Две повести о войне

Слово попросил замполит 87-й стрелковой дивизии Заглядин:

– Товарищи! Я не разделяю оборонческих взглядов. От имени всех коммунистов нашей дивизии я требу скорейшего выступления против фашистских орд. Если не поздно, то навстречу врагу. Если уже поздно, то во фланг и тыл противника. Но только не сидеть и не ждать у моря погоды. Вперед, товарищи! За Родину, за Сталина!

Начальник оперативного управления штаба 151-й стрелковой дивизии капитан Ветров:

– Надо преградить врагу дорогу на Ригу и всей группировкой выдвинуться к Елгаве. Мы имеем возможность задержать его там надолго.

Начштаба 95-й стрелковой дивизии майор Манулов:

– Задержать мы врага у Елгавы задержим, но какой толк от этого? Немец южнее займет Двинск и двинется дальше на восток, отрезав нам все пути к прорыву. Я все-таки согласен с товарищем Грачевым – оставаться на месте, готовиться к обороне, ждать подходящего случая к наступлению. Не надо забывать, что здесь, в Курляндии, имеются хорошие запасы боеприпасов, горючего и продовольствия. И как только мы двинемся с места – на юг ли, на восток ли, то тотчас останемся без баз снабжения, и всем нам крышка. При таких ресурсах не стоит бояться окружения. Давайте вспомним историю человечества, многочисленные крепости, которые месяцами стояли непокоренными в тылу наступающего врага, причиняя ему множество хлопот и отвлекая на себя значительные силы неприятеля. Почему бы и нам не сыграть такую же роль осажденной крепости? Надо раз и навсегда зарубить себе на носу: никому из нас не выжить, коли нам выпала такая судьба – оказаться в тылу врага. И мы должны выполнить свой воинский долг так, чтобы нанести немцам как можно больший урон.

Командир механизированной дивизии полковник Петров:

– Я тоже за то, чтобы остаться на месте, занять прочную оборону и совершать вылазки в тылу врага с целью сокрушения коммуникаций противника. Можно даже будет разыграть дополнительно чисто политический акт – организовать рейд в сторону Пруссии и занять Тильзит.

По лужайке прошелся смешок.

– Ничего смешного в том нет, товарищи, – продолжил полковник. – До границы от Салдуса всего-то чуть больше 200 километров, это четыре – пять часов хода на автомобилях. С такой же быстротой доберутся туда и те наши так называемые устаревшие танки, с которых можно снимать гусеницы, и они будут двигаться на колесах. Выступим ночью и к утру ворвемся в Тильзит. Там, в тылу, у немцев наверняка жидковато с силенками. Они нипочем нам, механизированной дивизии. Заняв прусский город, мы не только перережем важную коммуникацию, разгромив крупный железнодорожный узел, но и наделаем много шума – русские в Пруссии! Каково, а, товарищи? Акция мирового значения! Плюс отвлечем на себя дополнительные силы вермахта.

Командир стрелковой дивизии полковник Панюшкин:

– Если в нашем распоряжении есть время, я за то, чтобы выдвинуться к Риге, вывезти туда максимальное количество наших припасов и не пускать дальше врага, Не надо забывать, что для Германии Рига – это еще и порт, важный для снабжения своих войск, а также дополнительная база для военно-морского флота фашистов на Балтике. Поэтому желательно как можно дольше удерживать столицу Советской Латвии.

Больше не было желающих выступить. Слово взял Самойлов:

– Товарищи! Я с огромным вниманием выслушал ваши предложения. Давайте сделаем так. Объявляю очередной перерыв, время не обозначаю. Когда я буду готов, выйду к вам. Мне необходимо проанализировать ваши советы, взять за основу наиболее удачные из них и объявить вам свое решение, как действовать нашей армейской группировке. А сейчас у меня просьба к штабистам всех рангов – подойти к столу, здесь лежат бумаги и карандаши, каждому заполнить что-то в виде анкеты. Мне нужно срочно сформировать свой штаб. А пока отдыхайте, попейте чайку.

