у воинственного герцога Саксен-Веймарского, у Тилли, Валленштейна, Пикколомини и иных великих полководцев, как почивших, так и поныне здравствующих; что же касается благородного графа Монтроза, прошу вашу светлость прочесть вот эту мою верительную грамоту, дающую мне полномочие заключить с вами договор от имени этого моего досточтимого главнокомандующего.

Маркиз с пренебрежением взглянул на документ за подписью и печатью Монтроза и, приняв его из рук Дальгетти, презрительно швырнул на стол. Потом, окинув взором присутствовавших, он спросил, чего заслуживает человек, признающий себя агентом и посланцем заведомых мятежников, бунтующих против государства.

– Высокой виселицы и короткой расправы! – мигом решил один из джентльменов.

– А я попрошу многоуважаемого кавалера, постановившего это решение, быть в своих словах осмотрительнее, – сказал Дальгетти, – да и вашу светлость попрошу быть осторожнее касательно утверждения таких приговоров, ибо они годятся лишь для каких-нибудь низких бедняков, а не для благородных деятелей, которые по долгу службы обязаны исполнять поручения этого рода столь же неуклонно, как идти в атаку, на приступ и в битвы всякого сорта. И хотя нет при мне ни трубача, ни белого флага, потому что наша армия еще не успела обзавестись всеми такими предметами, однако эти почтенные кавалеры, да и ваша светлость должны согласиться со мной, что неприкосновенность посланца, явившегося для переговоров о мире, зависит не от фанфары, которая есть лишь пустой звук, и не от белого флага, который сам по себе есть старая тряпка, а от доверия пославшего и от доверия самого посланного к чести тех, к кому он послан, а также и от убеждения их в том, что в лице посла будут уважены и человеческое достоинство, и воинские законы.

– Вы здесь не затем, чтобы учить нас воинским законам, сэр, – сказал маркиз, – да они и неприложимы к бунтовщикам и мятежникам. Но вы должны понести наказание за свою дерзость и безумие, ибо взяли на себя изменническое поручение к лорду верховному судье Шотландского королевства, который обязан за это казнить вас смертью.

– Джентльмены, – сказал капитан, которому начинал сильно не нравиться такой оборот дела, – прошу вас не забывать, что вы жизнью и имуществом будете отвечать графу Монтрозу за всякую обиду, учиненную мне или моему коню. За такие непристойные действия он сочтет себя вправе отомстить вам и лично, и в рассуждении вашего имущества.

Эта угроза была встречена презрительным смехом, а один из Кэмпбелов воскликнул:

– Далеко отсюда до Лох-Оу!

Это было обычной поговоркой их клана и означало, что их наследственные угодья расположены вдали от всех беспокойных соседей.

– Однако, джентльмены, – продолжал несчастный капитан, которому не хотелось умирать без суда и следствия, – хоть я и не знаю, далеко ли отсюда до Лох-Оу, потому что я в ваших краях еще не бывал, а все-таки скажу, что в этом деле за меня порукой честное слово сэра Дункана Кэмпбела из Арденвора, джентльмена, надеюсь, достаточно почтенного. И прошу вас заметить, что, нарушив его ручательство за мою неприкосновенность, вы навлечете позор на его честь и доброе имя!

Для многих из присутствующих это заявление было неожиданной новостью: они стали перешептываться между собою, а маркиз, невзирая на свою светскость и самообладание, начал проявлять признаки нетерпения и досады.

– Разве сэр Дункан Арденворский поручился за неприкосновенность этого человека, милорд? – спросил маркиза один из окружающих.

– Не думаю, – отвечал маркиз, – но, впрочем, я еще не имел времени прочесть его письмо.

– Мы бы просили вашу светлость прочесть его, – сказал один из Кэмпбелов, – нельзя же допустить охулки на нашу честь из-за подобного молодца!

– От одной дохлой мухи, – молвил один из пасторов, – может протухнуть и целебная мазь.

