Две повести о войне

– Сила!

– Вся эта мощь, – продолжал полковник, – на механическом ходу, в том числе на тракторах. Горючим, боеприпасами, продовольствием обеспечены под завязку.

Самойлов:

– У меня к вам такой вопрос, товарищ Беленький. Сколько выстрелов совершено в вашей бригаде в расчете на один ствол?

– Я назначен командиром бригады год назад. Не знаю, как много стреляла она до меня, а при мне много, точно не могу сказать. В артиллерийском главке наркомата обороны, когда решился вопрос о моем назначении, я сказал: «Если вы хотите иметь первоклассное артиллерийское соединение, не ограничиваете меня боеприпасами. Если будете экономить на выстрелах, то дорогостоящие орудия с набором гусеничных тракторов и грузовиков большой мощности станут металлоломом. Давайте, предложил я, в качестве эксперимента дайте нам столько снарядов, сколько необходимо для хорошей боевой выучки наших расчетов. И в главке согласились. Недавно, в мае, оттуда приезжала комиссия, были проведены учебные стрельбы, они получили наивысшую оценку. Причем немалая доля в наших успехах принадлежит полной радиофикации нашей бригады, что значительно облегчило корректировку огня.

Самойлов:

– Слава богу, хоть у вас порядок, товарищ полковник, радостно слышать. Тогда у меня к вам такой вопрос. Как нам стало известно из сегодняшних отчетов командиров дивизий, в наших дивизиях очень много артиллерии, огромная сила. Как по-вашему, товарищ Беленький, хорошо ли она подготовлена к боевым действиям?

– Товарищ командующий! Мне сложно судить о всех дивизионах, но там, где я побывал и следил за боевыми учениями, выучка не очень высокая. Удивительно, но почти все батареи пренебрегают окапыванием орудий. Установленные на ровном месте, не замаскированные, они быстро уничтожаются во время боя. Другой серьезнейший недостаток – неумение стрелять по невидимым целям с больших расстояний, с закрытых позиций. Ведут огонь в основном по площадям. А огонь по площадям – это чаще всего бесполезная трата снарядов с нулевым ущербом для противника. Почему такое происходит? Потому что ведение точного, адресного огня предполагает хорошее знание теории стрельбы, а оно у многих командиров батарей и дивизионов довольно слабенькое, они плохо владеют аналитическим методом подготовки данных, используемых при работе с закрытых позиций. И еще один крупный просчет артиллерии наших дивизий – неумение взаимодействовать с другими родами войск. И еще. Совсем плохо с организацией артиллерийской разведки. То есть, проще говоря, штабы дивизионов зачастую не знают, где какие цели находятся. Вот и шпарят по площадям.

Самойлов:

– Печально слышать такое. Есть вопросы товарищу полковнику? Нет? Тогда слово командиру противотанкового полка полковнику Синявину.

Синявин:

– В полку 120 орудий, в том числе противотанковые 76 мм, 85 мм зенитки противотанкового назначения, новые 107 мм полевые орудия, а также средства ПВО – 37 мм пушки и крупнокалиберные пулеметы ДШК. Тяга в основном механическая. Запас горючего, боеприпасов, продовольствия достаточный Мы готовы к сражениям против танков противника.

Самойлов:

– Вопросы есть к товарищу Синявину? Нет? Спасибо, товарищ полковник, вы свободны. Теперь подведем итоги.

Иван Петрович вышел из-за стола, прошелся раз-другой около него, оглядел собравшихся, прокашлялся и заявил:

– Товарищи! Сегодня мы, можно сказать, наглядно убедились, что силы у нас довольно внушительны. У нас округленно 50 тысяч штыков, несколько сот орудий и минометов, 300 самолетов, в числе их 175 бомбардировщиков, более 600 танков, из них большинство новейшие КВ-1 и Т-34. О них хотелось бы сказать особо. По моим сведениям, немцы не знают о существовании в Красной армии таких мощных бронемашин. У них солидная броня, серьезные пушки. Они станут для нас могучим наступательным оружием. Наша задача – умело использовать эту мощь и нанести врагу наибольший урон. Как это сделать, в каком направлении нам выступать, а может, стать в оборону и отражать натиск противника, обо всем этом поговорим после перерыва. Прошу подготовить свои предложения. Перекур продлится два часа. Желающие могут подкрепиться в нашей столовой, – и, обращаясь к правой стороне аудитории, чуть возвысил голос: – Товарищ Панюшкин, подойдите сейчас ко мне.