Иван Петрович вернулся через час. Заявил он следующее:

– Я принял такое решение, товарищи. Нет, нет, ничего не записываете, все сказанное будет отражено в приказе, который поступит к вам завтра утром. Сейчас вы слушайте меня внимательно. Так вот что я решил. Первое. Мы остаемся на месте, занимаем прочную оборону. Второе. Пока не будет активных боевых действий со стороны неприятеля, используем время для учебы личного состава дивизий и отдельных артиллерийских полков. Даже беглое знакомство с уровнем военной подготовки наших частей показало, что они не способны сражаться на равных с немцами. Наши бойцы и командиры в большинстве своем не имеют элементарных боевых навыков. Поэтому, если враг даст нам передышку, мы используем его для обучения пехоты стрельбе, поведению в обороне и в наступлении, искоренению танкобоязни. Танкисты будет тренироваться водить свои машины и вести огонь, артиллеристы будут учиться поражать конкретные цели с закрытых позиций, летчики тоже займутся своей учебой. Третье. Вражеские диверсанты и разведчики ведут себя в расположении наших частей, как у себя дома. Они выводят из строя проводную связь, убивают отдельных бойцов и командиров, передают разведданные по радио. Поэтому все стрелковые дивизии будут задействованы в прочесывание местности: одни по широте – с запада на восток и с востока на запад, навстречу друг другу, другие по долготе – с юга на север и с севера на юг, тоже навстречу друг другу. Задерживать всех, кто вызывает подозрение: и в форме советских военнослужащих, и гражданских лиц. Эта операция должна начаться завтра, 28 июня, в 14.00. Четвертое. Я назначил начальником штаба армейской группировки подполковника Холодова, до сегодняшнего дня начальника штаба танковой дивизии. Пятое. Создано новое управление – управление тыла армейской группировки, аналогичная структура появится во всех дивизиях и отдельных артчастях. Удивительно, но такого подразделения нет в Красной армии. Между тем снабжение войск боеприпасами, горючим, запасными частями, продовольствием и прочим, и прочим – это важнейшая, порой решающая часть состояния дивизий, полков и батальонов. Начальником управления тыла нашей группировки назначен товарищ Лифшиц Яков Михайлович, вы все его знаете, это директор нашего «Военторга». А теперь о наших оперативных планах.

Самойлов замолчал, прошелся коротко около стола туда и обратно, окинул взглядом собравшихся и снова заговорил:

– Товарищи! Мы действительно попадаем в непростую ситуацию – в полное окружение. Сегодня, конечно, дорога на Ригу пока открыта, но при всем желании мы сможем успеть перебросить туда только механизированную и танковую дивизии. Остальные не укладываются в оставшееся время. Поэтому, как я уже сказал, остаются все. Итак, становимся в оборону, повышаем свою боевую подготовку. Если враг попытается нас уничтожить, оказываем сопротивление, а затем переходим в контрнаступлению с целью разгромить вражескую группировку, которая будет противостоять нам. Если противник не станет атаковать нас, мы сами нападем на него, но тогда, когда сочтем себя готовыми к боям. Из сообщений Берлинского радио я узнал, как вели и продолжают вести себя наши части в Белоруссии, попавшие в окружение. Почерк один и тот же – стремление во что бы то ни стало вырваться из котла. Вырваться, не считаясь ни с чем. Я считаю это ошибкой. Понятно, Красную армию не учили, как вести себя в такой ситуации. Насколько мне известно, Красную армию не учили даже, как стоять в обороне. Долбили только одно – наступать. А вот как вести себя в нестандартной обстановке, в частности в окружении, не разъясняли. В результате, когда дивизии, корпуса и целые армии Западного фронта оказались отрезанными от тыла и друг от друга, наступал коллапс, командование входило в ступор и отдавало приказы прорываться на восток, к своим. И это вместо того, чтобы оставаться на местах, связаться с соседними частями и, используя имеющиеся запасы патронов и снарядов, горючего и продовольствия, начать уничтожать коммуникации противника. Не рваться, сломя голову, в неизвестность, не имея боеприпасов и продовольствия, а целенаправленно разрушать в тылу врага мосты, железные и автомобильные дороги, то есть нарушать снабжение войск вермахта. В пользу такой тактики говорят два очевидных соображения. Первое. Допустим, в Белоруссии наступает миллионная группировка противника, наверняка, думаю, не меньше. Так вот этой ораве ежедневно требуется один миллион буханок хлеба. Только хлеба. Теперь представьте, если бы оказавшиеся в окружении наши войска не пытались выйти из котлов, а начали бы рвать коммуникации врага. Тот очень быстро остановился бы, прекратил наступление в сторону Москвы. Да, окруженные наши корпуса и дивизии в таком случае все бы погибли. Это звучит, конечно, цинично, но смерть на войне поджидает каждого солдата и командира. Но воинский долг и здравый смысл требуют, чтобы, умирая, желательно нанести как можно больший урон врагу. А что получилось в Белоруссии? Оказавшиеся в котлах красноармейцы и их командование, пытаясь вырваться из кольца, все равно поплатились жизнью или свободой, очутившись в плену. Причем, пропали бездарно, не принеся никакого вреда фашистам. Исходя из этого печального опыта, я и разработал тактику боевых действий нашей армейской группировки. Суть ее: сначала оборона, затем разгром противостоящей группировки противника, потом вылазки по тылам врага, а именно – в первую очередь захват Шауляя и Пеневежиса, что позволит прекратит снабжение северной части наступающих в Прибалтике войск фашистов. А если мы доберемся до Двинска, то перекроем последний канал поставок всей прибалтийской группировки врага. И тогда вполне возможно, что мы доберемся и до Тильзита, – Самойлов улыбнулся. – Чем черт не шутит. Да, мы все погибнем, но сложим головы не напрасно, нанесем ощутимый урон германцу. По крайней мере, он вынужден будет приостановить свое наступление в Прибалтике. А это будет означать большую передышку для отступающей Красной армии.

