«Сатурн» почти не виден

– Нет. Была жена, но когда меня посадили за решетку, она быстро утешилась с другим.

– О женщины, женщины!.. – вздохнул гестаповец. – Я, когда изучал Россию раньше, еще по книгам, я очень был взволнован историей жен – противников царя, которые имели название декабристы. Царь послал их в Сибирь, и их жены добровольно поехали тоже. И я думал, что русские женщины – это что-то особенное и небывалое, а оказывается, нет. Женщины – всюду женщины.

– Да, добра от них не жди, – охотно подтвердил Кравцов.

Гестаповец подумал, смотря на Кравцова, и спросил:

– Вы хотите иметь работу?

– Да, путешествовать мне надоело.

– И сотрудничать с нами?

– Естественно.

– Но искренне или по необходимости?

– В моей искренности можете не сомневаться, любая работа будет выполнена честно и хорошо.

– Вас в этом городе знают?

– Откуда? Я все время работал, учился и потом жил в Москве. Только в конце тридцать девятого года переехал в Смоленск и вскоре попал в тюрьму.

– Это хорошо, – рассеянно произнес Циммер.

– Кому хорошо, а мне не совсем, – усмехнулся Кравцов.

– Я думал, что хорошо, если вас здесь не знают, – поправился гестаповец. – А в Москве вы работали?

– Ты скажи про свое образование, – посоветовал Трофим Кузьмич.

– Какое это имеет значение!

– Почему? Образование – это очень важно, – подхватил Циммер.

– Я имею юридическое образование.

– Вот как! – удивился гестаповец. – Советский торговец обязан быть юристом?

– Да нет, – раздраженно сказал Кравцов. – По образованию я должен был работать следователем в прокуратуре, мог стать судьей или адвокатом, но было несколько «но». Во-первых, я был беспартийный. Во-вторых, в институте мне дали характеристику, что я политически невыдержан и допускал антимарксистские высказывания о преимуществах буржуазного законодательства. – Кравцов улыбнулся. – Может быть, вам будет любопытно услышать, что антимарксистские высказывания касались, между прочим, и работ немецкого теоретика Зауэра?

– О, Зауэр! – оживился гестаповец. – Я однажды на экзамене срезался как раз по его работам. Ха-ха! Получается, что мы с вами товарищи по беде?

– Ну вот, – продолжал Кравцов, – в общем, в юридические дела двери мне были закрыты, и поэтому я пошел в торговлю.

– Но господа партийные юристы, как видно, нашли вас и там?

– Выходит, да! И должен сказать, они окрутили меня ловко. В институте, когда я учился, большой успех имела моя экзаменационная работа на тему «Техника допроса при полном отрицании вины подследственным». Ее напечатали на стеклографе и раздавали студентам. Профессор Киселев упомянул мою работу в своей книге. Словом, я эту технику допроса действительно знаю. Но так, как они допрашивали меня, это граничило с волшебством. Они так хитро ставили вопросы, что скажи я «да» или «нет», все равно получалось, что вину признаю. Зауэр ваш, окажись он на моем месте, сел бы за решетку как миленький.

– О! Как миленький! – хохотнул гестаповец и отрывисто произнес: – Коммунисты – опасные враги.

– Надо знать их слабости, и тогда борьба с ними будет легче, – небрежно обронил Кравцов.

– Главная их слабость – невероятная самоуверенность и наглость, – резко проговорил Циммер.

– Правильно! – подобострастно воскликнул Трофим Кузьмич.

– Но не только это, – глубокомысленно заметил Кравцов.

– Что же еще? – заинтересовался гестаповец.

– Коммунисты, как и все люди, разные. Но одновременно есть нечто, что делает их одинаковыми и легкоуязвимыми. Надо только знать, какая партийная биография стоит за каждым отдельным человеком.

Кравцов видел, что разговор идет так, как надо; гестаповец по ходу разговора проявляет к нему все больший интерес. Кравцов решил выбросить еще один из заготовленных козырей и завел разговор о том, что, по его наблюдениям, при внедрении нового порядка на советской территории допускаются тактические ошибки, которые вызывают излишнюю озлобленность населения.

Гестаповец слушал его внимательно, даже не перебивал вопросами. Трофим Кузьмич смотрел на Кравцова с удивлением, если не с восхищением. И этот козырь сработал как надо. Немного спустя Кравцов выбросил еще один – о неиспользуемой немцами возможности привлечь к себе симпатии молодежи, подростков и даже детворы.

– Старое поколение вы не переделаете, – с авторитетной уверенностью сказал Кравцов. – А молодое – это глина. Нужно только уметь придать ей нужную форму. Из подростка одинаково легко сделать и партизана и тайного агента гестапо. Он жаждет игры с оружием, с тайной и прочими штуками, и постепенно его можно вовлечь в конфликт со старшим поколением…

Гестаповец понимающе кивал головой и думал: «Положительно этот человек – находка; все, что он предлагает насчет подростков, не дольше как две недели назад на совещании в гестапо говорил сам Клейнер. Прямо удивительно!»

Между тем ничего удивительного в этом не было. Просто комиссар госбезопасности Старков вовремя сообщил Маркову, что, по сведениям из Берлина, гестапо разрабатывает специальный план использования в своих целях советских ребят. И сейчас по тому, как вел себя гестаповец, Кравцов видел, что сведения Старкова точные.

– Где бы вы хотели работать? – спросил Циммер.

– Где угодно, – скромно ответил Кравцов. – Лишь бы быть сытым и… – он улыбнулся, – не путешествовать.

– Хорошо, я подумаю. Прошу вас, вот на этом листке бумаги кратко напишите данные о себе. Самые основные.

Кравцов сел писать, а гестаповец отозвал в сторону Трофима Кузьмича.

– Вы за него ручаетесь? – тихо спросил он.

– Видите ли, – уклончиво ответил Трофим Кузьмич, – за его отца я бы поручился, а тут уж вы сами смотрите. Но я думаю, что он пригодится.

– Где он живет?

– Я устроил его у одного сумасшедшего садовода.

– Хорошо. Прошу вас быть с ним здесь послезавтра в час дня.

Выйдя на улицу, Кравцов и Трофим Кузьмич долго шли молча. Потом Трофим Кузьмич сказал:

– Молодчина вы, честное слово!

Кравцов улыбнулся.

– Выкручиваемся, Трофим Кузьмич, как можем.