Две повести о войне

– Понятна, товарищ командующий.

– И еще. Вполне возможно, даже наверняка некоторые особисты начнут кочевряжиться, отказываться выполнять ваши требования. Они же привыкли к бесконтрольности и безнаказанности. При таком их поведении немедленно подвергайте их аресту. Немедленно! Через Петухова получите в свое распоряжение бойцов сопровождения с оружием, легковые автомобили и харчи на несколько дней. Питаться из местных офицерских или солдатских котлов запрещаю. Вопросы есть по этому поручению?

– Нет.

– Теперь о другом. Посетите районную тюрьму. Лично. Поезжайте туда уже завтра утром. Не забудьте взять с собой бойцов. Задача – выяснить, что собирается делать начальство тюрьмы с арестованными, если таковые имеются. Не обращая внимания на ранее принятые судебные или следственные решения относительно сидельцев, выпустите на свободу всех уголовников, пусть немцы с ними разбираются. А по 58-й статье оставьте в тюрьме, но потребуйте от начальника кардинального ослабления режима, как-то: расселения по освободившимся камерам, круглосуточной работы бани, заметного увеличения пайка, запрета побоев, увеличения времени прогулок и так далее. После этого приступите к изучению дел всех заключенных. В случая обнаружения явно липовых дел освободите невиновных. О тех, чьи дела вызывают вопросы, доложите мне. В случае сопротивления тюремных работников арестуйте их, а если, не дай бог, они окажут вооруженное противодействие, разрешаю стрелять по ним. Эта категория тоже не привыкла к контролю и также страдает симптомом безнаказанности.

19

Командир стрелкового батальона капитан Кудрявцев пребывал в омерзительном состоянии. Утром в расположении его части разорвался снаряд, убило троих бойцов, четверо получили ранения. Органы, конечно, разберутся, откуда прилетела эта смертоносная штука, хотя и без того ясно – из артиллерийского дивизиона соседней стрелковой дивизии, который со вчерашнего дня приступил к учебным стрельбам и уже в третий раз забрасывает батальон фугасами. От двух не было никакого вреда, кроме испуга в ротах. А вот последний то ли перелет, то ли недолет обернулся смертями и кровью. Утешало одно – в том его, комбата, не было вины. Зато придется наверняка отвечать за гибель солдата из-за взрыва тола, установленного слишком близко к окопу. Хотя ротный, у кого случилось это ЧП, утверждал, что дело было не в соседстве взрывчатки или переборе с его объемом, а в том, что солдат в самый неподходящий момент высунул голову и тут сапер, сидящий в противоположной ячейке, крутанул магнето.

Эти учения со взрывами проводились с целью привыкания бойцов к будущим артналетам и бомбежкам. Как выяснилось сразу, мероприятие чрезвычайно полезное. Делалось это так. Около окопов, ячеек и траншей, где прятались служивые, закладывались фугасы или обычный тол, саперы взрывали их посредством проводов. Грохот и сильнейшие колебания земли должны были приучить солдат и командиров особо не бояться таких неприятных явлений, если они случаются не под ногами, а в сторонке. Еще раз стоит повторить: такие тренировки – полезной дело. Но первая проба, как и первый блин, обернулась комом. То ли заряд заложили сильный, то ли взорвали всё сразу, но рота, где проводилось данное учение, оказалась полностью парализованной. В прямом смысле этого слова. Все бойцы вместе с командирами отделений и взводов находились без сознания, когда комбат Кудрявцев, озабоченный тем, что никто не появляется над брустверами, подошел к окопам. У некоторых, правда, глаза были открыты, но они выражали ужас или полную отрешенность. На зов капитана они никак не реагировали и продолжали лежать пластом с бледными лицами, источавшими холодный пот. И тут вдруг на глазах комбата несколько солдат выскочили из ячеек и бросились бежать в разные стороны. Командир полка, присутствующий при сем, обругал комбата за переборщ с разовым взрывом и потребовал меньших доз тола при такого рода упражнениях.

– Товарищ подполковник, – возразил было Кудрявцев, – когда немец начнет метать снаряды и бомбы, он постарается, наоборот, подбирать больший калибр.