– Преподобный отец, – сказал капитан Дальгетти, – по причине выгодности для меня вашего замечания прощаю вам его омерзительность; равно извиняю и джентльмена в красной шапке, назвавшего меня молодцом, вероятно, из желания сказать мне нечто обидное; я же не раз получал это наименование от своих ратных сотоварищей, как-то: от великого Густава Адольфа, Северного Льва, и от многих других отменных полководцев как в Германии, так и в Нидерландах. Что же касается поручительства сэра Дункана Кэмпбела за мою безопасность, я готов своей жизнью ручаться за то, что он завтра же подтвердит мои слова, как только сюда приедет.

– Если сэр Дункан вскоре здесь будет, – сказал один из заступников, – жалко было бы в его отсутствие решать судьбу этого бедняка.

– И, кроме того, – вмешался другой, – я бы все-таки почтительнейше просил вашу светлость ознакомиться с содержанием письма рыцаря Арденворского и узнать, на каком основании он сюда прислал этого майора Дальгетти, как он себя именует.

Джентльмены столпились вокруг маркиза и вполголоса совещались между собой частью на гэльском наречии, частью по-английски.

Патриархальное могущество вождей было очень велико, а власть маркиза Аргайла, облеченного наследственными правами высшего суда, особенно значительна. Но и в самых деспотических государствах бывают соображения, заставляющие призадуматься над некоторыми действиями. Та узда, что сдерживала произвол кельтских вождей, была необходимость задабривать своих родственников, которые под их руководством отправлялись со своими людьми на войну, а в мирное время образовывали нечто вроде фамильного совета. В настоящем случае маркиз счел за нужное сдаться на доводы этого сената или, точнее, старейшин партии Кэмпбелов; выступив из круга, он отдал приказание отвести пленника в надежное место.

– Пленника! – вскричал Дальгетти, вырываясь с такой силой, что ему чуть не удалось стряхнуть с себя двух хайлендеров, которые уже несколько минут стояли за его спиной и только ждали знака, чтобы схватить его. Движение его было так энергично, что он действительно едва не очутился на свободе, и маркиз Аргайл, внезапно побледнев, отступил на два шага назад и схватился за рукоятку своей шпаги. Но тут несколько человек его клана самоотверженно бросились между ним и предполагаемым мщением пленника. Однако стражи оказались настолько крепкими, что несчастный капитан остался в их руках: его обезоружили, оттащили и повели через несколько мрачных коридоров к узкой боковой двери за железной решеткой, за которой еще была другая дверь, деревянная. Их отворил старый хайлендер сурового вида, с длинной белой бородой, и глазам капитана представилась почти отвесная, узкая лестница вниз. Стражи втолкнули его туда и, когда он сошел ступеньки на три, отпустили его и предоставили ощупью слезать дальше как придется; это оказалось довольно трудной и даже опасной задачей, особенно после того, как обе двери за ним захлопнулись и пленник очутился в совершенной темноте.

Глава XIII

Кто б ни был ты, случайный гость,
Хвали судьбу свою,
Коль повелитель этих мест
Совсем живьем тебя не съест
За дерзость за твою.

    Бёрнс

Оставшись в полном мраке и в очень неопределенном положении, капитан со всевозможной осторожностью начал спускаться по узким и шатким ступеням, надеясь на дне своей тюрьмы найти место, куда бы прилечь отдохнуть. Но как он ни старался, все-таки не мог не поскользнуться и последние четыре или пять ступеней миновал с такой невольной поспешностью, что потерял равновесие. Упав на дно, он наткнулся на кучу чего-то мягкого, что пошевелилось и застонало и так встревожило капитана, что он порывисто двинулся вперед и в конце концов упал на четвереньки на каменный пол сырого подземелья.

Очнувшись немного, Дальгетти первым делом осведомился, кто тут и на кого он наткнулся.

– Был человек, месяц тому назад, – ответил глухой и хриплый голос.

