До рассвета оставались считанные минуты. Взрослые то и дело поглядывали на небо, но уже чувствовали, что дети, главное сокровище их жизни, успеют оборотиться. Полностью поглощенные этим занятием, они ни на что другое не обращали внимания.
В это время на дальнем краю поля у самого леса стал стремительно расти холм, который кто-то невидимый нервно выталкивал из недр земли. Скоро на его вершине появилось омерзительное безбровое существо с набрякшими веками. Оно выпростало костлявую руку. Скрюченные пальцы судорожно сжимали небольшой предмет, похожий на кусок золота. Его внешняя сторона была гладко отполирована.
Озем покрутил им и поймал лунное сияние. Оно приняло от металла желтизну, и его отраженный свет, став похожим на солнечный луч, устремился в сторону деревни.
Эх! Вот не зря же взрослые постоянно призывают детей слушаться. От этого только одна польза. Потому что старшие, будучи детьми, не раз на себе испытали последствия собственных ошибок. Поэтому и советуют, как их избежать.
Мстительное световое лезвие ударило в центр беспечно резвящейся массы! Коротко метнувшись из стороны в сторону, оно тут же пропало. Холм стал стремительно проваливаться внутрь. Земля выровнялась, будто вовсе ничего и не было.
Почти тут же с поднебесья скользнул первый солнечный луч. Он был маленький, тоненький, но самый нетерпеливый и резвый. Стремительно пробежав по шелому крыши, он вскочил на конек, а затем, как шаловливый школьник по перилам, лихо скатился по причелине вниз. Достигнув земли, он неярко осветил окружающее.
В деревне мгновенно воцарилась мертвая тишина. Все замерли, словно окаменели. В середине обернувшихся уже детей стоял десяток ребятишек … с медвежьими головами! Тех, кого до этого успело задеть отраженное жало коварного Озема. Среди них были и Дуняша с Егоркой.
К небесам вознесся многоголосый плач. Отцы и матери стремглав бросились к детям. Они нервно снимали с них платки и шапки, затем надевали снова и снова. Обезумевшие от горя родители изо всех сил старались обезвредить губительные чары. Но тщетно!
Вслед за первым дружно двинулись и другие лучи. Они шествовали степенно, торжественно, неспешно отодвигая ночной покров. Так обычно на праздники раскрывают подарки. Слой за слоем снимают оберточную бумагу, чтобы, в конце концов, явить долгожданное чудо. Все окрест начало заливаться благодатным светом.
Но сегодня он никого не радовал. Даже полученные в бою раны не доставляли такой боли, как вид несчастных малышей. Те обескуражено смотрели друг на друга и никак не хотели верить, что такое случилось именно с ними.
Михайло присел на корточки и, крепко прижав к себе Дуняшу, начал раскачиваться, будто пытался ее убаюкать, успокоить. По его бородатому лицу побежали мокрые дорожки. Он, большой, крепкий и мужественный плакал и не стеснялся своих слез.
– А они такими и останутся? – едва слышным шепотом спросила Катя стоявшего рядом Баюна. – Неужели совсем помочь нельзя?
Но в воцарившейся кругом тишине ее голос прозвучал необычно громко. Так, что его все услышали.
Старшина вскинул на девочку покрасневшие глаза и промолвил:
– Помочь? Наверное, можно. Предание гласит, что о наших невзгодах главному дереву поведать надо. Оно у Синь-озера растет, которое в центре леса раскинулось.
– Тогда вам сейчас же отправляться надо, – сказала Катя, – помощь в беде просить.
– В том-то и закавыка, что мы не в силах, – вздохнул Михайло. – Нам туда заказано. Безвозвратно в медведей можем обратиться. Поговаривают, в прежние времена наши пару раз отваживались в тот лес ходить. Да только ни один не вернулся.
– Что же тогда делать? – задумалась девочка. – Дерево есть, но обратиться к нему нельзя. Прямо, как в пословице: «Близок локоток, да не укусишь».
– Может, ты выручишь? Сходишь? – вдруг прозвучал робкий голос Марфы. – Больше-то некому.
– Я? – удивилась Катя. – Так я же не Берендей!
– В предании о том, кто поведает, ничего не говорится, – тихо сказала Марфа.
От такого неожиданного предложения девочка только и смогла, что шумно выдохнула воздух. Пф-ф! Снова брести в чащу ей совсем не хотелось. За это время с лихвой хватило Яги, Кощея и чертей.
«А если там еще и болота, – напряженно размышляла она. – Мне вот только с упырями встретиться не доставало!».
От воспоминаний о студенистых, истекающих противной слизью существах по телу побежал мелкий озноб.
– А нельзя, чтобы Баюн туда отправился или Яр? – спросила она. – Они тоже поведать могут. Баюн, думаю, еще как сумеет!
– Нет, – покачал головой Михайло. – Звери то дерево далеко стороной обходят, опасаются. При их приближении оно волноваться начинает, ветвями шибко размахивает. Зашибить может ненароком. Тогда и разговор не состоится.