После Самойлова выступил начальник политуправления армейской группировки Богораз.

17

Иван с Анной лежали в лазу, проделанном в стоге сена. Его заскирдовали днями бойцы его роты, посланные в помощь хутору для хозяйственных работ. Чем в этом году расплачивался отец Анны с комбатом за подмогу, Колосов не знал. Известно ему было только то, что командование полка, узнав о такой «благотворительности», вчера приказало командиру батальона немедленно отозвать взвод и вернуть в часть, где начались военные учения. Но комбат ослушался и обязал Ивана оставить солдат на хуторе еще на один день, последний. Сегодня как раз истекал срок «командировки», и Колосов лично отправился во владение Артура Труксниса, чтобы проконтролировать исполнение приказа. А заодно увидеться еще раз с Анной. Он и время выбрал заранее оговоренное – шесть часов пополудни: именно в такой час они теперь встречались ежедневно у стога свежего сена, примерно в километре от ее дома. Когда Иван приблизился к месту встречи, он сначала увидел велосипед, прислоненный к скирде, потом ее, лежавшую на сухой траве. И вот теперь они лежали в лазу, умиротворенные, чуть вспотевшие, счастливые. Пахло скошенным разнотравьем, в чистом небе тренькали и кувыркались жаворонки, стояла тишина, изредка нарушаемая шорохом пробегавших где-то рядом мышей. Жара не спадала, но в их норе было прохладно, уютно и скрытно. Никто не должен знать о таких вот их встречах.

– Как ты думаешь, Анна, родители твои догадываются о наших… э-э-э… близких отношениях? – спросил Иван.

– Если бы отец узнал, он бы меня убил.

– А твои ежедневные отлучки? Ты думаешь, они дураки? И не замечают, что ты кладешь в багажник байковое одеяло?

– Ванюша, ты даже не представляешь, как мне не хочется думать, знают они или не знают о наших тайных встречах. Я знаю только одно – мне так хорошо с тобой здесь, что мне ни о чем не хочется больше думать, и она положила свою руку ему на грудь.

Помолчали. Неожиданно Анна спросила:

– Почему арестовали солдата из твоего взвода, который заготавливает сено?

– Потому что он дурак, этот Мишка Рожков. Во время политбеседы, которую позавчера вечером проводил в моей роте инструктор из политуправления дивизии, этот болван спросил лектора, почему хозяйство твоего отца, то есть одна семья, держит столько же скота и производит столько же зерна, сколько держит скота и сколько производит зерна колхоз в его родной деревне, насчитывающей тридцать семь дворов. Инструктор назвал его жертвой буржуазной пропаганды и троцкистом. Я думал, что этой бранью и ограничиться, но вышло так, как вышло. Мишку арестовали.

