Мельница времени

Старик кружил вокруг нее, забегал то с одной стороны, то с другой, вертел головой с боку на бок, как удивленная курица. И при этом сбивчиво бормотал что-то невообразимое:

– Ах, какой смарагд! Как густо зеленью исходит! А лал! Это не просто сардис, не просто червонный яхонт, это – настоящий ратна-радж! Так и полыхает огнем! А лунник, лунник-то какой! Настоящим льдом искрится и прохладой успокаивает! Редкостное сочетание, редчайшее просто!

Он захихикал, с довольным видом потер руки, а потом сухо бросил:

– Распутать! Живо!

Пауки, толкая друг друга, фанатично бросились выполнять приказ. Катя уселась и принялась растирать порядком затекшие уже руки. Она предпочла пока хранить молчание, поскольку после произошедшего и произнесенного в ее голове царил сплошной сумбур. Поэтому говорить что-то невпопад совершенно не хотелось. Вдруг только хуже будет?

Нависающий над девочкой старик подбоченился и самодовольно произнес:

– Дарую тебе жизнь! Цени! Будешь частью моих сокровищ. Здесь можешь бродить беспрепятственно. Только туда, – он указал в сторону свечения, – ни-ни! И за пределы – не вздумай! Я на своем чудесном коне тебя в два скока настигну. Тогда пощады не жди!

Он развернулся и со словами: «Пойду сосну недолго, что-то умаялся сегодня», – двинулся в один из боковых проходов. Пауки гурьбой подобострастно поспешили вслед за ним. Вскоре девочка осталась совершенно одна. Она растерянно огляделась по сторонам и подумала:

«Ну и что теперь делать?».

И тут же сама себе ответила:

«К свечению идти надо пока он спит. В звуки вслушиваться. Может, нужный как раз и обнаружится. Тогда и видно станет, как дальше быть».

И она с оглядкой на цыпочках направилась туда, куда пыталась попасть раньше. По мере продвижения свет прибавлялся, а звучание становилось отчетливее. Вскоре стало видно, что впереди нечто не просто светит, а переливается всеми цветами радуги в сопровождении негромкой музыки. Ее мотив был нежным и немного печальным, но необычайно притягательным.

Вскоре проход закончился, и Катя очутилась на пороге огромной пещеры, уходящей сводами высоко вверх. Несколькими ступенями ниже, как в обширной чаше, насколько хватало глаз, громоздились груды самоцветных камней. Гордо сверкали алмазы, зеленели изумруды, синели сапфиры, алели рубины. Александрит, щедро демонстрируя свои свойства, прямо на глазах менял окраску с темной сине-зеленой на красно-фиолетовую. Пригоршни опалов напоминали цукаты на праздничном торте, являя окружающему все богатство своего разноцветья. Лежащие вперемежку желтые, красные, оранжевые и голубые камни выглядели аппетитно и торжественно. Полупрозрачный жадеит спорил изумрудной тональностью с прославленным малахитом и более скромным змеевиком. Чароит благоухал пышными кистями распустившейся сирени, орлец наливался спелой вишней и малиной, а гранат манил сладостью налитых изюмин. Гагат мерцал черными слезинками смолы и лелеял солнечную насыщенность рассыпанного рядом янтаря. Каждый камень, каждый цвет звучал то непрерывно, то с паузами на определенной ноте, что и порождало эту удивительную мелодию. Она восходила под купол пещеры, отражалась от него и, множась эхом, оплывала по стенам и волнами растекалась в стороны, докатывая до входа внутрь скалы, где ее Катя и уловила.

Девочка вдруг вспомнила, как однажды из любопытства заглянула в статью какого-то научно-популярного журнала, который в тот вечер с увлечением читал папа. В ней ученые дяденьки на полном серьезе утверждали, что каждый цвет способен издавать определенное звучание. А каждая нота ассоциируется с конкретным цветом. Только далеко не всякий способен такое видеть и слышать, лишь особые приборы. Тогда еще она подумала, что в этом нет ничего странного. Ведь не зря же и нот, и цветов поровну, а именно семь. Но сейчас, когда все кругом светилось и звучало, заветного журчания, увы, не доносилось. Катя понурила голову и грустно вздохнула.

И тут же, будто вторя ей, недалеко раздался шумный горестный вздох. Девочка вздрогнула от неожиданности и глянула в ту сторону. Сначала кроме плотных стен, расцвеченных богатым отблеском камней, видно ничего не было. И лишь внимательно присмотревшись, в одной из них она, наконец, различила неширокую трещину. Недолго поразмыслив, Катя осторожно двинулась в ту сторону.

За разрывом в стене находилась тесная полутемная пещерка. Половина и без того невеликого ее пространства была захламлена грудой запыленных, местами подернутых паутиной доспехов, мечей, копий и щитов. В одной из стен высоко над землей виднелся крепко вбитый слегка тронутый ржавчиной крюк. На него был накинут прочный кожаный повод, надежно пристегнутый к уздечке. Она же, обильно изукрашенная каменьями и золотом, красиво облегала голову чудесного коня. Его шерсть отдавала изумительным золотистым отливом, а длинный хвост и пышная грива – серебряным. Судя по стати, это был не простой конь, а настоящий богатырский. Только стоял как-то по-сиротски: неловко боком, едва умещаясь на оставшемся свободным пятачке. Он вновь испустил тяжкий вздох, скосил на девочку печальный изумрудно-зеленый глаз и шевельнул иссохшими губами.