– Постепенность нужна, капитан, постепенность, – настаивал на своем комполка. – А что у тебя получилось? Рота полностью вышла из строя.

«Мать честная, как же тогда воевать в настоящем сражении, если рота полностью лишилась боеспособности после учебных взрывав» – с тревогой подумал комбат.

Не лучше обстояло дело и с танкобоязнью. Ну казалось бы, все знают, что на тебя идет своя бронемашина, советская, а не немецкая, причем легкая, Т-26, а не огромный КВ-1. И строчит из пулемета поверх окопа, высоко поверх. А ты сам лежишь глубоко в окопе или на дне траншеи. Ну чего, спрашивается, бояться, лежи себе и лежи, готовься бросить муляж гранаты или бутылки с зажигательной смесью на моторный отсек, когда стальное чудовище переедет твое укрытие. Так нет, в первый же наступательный заезд танков почти четверть роты выскочила из убежища и бросилась бежать прочь, не сознавая, что становится прекрасной мишенью для танковых пулеметов. Приходилось вновь и вновь повторять имитацию танковой атаки, объяснять бойцам гибельность бегства от бронемашин на открытой местности, почти полную безопасность бросков противотанковой гранаты и бутылки с зажигательной смесью на корму танков, если за ними не следует пехота противника. «Непонятно, почему такие учения не проводились раньше, в мирное время, – мучительно размышлял Кудрявцев. – Спохватились, когда началась война. Как говаривала моя бабушка, как срать, так и бумажка треба»

Трудно давалась пехоте и прицельная стрельба, если поверх головы летят пули. Да. они настоящие, но на учебке свистят высоко. Обычно впереди метрах в стапятидесяти устанавливался пулемет, немного на возвышении, чтобы очереди шли параллельно земле на высоте не менее 90–100 сантиметров. А по бокам пулемета, подальше от него устанавливались мишени, причем неподвижные. Задача бойца – под огнем противника прицельно стрелять по макетам врага. Не стреляют, пригнуться к брустверу и не кажут носа, хотя пули визжат в метре над головой. Ротный матом, грозит всеми карами, а взводные пинками приводят в чувство не желавших открывать огонь. Потом после учений солдатам разъясняет, что при такой – разэтакой их пассивности фашисты спокойно добегут до наших окопов и шутя разделаются с красноармейцами. Вроде бы все всё понимают, но все равно не стреляют, за исключением отдельных бойцов. А уж о стрельбе при наступлении, если так же на головой свистят пули, а солдаты лежат на голой земле, и говорить не приходится. Лежат и не двигаются, даже не окапываются. Объясняешь им, что огонь из винтовок затрудняет врагу вести прицельную стрельбу по ним. Понимают, но не стреляют. Это на учебных занятиях, а что тогда говорить о настоящем бое! Комбат Кудрявцев каждый раз хватался за голову, представляя, как поведут себя его подопечные в подлинных сражениях.

Боевой выучкой были охвачены все батальоны, полки, дивизии, все рода войск. Артиллеристы овладевали навыками стрельбы с закрытых позиций. Экипажи новых танков КВ-1 и Т-34 тренировались езде на пересеченной местности, в ведении огня по мишеням противотанковых орудий и вражеских бронемашин. Истребители, разделившись на «синих» и «оранжевых», имитировали взаимные атаки. Бомбардировщики учились летать по немецкому образцу сомкнутым строем и сбрасывать свой смертоносный груз не с трех-четырех километров, как раньше, а с более низких высот. Вся южная часть Курляндии гремела взрывами, ревела моторами, покрывалась дымом и пылью. Все войска лихорадочно спешили наверстать то, что было упущено в мирное время, когда основное внимание уделялось строевой подготовке и маршам с песнями, политбеседам и изучению марксизма, работам на бесконечных стройках и в подсобных хозяйствах. Напряженные дни наступили и в штабах. Отрабатывалось взаимодействие пехоты, артиллерии, танков, авиации. Готовились планы предстоящих операций. Командование армейской группировки продолжало комплектовать штаты своего штаба, разведуправления, управлений артиллерии, транспорта, связи, тыла, медицинской службы. Дивизии и полки готовились к сражениям с врагом.