– Конечно, неволить мы не может, – снова заговорила Марфа. – У тебя – своя забота, журчание искать. Только им-то, каково будет всю жизнь мыкаться? – и кивнула на ребят.
Катя обвела взглядом сельчан. Взрослые, чьи дети пострадали, смотрели на нее полными мольбы глазами. Да и остальные были печальны, воспринимая чужое горе, как свое. Тут ее взор упал на Дуняшу с низко опущенной, несоразмерно большой мохнатой головой. Она стояла, доверчиво прижимаясь к отцу, будто искала в его могучих объятиях защиту и надежду на исцеление. Которую, увы, он ей дать не мог.
– Ладно, я пошла, – решительно сказала Катя и двинулась к воротам, намереваясь направиться к лесу, откуда ночью явились Ягини.
– Ой, что ты, что ты! – замахала руками Марфа. – Тебе в другой лес надо! Видишь, на той стороне реки. Тут близко! Может, и за день обернешься!
В ее торопливой, чуть сбивающейся речи сквозила радость и облегчение. Вокруг разом наступило оживление. Будто со всех свалился камень мучительного ожидания и безысходности.
«И то хорошо! – подумала девочка. – Хоть не к Яге!».
– Ты погоди немного, – благодарно обнял ее за плечо Михайло. – Марфа тебе сейчас снедь в дорогу соберет.
Катя отошла в сторонку и присела на крыльцо. На его перилах проветривался домотканый половичок из разноцветных нитей, такой чистенький и ровненький, что девочка невольно залюбовалась им. К тому же он очень напоминал те, что во множестве устилали пол бабушкиного дома. Сразу повеяло родным и близким: духмяным разнотравьем, печным дымком, надежностью древних стен. Тут она увидела, что из одного края неаккуратно торчит белая нить и решила ее выдернуть. Но только потянула, как следом появилась вторая, синяя, а за ней третья, красная. Смутившись – так весь половичок распустить можно, – девочка задумалась, решая, куда бы их деть. На ступени крыльца бросать неловко, рядом – тоже. Поэтому она решила смотать их и убрать в карман. Но лишь начала это делать, как нити сами собой стали сплетаться, покрываться затейливыми узелками, пока, наконец, не приняли форму, напоминающую браслет. Он тут же изогнулся плавной дугой и обвил запястье девочки.
«А что, очень даже симпатично получилось», – подумала Катя и в ожидании Марфы принялась оглядываться по сторонам.
Только теперь она обратила внимание на бурые пятна, покрывавшие рубахи и сарафаны некоторых жителей, следы полученных ранений. К счастью, ни одно из них не было серьезным.
Воспользовавшись паузой, сельчане принялись залечивать их. Всяк употреблял то, что считал наиболее подходящим и привычным. Одни накладывали луговые травы: зверобой, череду, вьюнок, лопух, василек и щавель. Другие – лесные: бурду, зимолюбку, репешок, листья вяза. Третьи отдавали предпочтение речным растениям: водяному перцу и «порезной траве», камышу. С последнего снимали кожицу и использовали белоснежную, похожую на вату сердцевину. Иные же просто собирали паутину, скручивали ее посолонь, по часовой стрелке, в гнездышки и прижимали к ранам. Все это для прочности прихватывали повязками из верхнего тонкого слоя бересты.
Кстати, запомните на всякий случай. Если какая неприятность на природе приключится, всегда можно воспользоваться. Очень даже помогает. Потому что все это – проверенные поколениями наших предков надежные средства.
– Тятенька, у меня тоже ручка болит, – раздался жалобный голосок Дуняши. – Ягиня вон, как ядом обожгла.
Она закатала рукав и обнажила поврежденное место. Кожа предплечья была пунцового цвета и кое-где покрылась волдырями. Михайло внимательно осмотрел ожог и сказал:
– Не волнуйся, кровинушка моя, ничего страшного. Как медведи к пчелиным укусам не восприимчивы, так и мы – к яду Ягинь. Главное, не в глаза. Пройдет скоро, потерпи.
Но для скорейшего выздоровления он все же смазал руку дочурки медом, который, как известно, очень хорошо снимает ожог.
Подошла Марфа с небольшим узелком, похожим на платок Дуняши. Положив его на ступеньку, она взглянула на Катину руку.
– Ой, какая же ты молодец! – воскликнула она, любуясь утонченным узором. – Науз себе сплела!
– Что сплела? – не поняла девочка.
– Науз, оберег такой старинный, – ответила та, – от злых чар защищает очень сильно. Эта ткань, – она кивнула на половичок, – особенная, из одолень-травы сплетена. А трава та из чистейших вод, что в Вырии протекают создана. Вот потому-то никакая нечисть с ней справиться не в силах. Сама Мать Сыра-Земля к сему руку приложила, моей бабушке, травнице великой, место указала, где ее сыскать, потому, как она не каждому в руки дается.
Потом она обняла девочку и добавила:
– Мне спокойнее будет, коли он при тебе. А то всю душу уже извела, что тебя идти уговорила.
– Вы не переживайте так, – ответила Катя. – Я и сама готова была – мне Дуняшу очень жалко.
Та тут же подбежала.