«Да он от жажды мучается! – догадалась Катя. – Изверги! Когда же его поили-то в последний раз?!».

Она обвела взглядом окружающее пространство, но никакого ведра с водой или другой подходящей емкости не обнаружила. Искать воду самой в незнакомой пещере показалось ей делом и вовсе бесперспективным. Она здесь вообще-то есть? А если и найдется, то в чем нести? Не в щите же, который в щель плашмя не пройдет. Да и удержать его вряд ли получится. И тут в ее голове возникла очень удачная, как показалась, мысль: выпустить коня. Может, он сам воду найдет? Вот только как до крюка добраться?

Но лишь только девочка подошла ближе, как конь, словно прочитав ее мысли, послушно преклонил передние колена. Катя вскарабкалась к нему на спину, он выпрямился, и она, потянувшись, сбросила повод с крюка. Конь благодарно фыркнул и двинулся наружу. Девочка из любопытства поспешила следом. Он ступал очень аккуратно, как человек, идущий на цыпочках, будто цоканьем копыт боялся разбудить грозного старика. Стоило ему появиться, как камни замигали чаще и приветливее, а в мелодии зазвучали радостные нотки. Конь шел, кивая головой в такт шагам, будто приветствовал дорогих сердцу друзей. Так, неспешно лавируя между грудами и россыпями, они достигли середины пещеры.

В самом ее центре столбчатыми гранями сиял и переливался цветом морской волны большущий, в рост человека кристалл аквамарина. Пожалуй, в размерах он значительно превосходил известный всему миру камень массой в сто десять с половиной килограммов, найденный в Бразилии в тысяча девятьсот десятом году.

Конь вновь преклонил колена и хрипло, чуть слышно промолвил:

– Пусть источник отворится, даст коню воды напиться!

Кристалл мелко задрожал и натужно отъехал в сторону. Под ним оказалась каменная чаша, полная прохладной чистой воды. Конь припал к ней и с жадностью взахлеб принялся пить. Когда жажда была утолена, он обратился в девочке:

– Попей.

Теперь его голос звучал сочно, от хрипоты не осталось и следа.

– Да я вроде пока не хочу, – ответила та.

– Зря, – произнес собеседник, – другой случай может долго не представиться.

Они немного постояли. Наконец, конь сказал:

– Ну, как знаешь. Долго раздумывать времени нет. Пора обратно. А то Кощей увидит, беды не оберешься, – и, развернувшись, двинулся к своей каморе.

– Кто … увидит?! – машинально последовав за ним, огорошено спросила Катя.

– Кощей, – повторил тот. – Неужто не слышала о таком?

– Какое там не слышала?! Сто раз, наверное! – махнула рукой девочка.

– А если слышала, да еще сто раз, тогда зачем явилась? Непонятно что-то, – сказал собеседник.

– И мне непонятно, – вздохнула Катя. – Не понятно, как. Я вообще в другую сторону шла. Да только угораздило, решила вещь одну проверить.

– Это какую же?

– О входах, выходах. Если вход никак не может быть выходом, то по логике и выход никак не может быть входом. А оказалось, может.

– Ну, это – понятно, – закивал головой конь. – Так всегда с выходами из плохого в хорошее бывает. Вот они человеку помогут из трудного положения выбраться, а тот, вместо того, чтобы вздохнуть с облегчением и дальше идти все оглядывается, мыслью туда вернуться норовит. Выходы и обижаются, что зря выручали, вредничать сразу начинают, чтобы проучить. Чтобы впредь неповадно было на дурное оборачиваться. Иначе так всю жизнь загубить можно, если постоянно к прежним невзгодам обращаться. Все время, например, помнить, кто тебя, чем когда обидел. Не дело это. Ох, не дело. Такие мысли душу отяжеляют, ей потом воспарить трудно будет.

– Да я об этом знаю, – сказала девочка. – Тут другое совсем.

– А-а, – протянул конь, – тогда извини, что наговорил столько. Это я по беседе душевной истосковался, словом перекинуться не с кем.

В это время они вошли в его каменное стойло.

– Ты давай-ка повод на крюк накинь, чтобы все чин по чину было, – обратился он к Кате.

Когда все было исполнено, конь вздохнул с видимым облегчением. Наверное, до этого он всерьез беспокоился из-за своего самовольного выхода к источнику, опасаясь гнева Кощея. Взглянув на девочку благодарными глазами, он потеплевшим голосом произнес:

– Спасибо тебе, милая, что напоила вдосталь. Как зовут-то тебя, спасительница?

– Меня – Катя. А тебя?

Тот немного помолчал, а потом задумчиво вымолвил:

– Странно получается. Столько лет на свете живу, а имени-то у меня и нет. Все только чудесным конем называют. Будто я какие чудеса творить умею. Иные, правда, еще Яр-конь величают.

– Это – потому что яростный, вспыльчивый и буйный? – опасливо спросила девочка и на всякий случай отошла на пару шагов в сторону.

– Нет, – замотал он головой, и его грива потекла красивыми переливами, – не бойся. Это – потому что сильный, быстрый и светлый.

– Так чего же ты, светлый, тогда у Кощея живешь?! Тоже как-то непонятно, – изумилась Катя.

– Так получилось, – вздохнул тот и понурился.