Зверье спустилось с берега на лед реки и двинулось к нечисти, намереваясь оттеснить ее к проруби, куда она, согласно озвученным столетия назад условиям, должна была добровольно кануть в последнюю минуту Святочных праздников. Но та, уже придя в себя после ошеломляющего светового потока, вознамерившись попрать установленный ранее закон и навеки остаться властвовать на земле, подчиняться явно не собиралась. Нелюди взвыли, завизжали на разные голоса и бросились на Старых. От такой неслыханной дерзости те даже оторопели: надо же, против данных обещаний вздумали пойти! Воспользовавшись их замешательством, нечисть ринулась в атаку.
Святочницы, размахивая длинными, как сабли, когтями, со свистом полосовали воздух и сыпали удары направо и налево. Хухлики гроздьями висли на лапах зверей и отчаянно царапались. Кулешата подпрыгивали и сверху обрушивались на незащищенные спины, вгрызаясь в них острыми зубами. Шиликуны пыхали пламенем и разметывали искры, пытаясь опалить перья птиц. Лихорадки, то возникая из темноты, то вновь растворяясь в ней, отчаянно метались и трясли тряпьем своих одеяний, развевая между Старыми губительную болезнетворную пыль. Остальные, которых в темноте и различить толком было невозможно, урча, как цепные псы, наваливались многочисленными сворами.
– Давай, давай, давай! – послышался откуда-то из темноты заполошный крик Озема. – Еще чуть-чуть и мы – властители Мира!
От этого гадкого вопля, полученных ран и несусветной наглости нелюдей Старые, изначально не собиравшиеся проявлять никакой агрессии, возмущенно взревели и бросились на нечестивцев.
Мощно взмахивая огромными лапами и крыльями, они принялись разметывать бесчинствующую толпу.
– На помощь, на помощь! – истерично завизжал Озем.
Тут же над головами засвистали бури и ураганы, и в их жуткой круговерти, злобно вращая очами, появился Позвизд. Он зигзагами носился из стороны в сторону и прицельно, как пули, метал в зверей крупные градины. В их сплошном стремительном потоке стала угадываться мрачная фигура Карачуна. Широко раскинув руки, он своими цепкими скрюченными пальцами старался ухватить то птицу, то зверя, сдавить в жестоких морозных объятиях и лишить дыхания. Зимник, перебегая с места на место отчаянно крутил булавой, а Трескун, широко расставив ноги, ухал молотом.
Но как ни старалась нечисть, как ни пыжилась, ничего путного у нее не получалось. Огромные тела Старых сомкнулись и образовали плотное кольцо, которое сковало нелюдей со всех сторон. Неуклонно сжимаясь, оно принялись сгонять их в кучу. Те, осознав, в конце концов, тщетность своего бесчинства сразу захныкали, заскулили и покорной гурьбой принялись стекаться к полынье. Достигнув края льда, они с заунывным воем один за другим стали опускаться в стылые воды. Так продолжалось какое-то время, пока последняя тварь не скрылась из вида.
В этот момент из поднебесья донесся нежный перезвон серебряных колокольцев. Мгновением позже возникли переливчатые струны гуслей, набегавшие подобно волнам шелковых тканей. Затем к ним присоединились ивовые сопели, которые в нижнем регистре звучали мягкими, чуть сипловатыми голосами. Сначала они плавно вплелись в общую мелодию, а затем и повели ее. Звери и птицы воззрились кверху.
С ночного неба неспешно спускался седовласый старец. Его тело было облачено в ослепительно белые одежды, из-под которых виднелись сафьяновые сапоги в изумительной отделке. Они с алмазными подковками звездной россыпи на каблуках были тонко изукрашены золотыми нитями из солнечных лучей и серебряными строчками из лунного сияния. Его рука сжимала похожую размерами на посох зеленеющую свежей листвой ветвь вяза. Лишь только он коснулся земли, как Старые выгнули спины и замерли в уважительном поклоне.
Старец вскинул ветвь, но прежде чем опустить ее окинул величественным взглядом окружающее. Кате отчего-то показалось, что он в единый миг охватил своим внутренним взором весь простор бытия, успев при этом заглянуть в самые дальние края Мироздания и обследовать там каждый потаенный уголок. Его брови в удивлении вскинулись, и звучный голос промолвил:
– А почему тот не с этими?
Старые недоуменно переглянулись. Самая уважаемая из них, огромная, как гора, птица Рарог откашлялась, прочищая горло, и смущенно ответила:
– Всевышний, уверяю, все, кто здесь был, низвергнуты.
Род покачал головой и сказал:
– Низвергнуты лишь те, кто был видим. А хитрец, отступившийся от своего слова, тот, кто все время тщательно скрывался и исподтишка подзуживал остальных, нет.
Рарог вскинула голову и, кося внимательным взглядом, завертела ею из стороны в сторону, что очень походило на движения обеспокоенной курицы. При этом ее горло завибрировало и издало звук, напоминающий громкое рассерженное квохтанье. Вдруг она замерла и нацелила свой огромный загнутый клюв на один из сугробов. Тот затрясся, зашелся мелкой дрожью и прямо на глазах стал уменьшаться в размерах, будто кто-то внутри него стал поспешно зарываться в землю. Рарог проворно клюнула то место, потом еще раз и еще. Сначала вверх взметнулись обильные хлопья снега, затем в разные стороны полетели куски мерзлой почвы. Клюв погружался все глубже, пока, наконец, приглушенный толщей земли не послышался преисполненный отчаяния вопль:
– Не смей меня трогать, окаянная птица! Не смей!