20

Петр Вейонис со своими людьми подъехал к тюрьме ранним вечером. Они прибыли на полуторке. Отделение бойцов, приданное начальнику третьего управления, и два бывших милиционера, ставших сотрудниками особого отдела, оказались не лишними. Охрана узилища, связавшись по внутреннему телефону со своим начальством, наотрез отказалась впустить в исправительное учреждение представителей армии, заявив, что органы НКВД не подчиняется наркомату обороны. Вейонис приказал своим солдатам разоружить стражей и, моргнув незаметно сержанту, повелел ему расстрелять их здесь же, во дворе, если те окажут даже подобие неповиновения. И вертухаи сражу же стали шелковыми. В кабинете начальника тюрьмы история повторилась. У него изъяли служебный пистолет и потребовали вызвать своего заместителя. Тот пришел быстро. Ему сообщили, что он назначается и.о. вместо арестованного, и разъяснили, что все организации, независимо от ведомственного подчинения, находящиеся на территории, где базируются части армейской группировки Красной армии, в условиях военного положения повинуются только ее командованию. И предупредили: за невыполнение его распоряжений последует расстрел. После этих слов новоиспеченный начальник тюрьмы про фамилии Иванов сразу стал сговорчивым и осуществлял все предписания Вейониса.

Иванов сообщил ему, что в следственном изоляторе, рассчитанном на 150 человек, содержится 476 подозреваемых и осужденных. Из них 52 уголовника – кражи, разбои, убийства на бытовой почве, шулерства, драки с поножовщиной, мелкие хищения. Остальные по 58–й статье – шпионы, диверсанты, изменники Родины, троцкисты, заговорщики, антисоветчики всех мастей. Примерно половина контингента уже осуждена, но с расстрельными приговорами среди них нет. Всех, кто получил высшую меру наказания, уже лишили жизни.

– Вчера приезжали люди из Риги и привезли письменный приказ – до прихода немцев расстрелять всех, включая уголовников, – продолжал свой доклад Иванов. – Причем в том числе и тех, над которыми еще не состоялся суд. Прошлой ночью нам не удалось это сделать, так как не успели оформить необходимые бумаги. Запланировали выполнить приказ сегодня с наступлением темноты.

– Вы не могли бы выяснить, – спросил исполняющего обязанности начальника тюрьмы Вейонис, – есть ли среди заключенных Марат Вальтерс.

– Сейчас выясним, – Иванов нажал кнопку звонка.

Вошла миловидная девушка. Получив указание, покинула кабинет.

Бывший начальник уголовного розыска назвал имя своего закадычного друга, с которым жил в одном доме, учился в одном классе, ходили вместе на танцы, даже женились на двух сестрах. После окончания десятилетки Вейонис устроился в полицию, а Марат поступил в музыкальное училище. Он просто был влюблен в латышские песни и танцы. Став преподавателем, он организовал национальный музыкальный ансамбль, который был очень популярным в Курляндии. И вот этого совершенно безобидного с точки зрения политики человека месяц назад арестовали, и он канул в неизвестность. Как и многие тысячи латышей, репрессированных за несколько месяцев до начала будущей войны. Для маленькой республики такое количество осужденных и сосланных оказалось великим потрясением.

Вернулась секретарша и сообщила, что Марат Вальтерс 15 марта 1941 года осужден к высшей мере наказания, приговор приведен в исполнение на другой день. Лоб Вацетиса покрылся испариной.

– Где его могила? – спросил он.

– У наших расстрелянных могил не бывает, – ответил Иванов. – Трупы сбрасывают в общую яму.