Когда командир стрелковой дивизии оказался рядом, Самойлов взял его под локоть и отвел его в сторонку. От комдива попахивало слабым перегаром. «Несмотря на приказ, продолжают пить» – непроизвольно мелькнуло в голове командующего. Но сейчас ему было не до этого. Он лихорадочно думал о том, какие слова подобрать, чтобы сообщить полковнику горестную весть. Когда они оказались одни, Иван Петрович, кашлянув, тихо произнес:

– Степан Ермолаевич, от моих людей пришло печальное сообщение. По дороге к Риге прошедшей ночью убита ваша жена Варвара. Стреляли, судя по всему, националисты. Ранено еще несколько женщин из семей ваших командиров. Их перевязали и отвезли в Ригу. Тело вашей жены доставили в вашу часть. Она сидела в кабине полуторки, ее убило, шофер остался жив, даже не был ранен. Примите мое искреннее соболезнование. Можете сейчас возвращаться в штаб.

Панюшкин побледнел, схватился рукой за ветку дерева, его военная выправка осела, но он твердо посмотрел в глаза Самойлова и прохрипел:

– Нет, я останусь, я буду думать вместе со всеми, как отомстить фашистам за Варвару, – повернулся и отошел подальше ото всех, завернув в лесок.

15

Убитую Варвару Панюшкину обнаружил летучий отряд, посланный по приказу Самойлова для реквизиции автомобильного и гужевого транспорта, следующего в Ригу. Пост был установлен в удобном для такой цели – на мосту через реку Лиелупе. Улов оказался богатым. К утру 27 июня было задержано более трехсот автомобилей, из них около ста легковых, и несколько сот повозок, в основном пароконных. Ехали, точнее бежали со всех сторон Курляндии. Спасались главным образом руководящие партийные и советские работники с семьями, милиционеры, прокуроры, судьи. Попадались и командирские жены с детьми. Чем выше был статус беженцев, тем больше скарба везли машины и телеги. Но особенно возмутил членов заградотряда грузовик первого секретаря одного из райкомов партии, на котором были обнаружены четыре фикуса. Ребята их просто выбросили на обочину. Сопротивлялись изъятию транспорта в основном руководители районов и сотрудники правоохранительных органов. А с людьми из НКВД дело чуть было не дошло до перестрелки. Но командир подразделения, комсорг радиоотряда Вася Перепелица, отслуживший действительную, приученный к дисциплине, был неумолим. Он твердил одно и то же:

– У меня приказ – расстреливать каждого, кто отказывается покидать транспорт. Автомобили и телеги с лошадьми направляются в распоряжение военных частей, которые сражаются с германцами. Все шоферы остаются за рулем, возницы за вожжами. Сбежавшие считаются дезертирами и по законам военного времени подлежат расстрелу без суда и следствия. Ставлю всех в известность – в светлое время суток не двигаться по дорогам, вражеские самолеты ведут огонь даже по одиночным гражданским лицам. Надо ждать наступления сумерек.

Сотни беженцев, главным образом женщины и дети, покинув автомобили и телеги, взяв с собой самое необходимое из вещей, двинулись пешим ходом на восток, в сторону Риги. Исключение сделали для семей командиров из стрелковой дивизии Панюшкина, учитывая наличие среди них раненых. Их погрузили в два ЗИС-5, куда они вполне поместились без лишнего скарба. Другие десять автомобилей из дивизии Панюшкина вместе с телом его жены были отправлены обратно в часть. Операция по реквизиции гражданского транспорта продолжалась еще одни сутки, до утра 28 июня, когда стало известно, что немцы подошли к Риге. Наступал восьмой день войны.

