Тот как раз сидел на пороге своей мастерской и мычал, закрыв рукой лицо.
Чарагим приземлил коня перед ним и сказал:
– Здравствуй, Тараон!
Тот перестал мычать. Заулыбался и сказал:
– Здравствуй, сын злейшего врага! Зачем пришёл?
– Моей мастерской больше нет… И мне срочно нужно сделать два горшка для моей невесты. Почему мычишь? Расскажи, что случилось с тобой?
– Неделю назад царь принял новый закон. Все ремесленники могут продавать свои товары только шестерым самым богатым торговцам. И никому другому. Так вот, три дня назад я сделал сто горшков и расписал их золотом. Один из богачей приехал ко мне. Смотрел на них долго, носом воротил. Поцарапал несколько штук ногтем и сказал: «Все негодные. Куплю по цене глины». Я и отослал его. Очень далеко. Решил горшки продать сам. Выставил на прилавок, как обычно. Но через час пришли солдаты. И забрали всю посуду, которую я делал. Даже кружки с кухни!
Чарагим спросил:
– А что другие мастера, твои соседи?
– Слыхал ли ты про моего друга, винодела Бахтурана? Он сейчас уничтожает свои запасы вина. Просто так вылить не смог. Поэтому выливает в себя. А я вызвался ему помогать. Чтобы царским друзьям ни капли не досталось! Эти прохвосты разбавляют вино ежовой мочой и продают в тысячу раз дороже. Если хочешь, давай, присоединяйся!
– Нет, спасибо. Сами справитесь.
– Тогда моя мастерская полностью в твоём распоряжении. Мне она больше не нужна. Как закончишь, можешь её взорвать. Как свою. А то ещё приедут богачи ко мне посуду требовать. Я ведь предпоследний гончар в этом городе. Был.
Чарагим тихонько зашёл в мастерскую.
И глубоко вдохнул. Ведь там всё дышало его родным делом. Тем самым, по которому он сильно соскучился.
Остаток ночи, всё утро и весь следующий день ушли на то, чтобы сделать два горшка. Слепить и обжечь их получилось быстро. А вот с раскраской он долго старался. Каждый миллиметр вырисовывал. Так тщательно кистью водил, что аж глаза заболели.
Под конец дня Чарагиму показалось, что эти горшки сделаны не из глины, а из любви чистой пробы.
– Хорошо получилось! – сказал он себе и аккуратно поставил горшок на стол.
И сразу всё в глазах поплыло.
Чарагим зевнул, как кашалотище, упал на пол и сразу захрапел. Но выспаться как следует не удалось.
Через час проснулся он от грохота. В мастерскую загремели два взъерошенных мужика. Они пошатывались и были красные, как помидоры. Это оказались Тараон и его друг Бахтуран. Уничтожать вино им надоело. Поэтому они пришли ломать гончарную мастерскую.
Чарагим еле успел спасти свои горшки. Выбежал на улицу. А там посреди бела дня синий конь по земле катается и ржёт, как чёрт.
– Вор! Никто не смеет воровать горшки из мастерской моего друга! – закричал Бахтуран, выползая на улицу. Он полз к Чарагиму на четвереньках, размахивая дубиной.
– Стой, это тот странный, который своей невесте горшки дарить собрался! – закричал Тараон и закатился визгливым смехом.
Бахтуран упал лицом в землю и заржал. Потом прокричал, не отрывая лица от дороги:
– Значит, это его конь вылакал три бочки! Как он теперь к невесте поедет?
Чарагиму было не смешно. Он посмотрел на своего коня. Теперь тот казался не синим, а тёмно-синим.
– Кто тут жених? – крикнул кто-то из мастерской напротив.
– Вот этот, который без сапог! – кричал, не переставая ржать, Тараон.
– Раз такое дело, выбирай сапоги, какие понравятся. Хочешь – с золотой пряжкой, хочешь – с серебряной. Хочешь – две пары, хочешь – три. Всё даром отдаю! Завтра приедут богачи. Скупать наши товары. Что останется после твоего ухода, я ножом проткну и отдам им за гроши.
Это говорил самый знаменитый в Самалахе сапожник. Не было ему равных в мастерстве обувного дела. Никто в той стране не мог его переплюнуть по качеству и скорости работы.
Так у Чарагима появились сапоги лучше, чем царские.
– Вот! Теперь уже похож на человека! – хлопая в ладоши, радостно кричал Тараон.
– Чахаргай! Кусок ткани сюда! Ты что, собираешься свои костюмы завтра богачам отдать? – кричал Бахтуран, всё так же не отрывая лица от земли.
Выбежал из следующей мастерской дедок, одетый с иголочки. И говорит:
– Кто тут жених?
– Вот этот, который в рваных штанах и в дырявой рубахе! – с отцовской заботой прокричал Тараон, показывая на Чарагима.
– Заходи ко мне, выбирай любой кафтан. Любые брюки. Отдам даром. А после твоего ухода всю одежду выброшу к быкам в загон. Пусть ей придают товарный вид к приезду торгашей.
Это был самый искусный в городе портной. Его как только не называли: и повелитель ткани, и гений ниток. А теперь он бесплатно одел Чарагима в самую красивую одежду. Лучше, чем самый праздничный наряд царя.
– Это не жених! Это бабка в кафтане! – прогремел из соседней мастерской ещё один голос. – Мужчину украшают доспехи и меч. Заходи ко мне, выбирай снаряжение. Хочешь – шлем с бриллиантами, хочешь – нож с золотой рукояткой. Отдаю бесплатно! Забирай, пока есть. Ночью раздам остатки местным разбойникам. Пусть наломают дров богатеям!
Чарагим зашёл к тому мужику. Его звали Ширган. Оказалось, что это мастер-оружейник. То, что он умел, никто не мог повторить. А то, что не умел, того и не было.
Так появились у Чарагима красивые перчатки и великолепный шлем.
Меч он не взял. Отказался даже в руки брать.
– Вот это красавец! – закричал, уже сидя на земле, Бахтуран.
– Красавец с двумя пустыми горшками! – закатился смехом Тараон, лежа, как гнилой помидор, на крыльце.
– Если есть куда складывать, это хорошо, – раздался женский голос из следующей мастерской. – Иди нагребай своей невесте украшения. Отдаю просто так! Тут и серьги с сапфирами, и ожерелья с изумрудами… Даже кольца с алмазами. Что останется, скормлю твоему коню. Я видела, как он ловко камни кушал. Как протрезвеет, пригляжу за ним.
То говорила пожилая мастерица ювелирного дела. Делала она невероятно красивые вещи. И обычно продавала их невероятно дорого.
Так у Чарагима оба синих горшка наполнились до краёв разными украшениями. Таких царь своей дочери уж точно никогда не дарил.
– Вот теперь ты достоин идти к дочери любого царя в любой дворец! Да хоть к дочери царя Самалаха можешь свататься! – сказала ему ювелирша.
– Я к ней и пойду, – ответил Чарагим.
Ювелирша одобрительно улыбнулась. А вот другие мастера один громче другого рассыпались звучным смехом.