Скрежеща зубами, Вейонис попросил провести его в одну-две камеры с политическими. Когда лязгнули замки и железная дверь первой камеры отворилась, на него пахнуло так, что его чуть было не вырвало. С трудом взяв себя в руки, он шагнул вперед и… остановился, упершись в стену стоявших людей, плотно прижатых друг к другу. В милицейской каталажке, хорошо знакомой ему по работе, тоже было не сахар, но такую чудовищную картину он видел впервые. Вейонис приказал всех вывести из камеры. Некоторые не могли выйти самостоятельно, им помогли другие заключенные. Глядя на изможденные лица и скелеты, покрытые лохмотьями, растерянный новоиспеченный особист машинально спросил:

– Вас что, не кормят?

Все с удивлением молча уставились на него.

Вейонис тот же вопрос задал и.о. Тот замялся и промямлил, что да, денек не кормили.

– Не денек, а три денька, – раздалось из задних рядов арестантов.

– Почему не кормили? – уже грозно повернулся к Иванову Вейонис.

И.о. приблизился к нему и зашептал на ухо: «У нас такой порядок: подлежащих расстрелу не кормят. Зачем зря переводить харч?» Вейонис чуть было не ударил того в лицо, но сдержался, понимая, что не он лично установил такие порядки.

– Продукты имеются в вашем заведении? – еле сдерживая себя, спросил тюремщика Вейонис.

– Да, имеются.

– Немедленно накормить всех. Не только этих, – уточнил он, – но и всех обитателей вашего учреждения. Немедленно!

– Сделаем, – ответил Иванов и дал сигнал одному из своих сотрудников, который тот час же удалился.

Вейонис подошел к одному из арестантов, который еле держался на ногах, и спросил, за что тот сидит. Тот ответил: за анекдоты.

– А вы? – он обратился к другому, не менее изможденному заключенному.

– Понятия не имею, – последовал ответ.

– Не валяй дурака, Залитис, – вмешался в разговор Иванов, – за тобой участие в троцкистской группировке, организация заговора с целью свержения советской власти, подготовка к диверсиям.

– Ну если вас, гражданин начальник, – едва слышно проговорил скелет, – будут лупить, как меня, и днем, и ночью, то вы сознаетесь и в том, что собирались лишить жизни нашего дорогого и единственного вождя товарища Сталина.

– Ты бы заткнулся, сволочь! – взревел и.о.

– Прекратите! – прикрикнул Вейонис.

– А мне как раз и вменяют попытку покушения на товарища Сталина! – крикнул кто-то из задних рядов.

Заключенных охватило волнение. Характер вопросов, задаваемых армейским командиром в чине полковника, и приказной тон его общения с вертухаями начали вселять какие-то надежды. И они – о боже! – кажется, начали подтверждаться после следующих слов нежданного визитера:

– Граждане! После кормежки всех вас, я имею в виду всех, кто содержится в тюрьме, выведут на плац, и я вам сообщу важные известия, – повернулся и направился к кабинету начальника тюрьмы. Там он заявил следующее оторопевшему Иванову:

– То, что я скажу сейчас, бесповоротно и окончательно, не подлежит обсуждению. Немцы уже подходят к Риге. Обслуживающий персонал вашего учреждения уже не успеет прорваться на восток. Поэтому он переходит в подчинение нашего штаба. Это первое. Второе. Приказ о расстреле заключенных отменяется. Если хоть одни из них будет убит, вы, – Вейонис повернулся к Иванову, – лично пойдете вслед за ним. Третье. Отпустить всех уголовников на все четыре стороны – как осужденных, так и подследственных. Пусть с ними разбираются немцы. Четвертое. Всех по 58-й статье расселить по освободившимся камерам. Кормить по усиленной норме. Всех свести в баню, заменить одежду, если есть смена белья. Оказать медицинскую помощь, кто в ней нуждается. Сегодня после кормежки всех, включая уголовников, вывести на тюремный двор, несмотря на ночь. Я им скажу то, что я вам сказал. За невыполнение приказа я лично расстреляю вас.

Часа через полтора тюремный двор был заполнен. К сказанному в кабинете начальнику тюрьмы Вейонис добавил, что создается комиссия по проверке дел по 58-й статье. И заверил, что проверяющие приедут уже завтра.

Под взволнованный гул толпы он покинул плац.

Командующему Курляндской армейской

Группировки Красной Армии тов. Самойлову И. П.