Мельница времени

Михайло, словно раздираемый сомнениями, сначала бросил взгляд на крепкие жерди ограды, потом на сородича и с беспокойством промолвил:

– А ежели обратно не обернемся?! В последний раз такое, когда случалось-то?! Когда молодыми совсем были!

– Другого выхода нет! – с жаром выкрикнул Степан. – А с ними, с безоружными, что будет, когда те прорвутся?! – и кивнул в сторону столпившихся односельчан. – Если что не так с обратным ходом станет, в лесах расселимся. Зато живыми останемся! Решайся!

Жерди ограды под ударами нападающих жалобно затрещали. Михайло посмотрел на испуганно жавшуюся к подолу Марфы Дуняшу, на выжидательно взирающих на него соседей и, наконец, крикнул:

– Детей – по домам! Живо!

Затем резко повернулся к изгороди, сорвал с себя шапку и со словами: «Эх, мать честная! Была, не была!», – с силой бросил ее на землю.

Катины глаза округлились от изумления – из-под копны русых волос Михайло тоже торчали медвежьи уши! Их бурая шерсть поползла в стороны, стремительно заполоняя сначала голову и лицо. Потом она двинулась дальше, поглотив плечи, шитый ворот рубахи, ее подол и, наконец, порты. Миг, и перед жителями возник огромный матерый медведь. По его примеру мужчины принялись срывать с себя шапки, а женщины – платки и бросать их оземь.

Прошло всего ничего, как улицу заполонила яростно ревущая медвежья стая. Ведомая вожаком, она устремилась через пролом в изгороди, прорубленный в этот момент Ягинями. Перед таким неожиданно явившимся, сметающим все на своем пути ураганом нападающие дрогнули и отпрянули назад. Их кони шарахнулись в сторону и с выпученными от охватившего ужаса глазами, разбрасывая изо рта хлопья пены, во весь опор помчались к лесу.

Бежавший первым Михайло встал на дыбы, махнул могучей лапой и разом сокрушил трех ближних к нему воительниц. Следовавший за ним Степан мотнул лобастой головой и снес еще двух. Остальные медведи, вырвавшись на простор, тоже не теряли времени даром и вовсю давили, рвали зубами и полосовали когтями. Куски щитов, обломки мечей и обрывки кольчуг летели во все стороны. Баюн вместе с Яром стрелой носились по лугу, орудуя когтистыми лапами и мощными копытами.

Стоявшая рядом с Катей перед красным окном Дуняша, неотрывно следившая за боем, то и дело подскакивала от охватившего ее возбуждения и размахивала крепко сжатыми кулачками: так их, так их, так их!

Яжа и Серпента, сражаясь плечом к плечу, ловко орудовали двумя парами мечей, изо всех сил стараясь сдержать натиск и переломить ход боя. Но минута проходила за минутой, а они шаг за шагом отступали. Неожиданно обе насторожились, чуть повернули головы в сторону леса и вслушались. Оттуда, прорываясь сквозь шум боя, вновь послышался гнетущий голос Яги, которая что-то выкрикивала на магическом языке. Сестры переглянулись и, не сговариваясь, издали протяжный гортанный крик. Разрозненные ряды Ягинь, повинуясь команде, оттянулись назад. Отступив на безопасное расстояние, они быстро перегруппировались. Передняя часть строя, авангард, покрылась двумя ярусами плотно примыкающих друг к другу щитов.

Медведи дружно бросились на оплот воительниц. Но лишь только они его достигли, как между щитами стремительно выметнулись копья. С нескольких сторон послышались стоны раненных. Стая отпрянула. А ощетиненная острыми жалами наконечников броня двинулась вперед. Вдобавок ко всему в тыльной части отряда, в арьергарде, поднялись в рост лучницы и осыпали зверей стрелами. Часть из них достигла цели. В воздухе снова возникли преисполненные страдания стоны. Медведи рассеялись по лугу и попытались атаковать поодиночке.

Михайло метался из стороны в сторону, стараясь наброситься на противника то содного бока, то с другого. Но каждый раз на подступах его встречали безжалостные острия копий и стрел. Ягини неумолимо надвигались. Положение становилось отчаянным.