– Получается, что у вас нельзя говорить вслух правду?

– Не только говорить, – перебил ее Иван, – но и не думать желательно о том, что запрещено.

– Ну и порядочки у вас, Ванюша.

– Да, не самые лучшие.

Снова помолчали. Потом Иван с грустью промолвил:

– К сожалению, Анна, нам придется расстаться, не знаю, надолго ли.

Рука ее, лежащая на его груди, дрогнула, она приподнялась, тревожно посмотрела на него и горестно пролепетала:

– На фронт?

– Нет, пока нет. Завтра у нас начинаются боевые учения – стрельбы, рытье окоп, имитация атаки и прочее. Сколько это продлиться, не знаю. Известно только, что мне придется неотлучно находиться в роте. А когда на фронт, понятие не имею. Но не избежать. Говорят, через день-другой немцы будут уже в Риге. Получится вроде бы, что мы окажемся в окружении. Что будет дальше, наверное, только богу известно, если он есть, этот бог.

Колосов выполз из лаза, встал во весь рост, с хрустом вытянулся. Вдруг он увидел вдали облачко пыли, которое быстро приближалось к стогу сена, стоящему у дороги. Наконец выяснилось, что это были две пароконные подводы, которые мчались по грунтовке, ведущей к хутору. Иван позвал Анну. Едва она поднялась, как ездоки поравнялись с ними и мигом исчезли в пыли. Кроме возниц, которые яростно нахлестывали лошадей, в телегах находились по два человека с какими-то коробками или ящиками.

– Кто они, Анна? – стоя босой, спросил удивленный Колосов и глянул на нее.

– Не… не знаю, – ответила смущенно она.

В ее голосе ему явственно послышалось замешательство. «Знает, но не говорит – промелькнуло в голове. – Значит, что-то скрывает». И уже с некоторой долей обиды произнес:

– Значит, не знаешь… Но нам, кажется, пора, – он вытащил из лаза байковое одело, свернул его и положил на багажник велосипеда. Некоторое время они шли молча рядом по дороге к хутору. Наконец, Иван сказал:

– Ну всё, Аннушка, надо нам расставаться. Ты езжай на велосипеде, чтобы нас не видели вдвоем, а я подойду попозже. Там на хуторе встретимся, будто видимся сегодня в первый раз.

Анна рассмеялась:

– Так те мужики видели нас вдвоем!

«Значит, она их знает, и они знают ее», – снова печально подумал Иван. Он с холодком поцеловал ее, и Анна, не оглядываясь, направила велосипед к дому. Старший лейтенант стал надевать сапоги. Управившись с ними, он непроизвольно оглянулся и вздрогнул. Со стороны леса, откуда только что выскочили подводы и промчались мимо влюбленной пары, по скошенному лугу шли люди. Двигались они цепочкой, на расстоянии 25–30 метров друг от друга. Ивану показалось, что за их спинами торчат дула винтовок. «Неужели воздушный десант!» – похолодело в груди. Колосов спрятался за стог, вытащил пистолет, снял предохранитель и стал наблюдать за пришельцами. Минут через десять облегченно вздохнул: «Наши!». Он снова поставил пистолет на предохранитель, положил его в кобуру, вышел из-за стога и стал дожидаться солдат. Впереди их шел командир, оказавшийся лейтенантом. Он первым подошел к Колосову, назвал себя командиром взвода третьей роты батальона соседнего стрелкового полка одной с Колосовым дивизии и попросил предъявить документы. Иван показал их ему. Тогда лейтенант спросил:

– Товарищ старший лейтенант, что вы тут делаете один в открытом поле?

– А по какому праву вы, товарищ лейтенант, младший по званию, задаете мне такой вопрос?

– Объясняю, – холодно ответил взводный. – Согласно приказу, мой взвод вместе со своей ротой и батальоном прочесывает местность в поисках немецких и националистических шпионов и диверсантов. Так что я повторяю свой вопрос: что вы тут делаете, старший лейтенант, один в такой глуши?

– Понятно, товарищ лейтенант. Объясняю. Я направляюсь в соседний хутор, он отсюда в километре, чтобы забрать оттуда свой взвод, который трудился на хозяйственных работах. Если вам тоже туда, то нам по пути.