Мельница времени

Девочка, затаив дыхание, вжалась в стену, как только могла. Баюн вскочил и стремительно двинулся в ее сторону. Но, не дойдя пары шагов, вдруг развернулся и двинулся обратно. Затем влево, вправо. Так он метался несколько минут. Потом замер каменным изваянием и возмущенно возопил:

– Враки все это! Окаянная, такую гадость про меня выдумала! И по всему свету растрезвонила! Про людоедство наплела! А я отродясь ничего скоромного в рот не брал!

Катя с сомнением взглянула на кота и спросила:

– Что же ты мясо совсем не ешь, что ли?

– Совсем! – отрезал Баюн. – Разве что рыбку свеженькую иногда. Я больше молоко люблю, сметанку, сливки. Только вот вкус их давно позабыл. Э-эх!

– Так долго не пробовал? – уточнила девочка.

– Угу, – удрученно кивнул кот. – С тех пор, когда молодым еще был.

– А после, почему не ел? – удивилась Катя. – С желудком плохо стало?

– Да желудок-то здесь причем?! – раздосадовано воскликнул собеседник. – Желудок здесь совершенно не причем! Какой-то желудок выдумала! Не знаешь, так и не говори!

– Ну, не знаю! – с вызовом ответила девочка. – И что?! Ты же ничего не рассказываешь, только раздражаешься!

Баюн несколько успокоился, вздохнул и сказал:

– Эмоции вдруг захлестнули, прости. За долгие годы натерпелся, наверное. А тут еще сметана, как живая, перед глазами встала…

Он немного помолчал, а потом продолжил ровным уже голосом:

– Я еще котенком был, как у меня способности открылись сказки баять. Слух об этом быстро вокруг разлетелся. Вот и начали ко мне с разных сторон подступаться: расскажи да расскажи. А я и рад стараться, что всем удовольствие доставляю. Мало того, стал подмечать, что байки мои успокаивающе действуют. Кто в ссоре и разладе были, примиряются. Кто в тоске и печали, веселеют. Так сколько-то времени прошло – уж в юную пору вступил, – когда однажды мне отец строго так говорит: «Слушай, блаженный! Ты когда думаешь за ум браться? Жить начнешь, как исстари повелось? Давно пора мышей ловить! Учти, задарма никто тебя здесь кормить не будет! Лишний рот нам ни к чему!». Каких мышей, думаю?! У меня с малолетства душегубство отвращение вызывало. Погоревал я, погоревал, потом собрался и ушел, куда глаза глядят. Брел весь день. А к вечеру до деревушки добрался. Слышу, в одной избе ребенок плачет, надрывается. Родители никак сладить с ним не могут. Сел я под окном и принялся сказку мурлыкать. Малыш и угомонился. Хозяйка вышла на крыльцо, приласкала, накормила на радостях. Так и начал от деревни к деревне ходить. Чем отблагодарят, тем и пробавляюсь. А одаривали, надо сказать, щедро. Потом и к именитым дворам стали приглашать, капризных царевен да королевен успокаивать. Ну, из тех, кому ни един жених не мил. И вот как-то призвали меня в терем знатной воительницы. Она с весны до осени по просторам скакала, удалью и силой с богатырями мерялась, целые народы завоевывала. А на зиму спать заваливалась сил набираться. Только уснуть сразу не могла, ворочалась долго. Да оно и понятно: кровь молодецкая гуляет, никак не уляжется, покоя не дает. Надо сказать, я ее скоренько убаюкал. А сам опять по весям отправился. На другой год снова к ней зазвали, потом еще раз и еще. Так и повелось. Только по пятому году дела стали странные твориться. Куда ни приду, всюду с опаской встречают. Детей с улицы бегом уводят, сами в избах запираются, ставни затворяют. Дальше хуже пошло. За вилы начали хвататься. Гонят отовсюду, как чумного. Что, думаю, такое? В толк никак не возьму. В конце концов, когда идти стало некуда, богатырка уговорила у нее в тереме поселиться. И, как виделось, тому рада радешенька была. Что никому, кроме нее, баек моих чудесных слышать не доведется. Поначалу нахвалиться мною не могла. Затем все прохладнее относиться стала. А уж как сюда перебралась, точно с батраком обращаться начала. Только кричит, шпыняет и требует. Знает, что деться мне некуда. Я уж только потом скумекал, что это она обо мне слухи страшные распустила, чтобы окончательно заполучить. Столько времени прошло, а душа нет-нет да болит, что никого больше сказками порадовать не смогу.

Он снова вздохнул и ворчливо добавил:

– А ты: желудок, желудок, почему сметану не ешь.