Видя это, Дуняша вдруг распахнула настежь окно и звонко крикнула:

– Эй, кто не трус! Выходи!

И стремглав выбежала на улицу.

Да, трусов здесь, видно, отродясь не водилось. Потому что через миг у дома Михайло уже стояла толпа ребятни. Все с вниманием взирали на Дуняшу, хотя она и была самой младшей.

– Там родителей обижают! – с жаром выпалила она. – Пособить надо! Все – за мной!

С этими словами она проворно скинула платочек и бросила его оземь. Нежный золотистый пушок на ее маленьких пухлых ушках легонько колыхнулся. Будто сомневался, можно ли покрывать такую кроху. Но потом все же пополз, с каждой секундой все быстрее и быстрее.

Ребята, поразевав рты, молча, наблюдали за этим превращением. Никому из них ни разу подобное делать не доводилось. Да и опасно это, пока в зрелый возраст не войдешь. Обратно можно не возвратиться.

– Что, сдрейфили?! – неожиданно крикнул Егорка. – Эх, вы! А еще Берендеями называетесь!

И он с силой шваркнул шапкой о землю.

В воздухе возникли частые хлопки – шапки и платки посыпались градом.

Урчащая стая вслед за маленьким медвежонком поспешила в сторону от главных ворот. Отбежав на некоторое расстояние, она перелезла через изгородь и стала крадучись, но поспешно обходить место боя. И через некоторое время незаметно вышла в тыл Ягиням.

Золотистый медвежонок коротко взревел, и все бросились вперед. Неожиданно напав, они принялись кусать и царапать так отчаянно, что незащищенный сзади строй врагов моментально распался. Многочисленные мохнатые комки, цепляясь острыми когтями, висли на руках и плечах Ягинь, сковывая их движения. Те, что было сил, отмахивались, пытались их стряхнуть, скинуть и тем самым вынужденно отвлекались от сражения. Воспользовавшись этим замешательством, взрослые медведи снова сбежались вместе и возобновили атаку.

Осознав, что их ловко провели, Яжа пришла в ярость. Нападение на Берендеев грозило закончиться полным провалом. Нужно было что-то срочно предпринимать. Она обернулась, ища глазами Серпенту, с которой в трудных ситуациях привыкла советоваться. Тут ее взгляд упал на маленького медвежонка, который отважно подбирался к хвосту сестры с намерением в него вцепиться.

– Мохнатое отродье! Сейчас ты у меня узнаешь! – злобно пробормотала Яжа и выпустила обильную струю яда, нацеленную в глаза зверю.

Но тот, каким-то чудесным образом заметив это, успел вскинуть лапу, и обжигающий сгусток пришелся на нее. Медвежонок сморщился от боли и жалобно заскулил. И тут же ему в ответ раздался медвежий рев. Из середины стаи вверх резко взметнулась огромная медведица. Она встала на задние лапы и снова взревела. Звук был настолько громким и грозным, что даже круглоликая луна, с любопытством следившая за битвой, зажмурилась от страха. Не медля ни секунды, медведица напролом ринулась вперед. Ни направленные копья, ни нацеленные стрелы не имели для нее сейчас никакого значения. Ведь ее детеныш был в опасности!

Вот оно, удивительнейшее творение природы, материнское сердце! Нет, не просто анатомический орган, а именно творение. Способное сквозь шум битвы, сквозь дожди и вьюгу, через сотни километров чувствовать своего ребенка. Способное щемить так, как не болит ни одна, даже самая чудовищная, рана, когда ребенку плохо. Способное радостно колотиться и выпрыгивать из груди, когда у него все хорошо.

Послушайте меня! Уделяйте каждую свободную минуту своим матерям! Пока они еще здесь, пока они еще рядом…

Медвежья стая подхватилась и следом за Марфой бросилась на защиту своих детей. Против такого напора выстоять было уже невозможно! Яростно ревущий поток прошел по вражескому войску, как каток по мягкому асфальту. Одни, в панике побросав оружие, бросились наутек. Другие, вдавленные до пояса в землю, вскидывали руки и молили о пощаде. Но их никто и не думал добивать. Медведи подбегали к медвежатам, обнимали, тыкались в них носами и радостно облизывали с головы до пят.

