Бироновщина

– Да вотъ португалецъ-то, докторъ Санхецъ, прописалъ совс?мъ другое.

– А ты его, вертопраха, не слушай. Степенный н?мецъ, матушка, куда в?рн?е. Ты не смотри, что на видъ будто невкусно; в?дь это лакрица, а лакрица, что медъ, сладка.

– Сласти, Федоровна, для д?вокъ да подростковъ, а въ наши годы-то что т?лу пользительн?й.

– Да чего ужъ пользительн?й лакрицы? Пей, родная, на здоровье!

– Дай-ка я за матушку нашу выпью, – вызвалася тутъ Буженинова, карлица-калмычка, и, разинувъ ротъ до ушей, потянулась къ подносимой цариц? ложк?.

Но подкравшiйся къ ней шутъ д'Акоста подтолкнулъ ложку снизу, и все ея содержимое брызнуло въ лицо карлиц?.

Новый взрывъ хохота царицыныхъ пот?шниковъ. Не см?ялся одинъ лишь Балакиревъ.

– Ты что это, Емельянычъ, надулся, что мышь на крупу? – отнеслась къ нему государыня.

– Раздумываю, матушка, о негожеств? пот?хъ челов?ческихъ, – былъ отв?тъ.

– Уменъ ужъ больно! вскинулся д'Акоста. – См?яться ему, вишь, на дураковъ не пристало. Словно и думать не ум?ютъ!

– Умный начинаетъ думать тамъ, гд? дуракъ кончаетъ.

– Oibo! возмутился за д'Акосту Педрилло. – Скажи лучше, что завидно на насъ съ нимъ: не им?ешь еще нашего ордена Бенедетто.

– Куда ужъ намъ, русакамъ! Спасибо блаженной памяти царю Петру Алекс?евичу, что начальникомъ меня хоть надъ мухами поставилъ.

– Надъ мухами? – переспросила Анна Іоанновна. – Разскажи-ка, Емельянычъ, какъ то-было.

– Разскажу теб?, матушка, изволь. Случалось мн? н?коего вельможу (имени его не стану наименовать) не однажды отъ гн?ва царскаго спасать. Ну, другой меня, за то уважилъ бы, какъ подобаетъ знатной персон?; а онъ, вишь, по скаредности, и рубля пожал?лъ. Видитъ тутъ государь, что я прiунылъ, и вопрошаетъ точно такъ-же, какъ вотъ ты, сейчасъ, матушка:

"– Отчего ты, Емельянычъ, молъ, не веселъ, головушку пов?силъ?

"– Да какъ мн?, – говорю, – веселымъ быть, Алекс?ичъ: не взирая на весь твой фаворъ, н?тъ мн? отъ людей уваженiя, а н?тъ уваженiя оттого, что вс?хъ, кто теб? служитъ в?рой и правдой, ты жалуешь своей царской милостью: кого крестомъ, кого чиномъ, кого м?стомъ, а меня вотъ за всю мою службу хоть бы разъ ч?мъ наградилъ.

"– Чего-жъ ты самъ желаешь?" спрашиваетъ государь.

"Взялъ я тутъ см?лость, говорю:

"– Такъ и такъ, молъ, батюшка: поставь ты меня начальникомъ надъ мухами.

"Разсм?ялся государь:

"– Ишь, что надумалъ! Въ какомъ разум? сiе понимать должно?

"– А въ такомъ, говорю, – и понимать, что по указу твоему дается мн? полная мочь бить мухъ гд? только самъ вздумаю, и никто меня за то не см?лъ-бы призвать къ отв?ту.

"– Будь по сему, говоритъ, – дамъ я теб? такой указъ.

"И своеручно написалъ мн? указъ.