16

Во время перерыва совещании Богораз, постучав, вошел в кабинет Самойлова. Тот лежал на кушетке навзничь, не сняв сапог, что было не похоже на аккуратного Ивана Петровича. Тот никак не прореагировал на появление своего замполита, не открыл даже глаза. Богораз, подумав, что командующий спит, открыл дверь, чтобы выйти, но Самойлов остановил его, сел на койку, схватился за голову и вымолвил:

– Илья Гаврилович, я в панике. Я был в разных переплетах, но никогда не терялся, искал и находил выходы из самых неблагоприятных положений. А тут запаниковал. Я не знаю, что делать, как поступить сегодня.

Он встал, подошел к своему заместителю, положил обе свои руки на его плечо и продолжил:

– Задача нерешаемая, Илья Гаврилович. Как двинуть в бой дивизии, которые не способны к сражениям. Солдаты не умеют стрелять, не умеют окапываться, не умеют идти в атаку, в глаза не видели танка, идущего прямо на них, ни разу не слышали вблизи грохота от взрыва снаряда. Артиллеристы понятия не имеют, как веси огонь с закрытых позиций. То есть все эти сотни орудий – просто хлам, металлолом. Танкисты не умеют водить танки и стрелять по движущимся целям. Самолеты кувыркаются в небе, не имея представления о тактике воздушного боя. И это армия? Или просто толпа вооруженных до зубов людей? Как я поведу их в бой, зная, что они или разбегутся при виде вражеских танков или после бомбежки, или просто погибнут, не зная, как можно дать отпор врагу. Вот почему я в панике, Илья Гаврилович. Я не понятия не имею, как мне поступить в такой нелепой ситуации.

– Наверное, Иван Петрович, в этом и кроется одна из причин катастрофы в Прибалтике и в Белоруссии – в плохой выучке личного состава Красной армии. Не только в том, что Германия напала внезапно, не только в том, что наши войска не были развернуты, но и в том, что они банально не умели воевать.

– А командование банально не умело управлять ими, – добавил Самойлов. – Берлинское радио неоднократно язвило по поводу того, что штабы наших армий в первый же день войны потеряли связь со своими корпусами, те – с дивизиями, дивизии – с своими полками. А я ведь знаю, в Западном военном округе неплохо обстояло дело с обеспеченностью средствами радиосвязи. Ну не так чтобы очень, не так, как у нас в Курляндии, но все же при надлежащей тренировке можно было бы обеспечить вполне сносную управляемость войсками. Но не было такой учебы, не было, я это знаю, веры в высокую результативность радио. Вот и смеются сегодня немцы, вот и ликуют.

– Слава богу, у нас со связью хорошо.

– Со связью хорошо, а что толку, – возразил Самойлов. – Дивизии не умеют воевать. Я одно не могу понять, Илья Гаврилович, как можно было допустить такое – неплохо вооружить войска, но не научить их воевать. Чем объяснить подобное головотяпство? Присылают летчиков, которые не умеют вести воздушные бои. Разработали и произвели отличные новые танки, но их поставили на прикол, механики-водители не имеют опыта их вождения, экипажи не умеют стрелять. Имеются в достатке орудия и боеприпасы, но пушкари не способны поражать цели на больших расстояниях. Как такое можно понять? Удивительное здесь и другое, Илья Гаврилович. В армии куча контролирующих органов – и вышестоящие военные инстанции, и политуправления, и особые отделы. А результат – пшик. Почему, не могу понять.

– Наша старая болезнь, Иван Петрович. Погоня за количеством, выполнение планов любой ценой.

– Но черт побери, не в военном же деле! Вот слышал сегодня по московскому радио, что в Смоленске приступили к формированию частей народного ополчения. Нет, вы слышали, Илья Гаврилович, создаются народные ополчения, как во времена Минина и Пожарского! Это означает, что мобилизуют стариков, очкариков, полуинвалидов, суют им винтовки в руки и без всякой подготовки бросят в бой. И все они погибнут. В одночасье. Зачем? Мои мозги отказываются переваривать такое. Что за странное государственное образование – этот Советский Союз!