– А теперь кто же? – спросил Дальгетти. – И с чего ему вздумалось ложиться поперек нижней ступени, да еще свернуться в клубок, так что благородный воин, попавший в беду, по его милости чуть себе нос не расшиб?

– Кто он теперь? – сказал тот же голос. – Теперь он жалкий ствол, у которого ветви поодиночке обрублены, так что ему все равно, когда его самого вырвут с корнем и разрубят на топливо.

– Друг, – сказал Дальгетти, – жалко мне тебя; но paciencia![28 - Терпение! (исп.)] – как говорят испанцы. Кабы ты лежал так же смирно, как бревно, я бы не так шибко расшиб себе ладони и коленки.

– Ты солдат, – сказал его товарищ по заключению, – а еще жалуешься на ушибы, о которых и мальчишка не стал бы тужить.

– Солдат? – повторил капитан. – А почему же ты узнал, что я солдат, в этой проклятой темной дыре?

– Я слышал звон твоих доспехов, когда ты падал, – отвечал пленник, – а теперь вижу, как они блестят. Когда побудешь в этой темноте так же долго, как я, твои глаза рассмотрят малейшую ящерицу, ползущую по полу.

– Ну уж пусть лучше черт переловит твоих ящериц! – сказал Дальгетти. – Коли так, по мне, лучше веревку на шею, краткую молитву – да и прыг вниз! А каков у тебя провиант… то есть чем тебя здесь кормят, собрат мой по несчастью?

– Раз в день дают хлеба и воды, – отвечал голос.

– Сделай милость, друг, дай-ка мне отведать твоего хлеба, – сказал Дальгетти, – я надеюсь, что мы с тобой будем жить дружно, пока останемся в этой омерзительной яме.

– Хлеб и кувшин с водой, – отвечал другой пленник, – стоят в углу, направо от тебя, в двух шагах. Возьми и ешь на здоровье. Я уж почти не принимаю пищу.

Дальгетти, не дожидаясь вторичного приглашения, ощупью достал провизию и принялся глодать черствую овсяную лепешку с таким же аппетитом, с каким мы видали его потребляющим самые лучшие яства.

– Этот хлеб, – бормотал он, набив себе рот, – не очень вкусен; однако он немногим хуже того, который мы ели во время знаменитой осады Вербена, когда доблестный Густав Адольф победоносно отразил все усилия славного генерала Тилли, этого грозного героя, который прогнал с поля сражения двух королей, а именно Фердинанда Баварского и Христиана Датского. А что до этой воды, нельзя сказать, чтобы она была хороша; но я ее все-таки выпью за твое скорейшее освобождение, товарищ, да и за мое тоже… Жаль только, что это не рейнское вино или, по крайней мере, хоть не пенистое любекское пиво; для произнесения тостов оно было бы приличнее!

Болтая таким образом, Дальгетти и зубами работал так же исправно, как языком, и очень быстро прикончил всю провизию, которую его товарищ по своему благодушию, а может быть, и по отсутствию аппетита предоставил в его пользу. Исполнив это дело, капитан завернулся в свой плащ, уселся в угол подземелья, где с обоих боков мог прислониться к стене (он утверждал, что с детства имел пристрастие к покойным креслам), и начал допрашивать своего товарища по заключению.

– Почтенный друг мой, – сказал он, – так как нам с тобой приходится вместе мыкать горе, делить и пищу и постель, надо нам покороче познакомиться. Я – Дугалд Дальгетти из Драмсуокита и прочая, майор в честном ирландском полку и чрезвычайный посол высокородного и могучего лорда Джемса графа Монтроза. Ну, скажи теперь, тебя как зовут?

– Мое имя тебе ничего не объяснит, – возразил его угрюмый собеседник.

– А ты предоставь мне самому судить об этом, – сказал воин.

– Ну хорошо. Меня зовут Ранальд Мак-Иф, то есть Ранальд Сын Тумана.