Черный Карлик. Легенда о Монтрозе (сборник)

– Что ж, коли это правда, – сказал Мурдох, – ей досталось такое высокое звание, выше которого не мог ей даровать и сам шотландский король. Но не в этом дело. Дочь сэра Дункана из Арденвора нашей же породы, она не чужая нам; а кто же имеет больше прав узнать ее судьбу, как не Мак-Калемор, верховный вождь ее клана?

– Так ты от его имени об этом спрашиваешь? – спросил разбойник.

Слуга отвечал утвердительно.

– А вы никакого зла не сделаете этой девушке? Я уж довольно навредил ей.

– Никакого зла, ручаюсь словом честного христианина, – отвечал Мурдох.

– А мне за то – жизнь и свободу? – сказал Сын Тумана.

– Да, таково условие, – молвил Мурдох.

– Так знай, что девочка, которую я спас из жалости во время нападения на крепость ее отца, воспитывалась у нас как приемная дочь нашего племени, пока не напали на нас в ущелье Баллендутил воплощенный бес и смертельный враг нашего клана Аллен Мак-Олей, по прозванию Кровавая Рука, и конная дружина Леннокса, под начальством наследника Ментейтов.

– Так она попала в руки Аллена Кровавой Руки, – сказал Мурдох, – и он считал ее дочерью твоего племени? Значит, тогда же ее кровь обагрила его кинжал и ты ничего не сказал такого, за что можно бы пощадить твою преступную жизнь!

– Если от ее жизни зависит мое существование, – отвечал разбойник, – то мое дело верное, потому что она жива. Не знаю только, можно ли полагаться на шаткие обещания Сына Диармида?

– На это можешь вполне положиться; докажи мне только, что она жива, и укажи, где ее найти.

– В замке Дарнлинварах, – сказал Ранальд Мак-Иф, – и зовут ее там Анна Лейл. Я часто имел о ней известия через своих родных, которые опять посещают свои прежние леса; а недавно и мои собственные старые глаза любовались ею.

– Твои! – сказал Мурдох в изумлении. – Как же ты, будучи вождем Сыновей Тумана, отважился подойти так близко к смертельному врагу своему?

– Сын Диармида, я сделал больше того, – сказал разбойник, – я был в большом зале замка под видом арфиста с пустынных берегов Скианахского озера. Я с тем и пришел туда, чтобы вонзить кинжал в грудь Мак-Олея Кровавой Руки, перед которым трепещет все наше племя, а потом полагался на волю Божью… Но увидел Анну Лейл в ту минуту, как рука моя ухватилась за кинжал… Она заиграла на клэршахе и запела одну из песен Сыновей Тумана, которой выучилась, еще когда жила с нами… И в этой песне шумели зеленые леса, где нам так хорошо жилось, и журчали наши звонкие ручьи… Рука моя соскользнула с кинжала… Из глаз потекли ручьи, и час отмщения миновал… Ну что же, Сын Диармида, этой вестью выкупил я свою голову?

– Да… если рассказ твой верен, – возразил Мурдох, – но чем ты все это докажешь?

– Небо и земля, – воскликнул разбойник, – будьте свидетелями того, как он уже замышляет нарушить свое слово!

– Нет-нет, – сказал Мурдох, – все обещания будут выполнены, когда я получу уверенность, что ты сказал мне правду… Но мне нужно сказать еще несколько слов твоему сотоварищу.

– Лживы и коварны… всегда лживы и коварны! – пробормотал пленник, снова бросаясь на пол своей тюрьмы.

Между тем капитан Дальгетти, не проронивший ни одного слова из этой беседы, на досуге делал про себя замечания в таком роде:

«Какого рожна нужно от меня этому хитрецу и о чем он собирается со мной разговаривать? Детей у меня нет, насколько мне известно, ни своих, ни чужих; стало быть, не о чем ему рассказывать. Однако пускай попробует… придется ему порядком поплясать, прежде чем удастся зайти старому солдату во фланг…»

Вследствие таких соображений капитан ожидал нападения с осторожностью, но без страха, совершенно как будто стоял с пикой в руке на бреши и собирался отражать осаждающих.

– Вы такой всесветный гражданин, капитан Дальгетти, – начал Мурдох Кэмпбел, – что, вероятно, знаете нашу шотландскую поговорку «gif – gaf»[33 - Старинное выражение, означающее «ты – мне, я – тебе».], тем более что она применима на всех поприщах и у всех народов.