– Иван Петрович, по поводу нашей тоже непростой ситуации у меня есть такое предложение. Через два-три дня, судя по всему, немцы займут Ригу, и мы окажемся в полном окружении. Мой совет – ни до, ни после не двигаться с места. Вермахт вряд ли остановится специально, чтобы покончить с нами. Он пойдет дальше, как поступил в Белоруссии, оставив глубоко у себя в тылу окруженные Белостокскую и Минскую группировки Красной армии. Немцы уйдут далеко на восток. Оставят, конечно, какой-то заслон против нас, думая, что мы с пеной у рта по примеру окруженных частей Западного фронта начнем прорываться на восток. Мы же, поскольку нас не будут атаковать, приступим к учебе своих дивизий. Боеприпасов у нас много, горючего и продовольствия у нас достаточно, вот мы и начнем наверстывать упущенное. И будем тренироваться, пока нас не станут прижимать. Или сами по своей инициативе начнем тревожить немцев, когда поймем, что кое-чему уже научились. Как вам моя идея, Иван Петрович?

Самойлов удивленно глянул на Богораза:

– Послушайте, Илья Гаврилович, а ведь это в самом деле неплохая идея. Можно сказать, даже сносный выход из, казалось бы, безвыходного положения. При таком подходе мы действительно сможем насолить фашистам. Нет, нет, это даже здорово вы придумали, Илья Гаврилович, – начать масштабные боевые учения. А теперь пора на совещание.

Оба направились к выходу. Но уже у двери Самойлов остановился:

– Да, чуть было не забыл сказать: вы назначайтесь начальником политуправления нашей армейской группировки и должны выступить в конце совещания с задачами политработников в условиях возможного практического окружения наших дивизий. Что вы хотели бы сказать присутствующим замполитам?

– Я буду говорить о том, что всем нам наверняка придется погибнуть и это не надо будет скрывать на политбеседах в ротах и взводах. Но как говориться, погибать, так с музыкой, то есть сражаться до последнего. Это первое. Второе, я призову всех политработников отказаться от политической болтовни, то есть от разговоров о преимуществах социализма, о могущественной силе марксизма – ленинизма, о грядущей мировой пролетарской революции и прочей неуместной трескотни. Основное внимание – боевой учебе, верности Родине, борьбе с фашистскими захватчиками.

– Я предлагаю, Илья Гаврилович, обязательно сказать, чтобы политработники довели до сведения бойцов о роспуске колхозов после войны, если мы победим.

– Откуда это вы взяли, Иван Петрович?

– Если такой вопрос будет задан, ответьте, что данное сообщение получено шифровкой в радиограмме Генерального штаба. Поймите, Илья Гаврилович, подавляющее большинство наших солдат и командиров – дети крестьян. И никто из них, ни один никогда не забудет и не простит грабеж их родителей со стороны советской власти. Я имею в виду насильственное изъятие у них земли, лошадей, скота и создание на этой базе колхозов. Вот вы, например, Илья Гаврилович, смирились бы с кражей вашего кошелька?

– Нет, конечно. Я понимаю, куда вы клоните.