Вожак задрал голову и взглянул на небо. Показалось, что восточный край начал светлеть. В его глазах мелькнула тревога: не опоздать бы с обращением. Он бережно выхватил из объятий медведицы раненного медвежонка, трепетно прижал к своей груди и поспешил к околице.

Вбежав внутрь ограды, он выискал среди разбросанных повсюду платков нужный и попытался надеть его на голову дочери. Но неуклюжие когтистые лапы не слушались, никак не могли обвить концами подбородок и тем более завязать узел. Медведь мотал головой, досадливо урчал, но ничего не получалось. Он занервничал и начал остервенело теребить платок, будто именно тот был виноват в том, что не завязывался. Остальные медведи сгрудились вокруг и взволнованно наблюдали за его движениями. Но сами почему-то никаких действий не предпринимали.

«Чего они ждут-то?! Им же до света в человеческий облик вернуться надо! Не успеют ведь!», – сокрушенно подумала Катя.

Ей было ужасно жаль добрых Берендеев, которые, ведя начало от медведей, так свыклись с людской жизнью.

И тут она догадалась:

«Они ни платок, ни шапку надеть не посмеют, пока вожак пример не подаст!».

Эта мысль пронзила, как током. Катя сорвалась с места, врезалась в толпу медведей и начала их расталкивать. Звери недовольно урчали, огрызались и неохотно подавались в стороны.

– Да отойдите же, ну! – призывала Катя, тыча руками в мохнатые тела. – Живее, живее! Потом будете претензии предъявлять!

В кое-как высвободившемся пространстве она углядела шапку Михайло, схватила ее и водрузила ему на голову. Тот с трудом отвлекся от платка дочери и недоуменно вытаращился на девочку.

– Натягивай ее на уши! Давай же, давай! – уже в полный голос кричала она.

Наконец, вожак, кажется, понял, что от него требовалось. Он зацепил шапку когтями и потянул вниз. Катя глядела на него с замиранием сердца. Но пока ничего не происходило. Теперь уже она с тревогой смотрела на небо. Скоро рассветет! Ой, совсем скоро! Неужели что-то не так пошло, и они не обратятся?!

Но тут, когда Катей было готово завладеть полное отчаяние, шерсть на лапах медведя вдруг начала редеть. Сначала это происходило медленно, едва заметно. Словно звериное начало никак не хотело отпускать Михайло в его человеческую жизнь. Но потом дело пошло быстрее. Когда вытянутая медвежья морда приобрела форму лица, старшина осторожно приоткрыл дрожащие веки. В его глазах стояли слезы радости.

– Обратился! Обратился! – счастливо закричал он.

Как по команде, медведи начали расхватывать свои шапки и напяливать их на головы. Приняв человеческий облик, они поднимали платки и проворно завязывали их на головах медведиц. Те, обернувшись женщинами, вместе с мужьями принимались поспешно обряжать детей.

Пока Марфа занималась остальными, Михайло быстро расправил платок, покрыл им голову своей любимицы, нежно, чтобы было не туго, обернул концы под подбородком и завязал аккуратный узелок. Золотистая шерстка начала пропадать. Вот из-под нее показались лыковые лапоточки и ладошки. Вот – вышитый подол сарафана и края рукавов. Дуняша начала радостно размахивать руками и пританцовывать.

– Стой, стой, угомонись! – пытался сдержать ее отец. – Не время пока!

Но девочка, еще полностью не освободившись от шерсти, продолжала самозабвенно кружить и мурлыкать какую-то мелодию. Остальные дети, сгрудившись вокруг нее, принялись подпевать. Им было ужасно смешно наблюдать за таким чудесным превращением. Они смеялись и легонько толкали друг друга. На улице возникла веселая кутерьма.

– Идите сюда, не толпитесь! – звучали с разных сторон призывы родителей.

Но охваченная восторгом разрезвившаяся ребятня не обращала на это никакого внимания.