Девочка, еще не успевшая придти в себя после этого печального рассказа, машинально спросила:

– Кстати, чем же ты тут питаешься?

– Да чем ни попадя, – ответил кот. – Не успела Яга здесь поселиться, как всю живность, словно ветром, сдуло. Даже ягоды с орехами перестали расти. А она, что ни день, есть требует. Ищи, мол, где хочешь. Вот так в поисках промыкаешься, грибок какой ни то захудалый отыщешь, если повезет. Половинку сам съешь, половинку ей несешь. Тут опять брань, крики несусветные. Почему так мало?! Голодом извести хочешь?! Еще и огреть норовит. У нее рука до сих пор, знаешь, какая тяжелая?

И он горестно опустил пышные усы.

Катя поднялась, подошла к коту и нежно обвила руками его шею.

– Бедненький, – прошептала она, – как же ты настрадался! – и сочувственно вздохнула.

А потом добавила:

– Тебе надо уходить отсюда обязательно!

Баюн чуть отпрянул, выпучил глаза и воскликнул:

– Вот ты меня будто не слышала! Куда уходить-то, когда таким жутким чудовищем окрестили?!

– А давай вместе пойдем, – предложила Катя. – Я расскажу, какой ты хороший. Все присмотрятся и убедятся. Потом другим передадут. Так злая молва и развеется.

Сначала кот недоуменно воззрился на нее, точно никак не мог понять, о чем идет речь. Поразмышляв недолгое время, он с сомнением в голосе спросил:

– Ты, правда, так расскажешь?

Девочка утвердительно кивнула.

– Тогда, давай! – радостно выпалил Баюн.

– Собирайся! – бодро скомандовала Катя. – А то Яга, наверное, скоро вернется. Если успеет к дочерям заскочить, мне точно несдобровать. Одна надежда, времени не хватит, если вдруг за какой душой долго гоняться будет.

Тут глаза кота коротко вспыхнули, точно его посетила некая мысль.

– Кстати, о душах ты очень вовремя вспомнила! – взволнованно сказал он. – Сейчас мы ей устроим! – и с довольным видом потер лапы.

Он подскочил к голбцу и принялся открывать дверку. Но та, несмотря на его размеры и мощь, никак не хотела подаваться.

– Слушай, ну ты и время нашел с дверью возиться! – затеребила его девочка. – Не до того сейчас! Бежать надо!

– Да погоди ты! – бросил кот через плечо. – Время еще есть. А это – основной эффект будет!

И торопливо пояснил:

– В обычных домах голбец куда ведет? Правильно, в подвал или подпол. А здесь – в Преисподнюю. Через полый столб, на котором избушка стоит. Вернее, это прежний богатырский хвост Яги, который окостенел и отпал. На его месте у нее сейчас другой, поменьше. Вот она души туда шасть и дверцу накрепко прихлопывает. А мы ее сейчас откроем!

– И все невинные души выпустим?! – догадалась Катя.

– Угу! – кивнул пыхтящий от натуги Баюн.

Девочка бросилась в ту сторону и тоже вцепилась в дверь. Они дружно дернули и … ах! В мгновение ока все вокруг залилось переливчатым сиянием. Из образовавшегося отверстия стремительно потянулся шлейф светящихся пылинок. Они были разные в размерах: какие больше, какие меньше. Но каждая без исключения издавала чистый мелодичный перезвон и сияла цветами радуги. Все это стало вытекать через дверной проем избушки и устремляться к небесам.

Катя, коротко полюбовавшись представшим зрелищем и необычайно довольная своим поступком, спросила:

– Теперь-то бежим?

– Да, – ответил кот, – вот теперь можно.

– Тогда пошли, – сказала девочка, – тут до поваленного дерева совсем недалеко.

Баюн отрицательно покачал головой.

– Нет, – возразил он, – там – только вход, обратно выбраться не удастся. Выход – с противоположной стороны, значительно дальше.

Кате невольно вспомнился испуганный кузнечик. Как он там? Неужели бедолага, притянутый неведомой силой, пересек невидимую границу, где находится коварный вход? Или, может, ему, маленькому и неприметному, удалось все-таки отделаться от губительной магии? Просочиться, вжимаясь в землю, меж травинок и вернуться в родное поле? Хорошо бы.

В это время кот улегся на живот, вполз до пояса под полати и принялся там шарить. Оттуда сразу же поползли клубы потревоженной пыли. Баюн что-то недовольно ворчал, чихал и отплевывался. Судя по доносившимся звукам – громыханию, шуршанию и стуку, – он явно что-то искал.