– Вот я о том же. Мы бежим в милицию, когда нашу квартиры обчищают домушники. Но барахло, которое они крадут, не смертельный удар для жизни ограбленных людей. Домашний скарб – дело наживное. А вот для мужика конфискация, говоря языком марксизма, средств производства равносильна гибели его семьи, потому что лишает ее пропитания. И как может он, крестьянин, ограбленный государством, и его сыновья, одетые в шинели, защищать это самое государство? Да, в армии есть жесткая дисциплина, в условиях военного времени имеется реальный шанс быть расстрелянным за невыполнение приказа или за переход на сторону врага. Но этого недостаточно, Илья Гаврилович, для того, чтобы наши солдаты сражались самоотверженно. Страх перед наказанием – не лучший способ повышения боеспособности наших войск. Во время гражданской войны мне хорошо было знакомо душевное состояние тех же мужиков, насильственно мобилизованных в Красную армию. Да, они боялись расстрелов в случае своего неповиновения, а такие расстрелы Троцкий практиковал широко, даже слишком широко. Но как только появлялась возможность удрать, они удирали, причем нередко перебегали в стан белых. И это неудивительно! Ведь что получалось? Советская власть в лице продотрядов отнимало у крестьян зерно, картошку, лошадей, кур, коров, свиней, а потом призывало их в свою армию, чтобы они защищали ее от белых. Вот они и защищали ее из-под палки. Боюсь, что нечто подобное произойдет и в этой войне. На такие нехорошие мысли наталкивают меня сообщения Берлинского радио о массовых сдачах в плен красноармейцев. Называются цифры в сотни тысяч. Вот я, Илья Гаврилович, и придумал байку о том, что после войны в случае нашей победы колхозы будут отменены. Я знаю точно, что роспуск колхозов – мечта всех жителей наших сел и деревень. И я надеюсь, что весть об их ликвидации поднимет боевой дух бойцов и командиров. Он станет выше, если политработники доведут до их сведения, что фашисты, наоборот, ставят задачу сохранить коллективные хозяйства.

… После перерыва Самойлов вышел к командирам, рассевшимся на лужайке под маскировочной сеткой, снова спокойным и уверенным.

– Итак, – заговорил он, – обсуждаем, какие нам предпринять действия с учетом наших неплохих наличных сил и в обстановке стремительного наступления врага в Прибалтике, когда начался штурм порта Либава, когда ведутся бои за овладение Двинском и когда немцы вот-вот захватят Елгаву, а там рукой подать до Риги с перспективой полного окружения нашей группировки.

С места поднялся командир танковой дивизии Грачев.

– Прежде чем высказать свои соображения о наших боевых действия, – заговорил он, – я сначала дополню характеристику наших новых танков КВ-1 и Т-34, данную перед перерывом нашим командующим. Да, товарищи, эти бронемашины – штука грозная, у них действительно мощная лобовая броня и серьезная 76 – миллиметровая пушка. Таких танков у немцев нет. Ни один их них не способен уничтожить наши КВ-1 и Т-34, а те имеют возможность раскрошить германские танки всех марок. Но радоваться нам особенно не стоит. Здесь уже говорилось об отсутствии практических навыков вождения и стрельбы из этих самых грозных орудий. Добавлю и другое. КВ-1 имеет очень слабую трансмиссию. Ненадежно работает двигатель В-2К. Механизм поворота башни быстро выходит из строя. Отсутствует стабилизатор пушки. Оптика удручающая. Теперь о Т-34. Коробку передач у него заклинивает часто, из-за чего двигатель часто глохнет. Поэтому мы стараемся ездить на второй передаче, то есть очень медленно. Никудышный воздушный фильтр, из-за чего 12-цилиндровый агрегат глотает столько пыли и грязи, что у него частенько заклинивают клапана. Т-34 требует до жути многочисленных регулировок и других работ по обслуживанию узлов и агрегатов. Один маленький пример с большими последствиями: через каждый час работы двигателя необходимо смазывать валик водяного насоса поворотом на один – два оборота рукоятки шприца. Через каждые 100 километров пробега требуется вручную смазывать мотор в шестнадцати местах. Летом необходимо промывать воздухоочиститель не реже, чем через 10 часов работы двигателя. В башне танка тесно, оптика тоже жуткая, приборы размещены крайне неудачно. Главные и бортовые фрикционы часто выходят их строя. Гусеницы машины слабые, их берет любой снаряд. Я это к чему говорю? К тому, что не надо строить больших иллюзий относительно новых бронемашин. По крайней мере, они не годятся для больших переходов и значительной удаленности от ремонтной базы. Поэтому я предлагаю следующую тактику использования наших наличных сил, включая танки: встать в оборону, отвлекая на себя вражеские силы; если выясниться, что противник не собирается нас атаковать, самим начать наступление и постараться разгромить его, – и Грачев сел на место.