"Долго-ли, коротко-ли, задалъ тотъ самый вельможа его царскому величеству пиръ зазвонистый, по-нон?шнему – банкетъ. Пошла гульба да бражничанье; употчивались гости – лучше не надо. Я же, оставшись въ прежнемъ градус?, хвать изъ кармана добрую плетку и давай бить на стол? покалы, стаканы да рюмки, а посуда-то вся дорогая, хрусталя богемскаго. Ну, хозяинъ, знамо, ошал?лъ, осатан?лъ, съ немалымъ крикомъ вел?лъ своимъ холопьямъ взять меня, раба божья, и вытолкать вонъ. Приступили они ко мн? – рать ц?лая, дванадесять тысячъ. А я учливымъ образомъ кажу имъ пергаментный листъ за собственнымъ царскимъ подписомъ:

"– Вотъ, молъ, царевъ указъ, коимъ я надъ мухами начальникомъ поставленъ; а исполнять царскую службу я за долгъ святой полагаю.

"Отступились т? отъ меня, гости кругомъ хохочутъ-заливаются, а я съ плеткой моей добираюсь уже до самаго хозяина. Пришелъ онъ тутъ въ конфузiю, затянулъ Лазаря:

"– Ахъ, Иванъ Емельянычъ! такой ты, молъ, да сякой, есть за мной теб? еще малый должокъ…

"– Денегъ твоихъ, батюшка, теперь мн? уже не надо, – говорю: – дорого яичко къ Христову дню".

– Умно и красно, похвалила Анна Іоанновна разсказчика. – Могъ-бы ты, Емельянычъ, и мн? тоже иной разъ умнымъ словомъ промолвиться.

– Молвилъ-бы я, матушка, словечко, да волкъ недалеко, отв?чалъ Балакиревъ, косясь исподлобья на супругу временщика.

Сама герцогиня Бенигна, плохо понимавшая по-русски, видимо, не поняла намека. Царица же сдвинула брови и пробормотала:

– Экая жарища… Квасу!

– Эй, Квасникъ! не слышишь, что-ли? – крикнуло н?сколько голосовъ старичку въ дурацкомъ колпак?, сид?вшему въ отдаленномъ углу въ корзин?.

Въ отв?тъ тотъ закудахталъ по-куриному.

Былъ то отпрыскъ стариннаго княжескаго рода, разжалованный въ шуты (какъ уже раньше упомянуто) за ренегатство. Главная его обязанность состояла въ томъ, чтобы подавать цариц? квасъ, за что ему и было присвоено прозвище "Квасникъ". Въ остальное время онъ долженъ былъ сид?ть "нас?дкой" въ своемъ "лукошк?" и высиживать подложенный подъ него десятокъ куриныхъ яицъ.

Не усп?лъ, однако, князь-Квасникъ выбраться изъ своего лукошка, какъ Педрилло, подскочивъ, опрокинулъ лукошко и покатилъ его, вм?ст? съ "нас?дкой", по полу. Тутъ подосп?ли и другiе пот?шники, стали, см?ясь, валить другъ дружку въ одну кучу, а еще другiе взялись за музыкальные инструменты: трубу, тромбонъ, бубенъ, – и комната огласилась такимъ челов?ческимъ гамомъ и музыкальной какофонiей, что хоть святыхъ вонъ выноси. Мало того: царицына левретка Цытринька не хот?ла, видно, также отстать отъ другихъ и разлаялась во все свое собачье горло.

И вдругъ все кругомъ разомъ смолкло, застыла въ воздух? передъ громовымъ, какъ-бы магическимъ возгласомъ:

– Неrrgottssapperment!

На порог? стоялъ грознымъ истуканомъ герцогъ Биронъ, одинъ лишь изъ вс?хъ царедворцевъ пользовавшiйся привилегiей входить къ императриц? безъ предварительнаго доклада.

– Здравствуйте, любезный герцогъ, – прив?тствовала его Анна Іоанновна. – Вы ко мн?, я вижу, по д?лу?

Она указала глазами на какую-то бумагу въ его рук?.

Биронъ обвелъ вс?хъ присутствующихъ суровымъ взглядомъ и произнесъ, не обращаясь ни къ кому въ отд?льности:

– Чернилъ и перо!

Мигомъ появилось и то, и другое.

– Господинъ Волынскiй просилъ меня подать это къ аппробацiи вашего величества, продолжалъ по-н?мецки герцогъ и началъ было излагать обстоятельства д?ла.

Но императрица перебила его на полуфраз?:

– Да вы сами-то прочитали бумагу?

– Прочиталъ, и признаю предлагаемую м?ру д?йствительно полезною.