Рарог вскинула голову. В ее клюве, прихваченное за ворот золотых одежд, виднелось отталкивающего вида безбровое существо, голый череп которого облегал обруч из крупных самоцветных каменьев. Оно бессильно, как марионетка с оборванными нитями, болталось в воздухе, но уже не вопило, а лишь жалобно причитало:
– И в воду кидать, тоже не смей. Она жуть, какая холодная. Б-р-р!
Гигантская птица вопросительно посмотрела на Рода. Тот, молча, указал взглядом. Рарог распахнула клюв, и Озем с воплем полетел в воду. Не успел поднятый им фонтан брызг опасть, как Всевышний решительно ударил ветвью оземь, и полынья тут же затворилась, покрывшись толстым слоем льда.
– Вот и славно, – заключил он, – все согласно уговору, нарушать который не в праве никто.
Старец повернулся к Кате и с улыбкой произнес:
– Ну и что ты, спасительница, так скромно в сторонке стоишь? Подойди. Дай обниму тебя от всех нас, от всего Мира благодарного.
Девочка приблизилась. Старые вновь поклонились, но теперь уже ей. Как показалось, с не меньшим уважением, чем до того Роду.
– Вот мы и снова свиделись, – тихо сказал старец, привлекая ее к себе и ласково поглаживая по спине.
Кате вспомнилась их первая встреча на вершине Мирового дерева, и ее тут же окутало необыкновенным теплом, как и тогда среди вскипающей зелени необъятной кроны.
– Я уж испугалась, думала, вы вовсе не явитесь, – с облегчением вздохнула она.
– Видишь, в последние минуты, но все же поспели, – промолвил Род. – Если бы тебе Истока коснуться удалось, он зазвучал бы во всеуслышание, и звук сразу до нас докатился. А так, пока твое отраженное дыхание воспарило, к небесам взошло, частично рассеявшись, много времени миновало.
– Все из-за того, что я никак понять не могла, он это или нет, – виновато сказала девочка. – Вот и хотела его дыханием отогреть, чтобы зазвучал, как следует.
– Ну, не переживай, не переживай, – стал успокаивать ее старец. – Замечательно все получилось. Нечисть канула, как ей и предписано, ее чары рассеялись, и Время продолжило свой ход.
Словно в подтверждение его слов изнутри старой мельницы явственно донеслись звуки знакомого журчания.
– Простите, – обратилась к нему Катя, – я так и не поняла. Это Время избрало мельницу, как и часы в нашем доме, чтобы через нее в Мир втекать? Или мельница сама черпает его из глубин Мироздания?
Род рассмеялся, потрепал ее по плечу и сказал:
– Это такой же неразрешимый вопрос, как о курице и яйце. Что раньше на свет появилось? Даже я на него не отвечу. Да и неважно это. Важно другое: пока существует Мельница, Время течет. Главное, что нечисти его остановить не удалось.
Девочка взглянула на деревянное строение с колесом, на свежий лед затянувшейся полыньи и спросила:
– А вы точно нечисть всю до единой утопили?
– Зачем же «утопили»? – удивился Род. – Просто, как и предписано законом, отправили сквозь воду в ее темный подземный мир. Пусть там и пребывает до поры.
– Всевышний, – вступила в разговор птица Рарог, – дозволь слово молвить. Как после этих безобразий с праздниками быть? Может, отменить изволишь, чтобы подобное впредь не повторилось?
– Отменить? – переспросил старец.
Наверное, он не ожидал такого вопроса, потому что замолчал, слегка сдвинул брови и задумался. А после недолгой паузы рассудительно промолвил:
– Люди за долгие века к Святочным дням привыкли, готовятся к ним от души, празднуют, ликуют. Супруга моя разлюбезная, Мать-Сыра Земля, взирает на это с небесных высот и от счастья светится, всякий раз вспоминает, как долгожданный первенец народился. За что же их всех удовольствия лишать? Они ни в чем неповинны. Нет, отменять не будем. Лишь меры обязательно примем, чтобы больше никто к Истоку и близко не подобрался. Схороним его надежно.
С этими словами он вскинул ветвь и слегка повел ею справа налево против часовой стрелки, словно оборачивал ход времени вспять. Воздух тут же наполнился воздушными потоками. Их кружение стало отгораживать мельницу, будто струями прозрачных и свежих родниковых вод. Она завибрировала и вместе с ними начала истекать. Сначала истончилось, а потом исчезло из вида колесо, за ним – крыша, потом – стены. Русло речушки изогнулось, вильнуло и следом за мельницей начало сдвигаться куда-то в сторону, пока не пропало окончательно. Через недолгое время, когда движение улеглось, Катя обнаружила себя стоящей на ровной поверхности земли. Род, явно довольный своей работой, с негромким смехом сказал:
– Как ладно получилось! Теперь вовеки никто то место не обнаружит!
В этот момент до слуха собравшихся откуда-то издалека долетел едва уловимый звон. Он прозвучал торжественно, мерно повторившись двенадцать раз кряду.
– Все, – воскликнул старец, – Святочные праздники закончились. Нам пора.
Оборотившись к Кате, он отвесил поклон и с чувством произнес:
– Спасибо тебе, милая, за дело твое правое от всего Мира светлого!
Затем вскинул ветвь и вместе со Старыми начал возноситься к густо покрытому изморосью звезд полночному небу.
– А …, а …, а как же я? – в замешательстве от такого неожиданного завершения событий пробормотала девочка и принялась растерянно осматриваться.