– В таком случае, вероятно, я ее слыхал, – сказал Дальгетти, – потому что, за исключением турок, я служил почти всем монархам Европы. Даже подумывал одно время не перейти ли к Бетлену Габору[102 - Бетлен Габор (1580–1629) – князь Трансильвании (с 1613 г.), стремившийся восстановить независимое венгерское государство. Участвовал в Тридцатилетней войне на стороне антигабсбургской коалиции.] или к янычарам…[103 - Янычары – привилегированная регулярная пехота турецких султанов, организованная в XIV в. и превратившаяся в замкнутую военную касту – оплот реакции.]

– Следовательно, вы, как человек опытный и без предрассудков, сразу меня поймете, – сказал Мурдох. – Я должен вам сказать, что ваша личная свобода будет зависеть от того, насколько прямо и откровенно вы ответите на несколько пустячных вопросов касательно джентльменов, от имени которых вы сюда приехали. В каком состоянии их боевые сборы, сколько у них народу, какое вооружение, и все, что вам известно насчет их плана кампании.

– Это вы просто из любопытства спрашиваете, – сказал Дальгетти, – и без всяких дальнейших видов?

– Без малейших! – отвечал Мурдох. – У такого бедняка, как я, какие же могут быть виды на их планы?

– Ну, так спрашивайте, – сказал капитан, – а я буду вам отвечать по порядку.

– Много ли ирландцев идут на соединение с возмутившимся Джемсом Грэмом?

– Вероятно, тысяч десять, – сказал капитан Дальгетти.

– Тысяч десять! – сердито воскликнул Мурдох. – Ведь мы же знаем, что никак не больше двух тысяч высадилось в Арднамурхане.

– Стало быть, вы знаете больше моего, – заметил капитан Дальгетти с полнейшим спокойствием, – я их даже совсем не видал и не знаю, все ли они в сборе и есть ли у них оружие.

– А сколько ожидается людей из разных кланов? – спросил Мурдох.

– Сколько удастся набрать, столько и будет, – ответствовал капитан.

– Вы не то говорите, сэр, – сказал Мурдох, – отвечайте прямо, будет тысяч пять?

– Должно быть, около того, – отвечал Дальгетти.

– Вы шутите своей жизнью, сэр, коли вздумали шутить со мной! – возразил Мурдох. – Стоить мне свистнуть, и через десять минут ваша голова будет висеть на подъемном мосту.

– Но, откровенно говоря, мистер Мурдох, – сказал капитан, – разве хорошо расспрашивать меня о секретах нашей армии, когда я нанялся честно прослужить весь срок кампании? Коли я вас научу одержать верх над Монтрозом, куда денутся мое жалованье, добавочные статьи и моя доля добычи?

– Я же вам говорю, – сказал Мурдох, – что, если станете упрямиться, вашей кампании тут же и конец. Промаршируете отсюда до плахи, что поставлена у ворот замка для таких, как вы, бегунов. Если же скажете всю правду на мои вопросы, я вас возьму к себе… то есть на службу Мак-Калемора.

– А хорошо ли он платит? – спросил капитан Дальгетти.

– Он удвоит вам жалованье, если согласитесь воротиться к Монтрозу и делать там то, что он прикажет.

– Жалко, что я не познакомился с вами, сэр, прежде чем с ним сговорился, – сказал Дальгетти как бы в раздумье.

– Напротив, теперь-то я и могу предложить вам наиболее выгодные условия, – сказал Мурдох, – конечно, в том случае, если вы будете верным слугой.

– Верным слугой вам – значит, изменником Монтрозу, – отвечал капитан.

– Верным слугой религии и порядка, – заметил Мурдох, – а это оправдывает всякий обман, к какому ни пришлось бы вам прибегнуть для пользы службы.

– А как же маркиз Аргайл, – спросил Дальгетти, – в случае, если я надумаю поступить к нему на службу… хорош он к подчиненным?

– Добрейший человек, – молвил Мурдох.

– И к офицерам… щедр? – продолжал капитан.

– Самый щедрый начальник во всей Шотландии, – отвечал Мурдох.

– И правдив? Верно исполняет свои обещания? – приставал капитан.

– Честнейший, благороднейший дворянин! – уверял слуга.